Гений: дорогу бомбили?

Глава 12

12.

Трасса

Чувство уязвлённости, владевшее мной с момента, когда Леночка Афанасьевна огласила вердикт об усекновении моей мечты сделать большую трассу для Формулы-3 с прицелом на выход в высшую лигу Формулы-1, к лету растворилось. Именно благодаря минимизации проекта он прошёл необходимые согласования за месяц, это даже не первая, а вторая космическая скорость для советской бюрократии, особенно если учесть, что в силу специфики момента мало кому удастся погреть на нём руки.

В июле там заработала техника — пока только советская, уничтожившая несколько гектар леса, жалко до слёз, но что поделаешь, и кусок пашни, с ней проще — через каких-то несколько десятков лет столица накроет этот район жилыми кварталами, появится станция метро «Автоспортивная» или как там её назовут, дожить бы…

К укладке дорожного полотна немцы уехали обратно в ГДРию. Доверяя, но далеко не на 100% их отечественным преемникам, я ездил на место стройки едва ли не два-три раза в неделю, от меня шарахались как от зачумлённого и старались не попадаться под руку.

За истекшие три месяца я раз семь привлекался в выездные бригады инспектировать дорстроевские подвиги в разных регионах России. Варначёв, русский до мозга костей, прекрасно понимал, что новую ВЧК по контролю за качеством дорог моментально разъест коррупция, поэтому продумал систему перекрёстных проверок. В известном романе Валле-Шеваль о шведской полиции описывалась подобная система: за обычными копами следил надзор, за ним — контроль, за контролем — спецнадзор. Меня министр считал «спецнадзором над спецконтролем», более всего поощряя за обнаруженные косяки в работе чекистов, прошляпивших недостатки при строительстве — умышленные или от обычного размандяйства. Наши контролёры запугивались, что особенно надо опасаться сверхбдительных коллег.

Самой нервной выдалась командировка в Азербайджан. Клан Алиевых выделил мне целый эскорт: вереница машин, охрана, ответственные товарищи, чья зона ответственности простиралась в том, чтоб меня ублажать и создавать благоприятные условия работы. Первый секретарь ЦК после запуска «лейлы» и утверждения проекта её второй версии, ещё более комфортной, не то, чтобы воспылал ко мне любовью как к родному сыну, но всячески демонстрировал особое, доверительное отношение. Напутствуя перед выездом на дорожные стройки республики, посетовал:

— Как хорошо, что именно вам поручили это дело, Сергей-муаллим! Дорожники распоясались. Даже райкомы партии ничего не в состоянии с ними поделать. Мы производим прекрасные машины, а по каким дорогам им приходится ездить? Там сам шайтан ногу сломит!

Поскольку мы усугубили капельку коньяка у него в кабинете и говорили почти по-дружески (внешне), я тоже обратился по имени.

— Глубокоуважаемый Гейдар-муаллим! Очень ценю ваше доброе ко мне отношение. Но посоветуйте, что мне делать здесь, учитывая специфику вашей республики. Если выясню, что мастера, бригадиры, начальники ДРСУ крадут бессовестно или приписывают, впору в тюрьму сажать, а это родственники больших людей, возможно — из Нахичевани, как их пустить под нож и в расход?

Алиев помрачнел. Отставил рюмку.

— Есть такая проблема, есть, дорогой. Но из Москвы получено строгое указание: никаких исключений. Ни брат, ни сват, ни шурин не имеют привилегий. Нарушил — отвечай. Часть дорог у нас горная, плохие дороги — большие аварии. Люди гибнут. Я запретил им красть! Пусть пеняют на себя.

Эта индульгенция на прощение грехов за притеснение героев строительного фронта дорогого стоила. Папская из Ватикана и рядом не лежала. Думаю, он как человек умный прекрасно понимал, что его народ быстро переделать нельзя, всякий использовал своё положение ещё при царских властях и британских нефтепромышленниках. Советская власть изменила лишь одно: красть можно, лишь закатив глаза и твердя как мантру: идя навстречу судьбоносным решениям XXV съезда КПСС, в целях дальнейшего повышения благосостояния трудящихся… И потом в том же духе как по писанному тексту. Значит, Алиев дал понять своим: пока не наживайтесь и не жируйте какое-то время, ждите окончания всесоюзной дорстроевской истерии. Фактически моя бригада отправлялась по городам и весям не только хватать за руку бракоделов, но и выяснять, кто посмел нарушить приказ Первого секретаря.

