Гений АвтоВАЗа

Глава 16

Брошенный

Вильнюсский мастер-гонщик Брундза завидовал нам, ВАЗовцам, в плане возможности изменить почти всё что угодно в серийном «жигуле», добавив любую примочку, кроме, быть может, опции вертикального взлёта, но не учёл ещё одну важную деталь. На некоторые советские раллийные соревнования выходило до 200 экипажей, большинство из пилотов и штурманов где-то трудились на основной работе, тренировались и полировали технику по вечерам да в выходные. Заводские гонщики, в том числе московские, имели возможность использовать для этого часть рабочей смены, поскольку успехи на ралли считались рекламным продвижением машин. А европейские соревнования на могучих «москвичах» против всяких убогих «Ауди» да BMW не очень-то выиграешь без регулярных внутренних. В общем, в категории, допускавшей глубокое вмешательство в конструкцию жестяного коня, мы были профессионалами, спущенными на любителей — с закономерным итогом. Брундза и парни с их завода тоже были профи.

После возвращения из автопробега я вернулся к обычной работе, не менее чем на 50% состоящей из подготовки к гонкам. Поскольку концепция переднеприводного авто на ближайшие годы уже сложилась, мы шлифовали машины в кузовах, мало отличавшихся от «дедушки» «Фиат-124». Основные отличия: крутящий момент передаётся от четырёхступенчатой КПП на главную передачу справа от картера двигателя и с ним сблокированную, оттуда на передние колёса, сзади — U-образная торсионная балка с двумя рычагами и двумя пружинными стойками. Фактически это были во многом предсерийные ВАЗ-2105, но пока с навесными элементами кузова от ВАЗ-2103, поскольку «четвёрки», «пятёрки» и «шестёрки» ещё не продвигались в продажу. Раз с вильнюсскими гонщиками я намеревался дружить, пролоббировал поставку им двух таких машин с моторами 1300 и 1600, а также опционные головы 16V. Да и ВАЗу польза — прибалты разберут приобретения до винтика, найдут все огрехи и предложат варианты улучшения.

Такая жизнь продолжалась всего неделю, пока мой отчёт о пробеге и отчёт лаборатории нашего цеха с комментариями Соловьёва не увидели в Москве. Я получил приказ дуть в командировку на Ижмаш, откуда, разобравшись в обстановке, немедленно позвонил в Киев Смирнову, огорошив: пришёл твой золотой час!

Там провёл две недели, не зная, чем обернётся отсутствие в Тольятти. Наверно, забил бы на командировку, сказавшись больным, да придумал бы что-нибудь… А, что теперь жалеть!

В самом Ижевске процессы развивались вполне здраво. Товарищи военные рассудили, что в нише заднеприводных фургонов они чувствуют себя нормально, а в качестве перспективной машинки с передним приводом выбрали, не без моего влияния и грамотного давления Валентина, «короткий универсал», то есть пятидверный хэтчбек, слово пока не прижилось. Передняя часть у него получилась как бы «Ауди-80» на минималках и на советских комплектующих. Передняя ось вместе с арками и стойками несколько сместилась назад по сравнению с ИЖ-412, двигатель от М-408 о 50-ти лошадях уехал вперёд, за ним поместилась коробка передач от «запорожца», ровно такая, как и в моём автопробеге. Радиатор ушёл влево от мотора, впереди ему места не осталось. Не мудрствуя лукаво, товарищи офицеры не заморачивались ШРУСами, оставив крестовины. На УАЗе передний привод на крестовинах работает, вот-вот начнётся выпуск ЛуАЗ-969, тоже с крестовинами на всех четырёх приводах колёс, почему здесь не получится?

Среди них я остерегался бросаться словечками типа «трансэксл», то есть трансмиссия, объединяющая в одном корпусе КПП, главную передачу и дифференциал, люди простые, подумывают — выпендриваюсь. А они как раз и применили трансэксл! Раньше, чем на ВАЗе или АЗЛК.

За счёт укороченного кузова, меньше седана, и облегчённой конструкции без заднего моста, себестоимость такой машинки получилась ниже, чем у продукции АЗЛК, на десятки килограмм снизилась масса. Кроме того, они намеревались изменить производство моторов в Уфе, отказавшись от алюминиевых блоков в пользу чугуна и вообще для этого «укороченного универсала» применять клон двигателя от ВАЗ-2101, сравнительно удачного.