Тихий кошмар начался уже в Агдаме, первой точке плановой проверки. Московские чекисты из Миндорстроя СССР даже не подписали акт с претензиями, просто дезертировали обратно и взмолились: там невозможно!

Начальник инспектируемого участка был мрачный, толстый, усатый, низенький. Из-под кепки анекдотической ширины струился пот, в июне там было уже жарко, стекал на крахмальный воротник рубашки, туго перетянутый чёрным галстуком. Спасибо, что не снимал пиджак, глядеть на тёмные пятна, растекающиеся от подмышек, вряд ли было бы приятно.

Со мной пара инженеров из НИИ дорожного строительства, спасибо, что мужчины, мисс Рубец бы пришлось ещё и опекать, защищая от назойливого внимания закавказских поклонников. Парни носились с приборами, что-то замеряли, сверлили, отбирали образцы, хоть и невооружённому глазу видно: дорога положена абы как. Местами, казалось, по асфальту даже каток не прокатился, грузовик вывалил горячую кучу из кузова, и её слегка разровняли лопатами.

Собрав ответственных и безответственных азербайджанских товарищей, вторых, конечно, больше, я попросил алиевское сопровождение держаться ближе ко мне, так сказать — во избежание эксцессов, и громко зачитал предварительный акт аудита, подписанный мной и двумя москвичами, местных не просил закорючки ставить — только отдал копию. Зачитал документ вслух, упирая, что он — не окончательный, надо ещё ждать результаты анализа изъятых образцов, те будут исследованы в столице, но и без того картина безрадостная.

Выслушали и пригласили к столу. Тотчас обернулся к главе моего бакинского эскорта: как можно поднимать чарку с людьми, которые вот-вот сядут в тюрьму после моего заключения или, как минимум, лишатся тёплых должностей.

— Э, дорогой. Так это завтра. Сегодня будем хорошо сидэть, хорошо кушать. Нельзя не уважать!

Мы демонстративно не сделали ни глотка спиртного, ссылаясь: на службе не пьём. Чуть поклевали со стола. Сопровождение тоже вело себя сдержанно, а агдамское руководство, начиная от председателя местного исполкома, не то что из пиджаков — из шкуры выпрыгивало, желая нам потрафить.

Один мелкий начальник сказал:

— Сергей Борисович! Зачем хорошо? Эта дорога к армянам идёт. В Аскеран, в Степанакерт. Зачем нам для армян стараться?

Я едва не поперхнулся.

— Вы в своём уме⁈ Хотите, чтоб армяне подняли восстание за отделение Нагорного Карабаха? Тем более, за Степанакертом — Шуша, такие же азербайджанцы. И вообще считаю вредным делить — кому хорошо, а кому и так сойдёт — по национальному признаку. Для меня, представителя Москвы, вы все — советские люди и достойны самой лучшей жизни.

— Так выпьем за дружбу народов! — нашёлся предисполкома, поднимая стакан.

Хоть тост был политически верный, мы трое всё равно пили только «Джермук», минеральную воду тех самых нелюбимых армян. После обеда я засобирался в Баку, но сразу не отпустили, моя персональная стража намекнула: потрындите с ними четверть часа для приличия, и поедем. Эти четверть часа обошлись аборигенам жуть как дорого.

В кавалькаде машин районного начальства затесались две «обкомовские» ГАЗ-24–10 с двуцветными кузовами. Крутым в натуре пацанам на уровне райкома партии или райисполкома они не положены — только области или выше, но я смолчал, пока один из азербайджанцев, племянник «ба-алшого человека», не начал хвастаться, что такая машина у него в личной собственности, за 45 тысяч купил!

За эту сумму я запросто приобрёл бы себе три мелких «тойоты» белорусской сборки, если б в них нуждался, но мой взгляд зацепился за спортивные противотуманки Hella, обкомовской машине не свойственные. Шевельнулась скверная догадка. Подошёл к «волге» ближе, увидел заглушку на крыше, где раньше стояла антенна от автомобильной радиостанции. Пригнулся и увидел царапину на крыле, оставленную год назад неким любителем парковаться вплотную, закрашенную и заполированную, но всё же легко узнаваемую.

— Красавыца, да? — кудахтал её временный владелец.

Я поинтересовался, здесь ли начальник местного ГАИ. Ну, конечно же, любое застолье районного уровня без него немыслимо. Тут же набросал и вручил ему заявление, что данная машина похищена в Волгограде у Министерства промышленности СССР, находится в угоне и в розыске, прошу изъять и вернуть владельцу.

— Не выполните — о вашей бездеятельности сегодня же вечером будет доложено товарищу Алиеву. Кстати, на момент угода в машине имелась радиостанция. Потрудитесь обеспечить и её возврат. Это — государственная собственность, кража люксовой машины подпадает под хищение государственного имущества в особо крупных размерах. Расстрельная статья. Вы же не хотите стать соучастником?

Больше всего мент не хотел видеть меня здесь и сейчас. Но я присутствовал, как сказал бы Маяковский, «весомо, грубо, зримо». ГАИшник забрал ключи у рыдающего автомобилиста, тот упал на колени и прижался щекой к радиатору… Смешно, просто железяка, даже не «волшебная» ВАЗ-2101, унёсшая меня из буржуазной России в социалистическую. Или так убивался по каждому отдельному из 45 тысяч рублей? Если столько наворовали, а это примерно зарплата учительницы за всю её трудовую биографию, не откажутся повторить.

Если бы бросил на пиршественный стол гранату Ф-1 с выдернутым кольцом, моя выходка и то не произвела бы подобного впечатления. Уехали в Баку, я который раз корил себя, что сел с районными за стол. «Обидел кормильцев». Тьфу на них!

Машину, кстати, через неделю перегнал в Москву водитель министерства. Что характерно, кавказские жулики перепродали её, не перебив номера кузова и блока цилиндров. Она стала на учёт и легально получила номера, числясь в угоне и в розыске, сведения были разосланы во все отделения рыцарей полосатого жезла. Не проверили ГАИшники её на угон, коль приехал на «волге» ни кто иной, а племянник «большого человека».

Машина была цела, вполне ухожена, досмотрена, только напичкана цыганщиной, оказывается, у кавказцев схожие вкусы. Набалдашник кулисы переключения передач они заменили на плексигласовый с розочкой внутри, на сиденьях остались чехлы, сшитые из натуральных чистошерстяных ковров, такие вот пылесборники, руль одет в меховой чехол. Я перекатил её в мастерские АЗЛК, попросив вернуть первоначальный вид. Добавил секретку в системе зажигания, проще заменить блок управления впрыском, чем её обнаружить и отключить. Самодельный иммобилайзер ценен своей уникальностью.

Проблема же нормальных дорог в Азербайджане, как и в двух других закавказских республиках, о чём я долго говорил с Первым секретарём перед отлётом, решалась только привлечением нормальных специалистов из России, выдрессированных немцами, чтоб те обучили местных, и установлением жёсткого контроля — как в ракетно-космическом комплексе, даже строже, потому что с ракеты «Союз» мало что можно спереть, полезного в домашнем хозяйстве, а вот со стройки… Алиев согласился и обещал поддержать. Только нормальных специалистов и в России — острейший дефицит, впору всем выпускникам вузов по специальности «дорожное строительство» отрабатывать преддипломную практику не в советских облдорстроях, а в ГДР.

Напротив, трасса в Подмосковье, постепенно обретавшая очертания, мне нравилась. При всём предвзятом негативном отношении к Леночке, та добросовестно слизала всё основное, необходимое не только для Формулы-3, но и королевской Формулы-1, где требования к качеству дороги ещё выше. «Троешники» летают глубоко за двести, на Формуле-1 — выше трёхсот, на фоне этого наши раллийные 180 выглядят размеренной стариковской прогулкой. Разница в том, что на ралли мы носимся сломя голову по просёлкам и пустыням, выезд на кольцо, пусть даже это более чем скромная Боровая под Минском, просто праздник какой-то.

Болид любой формулы с открытыми колёсами отличается от раллийной машины или даже шоссейной, но подготовленной к шоссейным гонкам на базе серийной, как «рогнеда» от БелАЗа. Одноместный, весит всего несколько сот килограмм, на фоне которых масса гонщика довольно много значит, я выше, тяжелее, стало быть — менее перспективен, чем более щуплый Сарап.

Раллийная машина постоянно испытывает нагрузки уровня «прыжок-трамплин», пролетая по воздуху десятки метров. Когда плюхается, подвеска испытывает мгновенное деформирующее усилие, в два и более раз превышающее таковое в покое. У болидов рычаги подвески — это тоненькие и длинные трубочки из углепластика. Удар, даже не сильный, а средний, ломает их как соломины, оторванное колесо улетает, ударяется в отбойник и рикошетом летит в следующую машину. Если гонщик цепляет низкий поребрик, ограничивающий асфальтовое полотно, или выскакивает на скорости на травяной газон, обычно отделяющий проезжую часть от жёстких отбойников, на поворотах — от изгородей из покрышек, разрушение подвески не происходит сразу. Но если машина накопила несколько подобных ударов, вполне вероятно, что у неё к финишным кругам что-либо отвалится. Не обязательно колесо, пластиковый обвес тоже хрупок и субтилен, на дороге к концу заезда наверняка валяются обломки.

Между днищем болида и покрытием дороги — хорошо если 10 сантиметров, ход подвески единицы сантиметров, она ещё более жёсткая, чем у раллийных. Кузов — это узкий углепластиковый пенал-монокок с тощей щелью водительского места впереди, в неё водитель втискивается так плотно, как патрон входит в патронник, не сняв руль оттуда не вылезти.

За спиной водителя монтируется силовая установка, её вес частично приходится на кузов, частично — непосредственно на заднюю подвеску. Всё тоже очень тонкое-хрупкое, борьба ведётся за каждый грамм веса. При серьёзных авариях не только колёса обрываются со всех сторон, двигатель также, бывает, слетает и отправляется в короткий автономный путь. АБС, гидроусилителя руля, усилителя тормозов не полагается, даже электростартёра, как и многого другого, присущего ординарной серийной «березине», вот только стоимость одного болида Формулы-1 доходит до миллионов долларов! Особенно если сложить воедино затраты на его содержание в течение сезона.

«Конюшни» Формулы-1, та же знаменитая «Феррари», то есть заводские команды производственников, конструкторов, испытателей, механиков, гонщиков, менеджеров, насчитывают сотни человек. Ради рекламы дорогущих спортивных тачек на разработку болида, тиражируемого в количестве менее сотни экземпляров, тратятся больные деньги, возможно, даже больше, чем на какой-то VW-Golf, штампуемый миллионами.

Формула-3 в силу ограничений, из атмосферного двухлитровика тысячу коней не выжмешь, менее пафосная и более дешёвая, это как бы вторая-третья лига для развития гонщиков и команд, стремящихся в элиту. И всё равно, выпусти наших «горячих эстонских парней» на «Эстонии-21М» против европейцев, результат будет предсказуем. Мы что-то можем, ограничиваясь только Кубком Дружбы социалистических стран, восточные европейцы катаются на машинах не лучше «Эстонии» или даже покупают их у конторы Рауля Сарапа.

Год назад на ВДНХ я даже залез в кокпит «Эстонии-21М», предварительно вынув руль. Почувствовал, что под меня надо переделывать педали и сиденье, помещаюсь плохо, минимум 5 сантиметров роста здесь лишние, и никому в автоспорте нет дела, что девушкам нравятся высокие. И тем не менее, желание вывести машину на трек было настолько осязаемым, что аж больно стало… Вдобавок влиял перерыв, давно не участвовал в ралли. Ощущение, думаю, как у наркотической ломки, но точно не скажу — никогда на дурь не подсаживался и пробовать не собираюсь.

Конечно, в павильоне ВДНХ никто бы не подкатил к машине внешний стартёр для запуска двигателя, пуст был и топливный бак. К тому же гнездилось понимание, что та «Эстония-21М» содрана с прототипа, созданного лет десять тому назад, значит, по сравнению с лучшими европейскими и штатовскими образцами устарела безбожно. И всё равно, полулежачее положение пилота, широкий обзор впереди, не нарушенный стойками крыши, лишь крохотный прозрачный козырёк до уровня верхней дуги руля, толстые голые колёса без протектора, спидометр, размеченный до трёх сотен, ощущение, что от попы до бетона каких-то сантиметров десять, всё это сулило адреналин, по сравнению с которым ралли — пенсионерская езда в булочную.

Остынь, сказал себе. У нас нет ни нормальных гоночных машин этого класса, ни дорог. Усилием воли в большей степени, чем усилием ног и рук, выскребся из кокпита. Порадовался, что Валя не видит мою рожу, наверняка догадалась бы, что супруг мечтает об очередном вж-ж-ж-ж-ж…

Приближался её выход из декрета. Как-то, уложив детвору, мы легли, она спросила будто невзначай:

— Когда у нас появятся болиды для Формулы, дашь прокатиться?

Прожив с ней столько лет, без труда перевёл с женского на общечеловеческий: «сам себе уж точно гоночную приготовишь».

— Прости, обещать не могу. Если ещё в ралли женщины так-сяк, хоть все главные звёзды — мужчины, любая Формула остаётся чисто мужской. Чтоб тебе не было обидно, мне тоже не светит — болиды проектируются под тощих маломерок. Сухой вес машины порядка полтонны, каждое кило у пилота заметно влияет. Лучше снова на МАЗ!

Не на ту напал!

— Я читала журнал. Ладно Формула-3, она сравнительно демократичная. Женщины и на Формуле-1 выступают!

Она выскочила из-под одеяла и, шлёпая босыми ногами по паркету, притащила импортный журнал. Я видел такие в Ленинке с грифом «сов. секретно», моя раздобыла номер как-то иначе. Наверно, привёз знакомый турист, сперев на ресепшне отеля.

— Мария-Тереза де Филлипс! Лелла Ломбарди! Дивина Галица! Дезире Уилсон!

Каждое имя гонщицы, я их слышал впервые, дражайшая произносила так, будто заколачивала гвоздь в крышку гроба мужского шовинизма. Пришлось отобрать журнал. Прочёл, хмыкнул.

— Звёзд с неба не хватали. А что женщины… Представь, дорогая, в цирке медведь катается на мотоцикле. Плохо катается, но ему все аплодируют, потому что он медведь. Милая, ты же не хочешь быть медведицей?

Обиделась. Пришлось приложить усилия, чтоб обида растворилась, и благоверная, не отталкиваясь ладошками, тихо уснула в моих объятиях.

Ну куда ей в гонки? Если ЗИЛ-130, даже со сломанным гидроусилителем руля, легче в управлении на высоких для него скоростях, в Формуле всё совершенно иначе. Вот, машина влетает в крутой поворот — в шпильку или в шикану. Гонщик тормозит, прижимная сила от переднего антикрыла снижается, но не исчезает, зато прибавляется давление на передние колёса от сброса скорости, и пилоту необходимо сорвать машину в занос. Но это не ЗИЛ, где несколько раз крутишь в одну сторону, в Формуле не вращают баранку, а только поворачивают на полоборота, усилие — совершенно не для нежных и слабых женских ручек, как ни накачивай их эспандерами и тренажёрами. Не выпустишь же девушек против мужиков в тяжёлой атлетике! И Валю надрываться не пущу.

А я уже пилотировал Формулу. Но только в грёзах. Зато каждый самосвал, высыпающий асфальт где-то за Тропарёво, приближал эти грёзы к реальности.

Увы, нормальной гоночной машины мы ещё и близко не сделали.