Поскольку сухая масса уменьшилась по сравнению с ИЖ-412, новая модель обещала стать значительно успешнее, чем тяжёлая и неуклюжая московская «Алеко 2141», надеюсь, в этом мире «калека 2141» не появится на свет.

В преддверии приближающегося XXV съезда КПСС (как всё похоже!) ижевцы намеревались продемонстрировать предсерийный прототип переднеприводной машины и кипели энтузиазмом, Валик был готов меня на руках носить… а я не мог дозвониться Лизе, в бухгалтерии ВАЗа отвечали «нет её» и кидали трубку.

Твою мать… Что случилось? Шла вторая неделя командировки, я терялся в догадках. Набрал свой цех и отловил Яшу, попросив забежать в бухгалтерию или к ней в общагу.

— У тебя беспроблемных женщин не бывает! — хохотнул он, решивший собственные проблемы одним махом — приняв режим подкаблучника. — Хорошо, зайду туда и туда. Звони в цех завтра в обед.

Сутки спустя голос у моего друга был скорее обескураженный, чем подкалывающий.

— С работы уволилась. Из общежития съехала. Куда — неизвестно. Серёга, если сказать просто и по-русски, она от тебя сбежала. Есть предположения — куда?

— Есть одно, и оно мне очень не нравится. Ладно. Спасибо за хлопоты, супруге привет.

Гипотеза только одна, её зовут Матрёна Прошина, моя тёща, похоже — несостоявшаяся. Бессильно выкрикнув про себя набор ругательств, я позвонил в справочную службу Горького, узнал телефон автобазы, где побывал в июле, и через какое-то время добился, чтоб в трубе зазвучал далёкий голос Семёна Петровича.

— Здравствуйте! Это Сергей. Я в Ижевске, а мне сказали, что Лиза уехала из Тольятти. Она у вас?

— У нас, Серёга. Так надо было. Прости, ты хороший парень. Но, боюсь, здесь плохи дела.

— Мне приехать?

— Твоё право. Но вряд ли что получится, предупреждаю. Не могу говорить при людях.

— Ага… Хоть в одном утешили — нашлась. Передайте Лизе, что я звонил.

— Обязательно.

Бип-бип-бип…

Ох, какое чувство одиночества накатило! Нет, в самом деле, родители далеко, сестра скоро влюбится по уши, ей сто лет будет не до меня. С коллегами по цеху у меня дружеские отношения, но всегда чуть-чуть держал дистанцию, потому что в глубине натуры я — мужчина, давно разменявший восьмой десяток и получивший опыт выживания в далеко не лучшей обстановке. Лиза не знала факта моего попаданства, но я от неё не таился, раскрылся какой есть, она меня таким приняла. Порой терпела двусмысленные шуточки, несвоевременные для 1970-х годов или основанные на знании о событиях, в это время ещё не случившихся, ничуть не возмущаясь, не кидая реплики «что ты такое говоришь».

Я её не полюбил до степени романтического безумия, к тому же благодаря большому жизненному опыту знал: так даже лучше. Гораздо устойчивее сосуществуют пары, не познавшие космической ах-любви и огромного в ней разочарования.

Мне с ней было хорошо и не хотелось других женщин. Даже мимолётная встреча с Оксаной, способной увлечь меня куда сильнее и прямо намекавшей на возобновление отношений, не оторвала от Лизы, с которой чувствовал себя в моральном комфорте.

Наверно, во мне дедушка на восьмом десятке, ищущий тёплое место без сквозняков, порой побеждает 25-летнего. Лиза очень хорошо подходила именно дедушке.

Вечером в гостинице Ижмаша я надрался. Не до свинства, принял грамм триста водки с закуской из колбаски и огурца. Не столько из-за беды «меня девушка бросила», сколько из-за проклятого «я один и никому не нужен».

Стало ещё хреновее. Даже хуже, чем после созерцания товарища Гринберга, обнимающего Оксану за талию. Там я, по крайней мере, с самого начала предчувствовал сохранившейся частью здравого смысла: назревает какой-то подвох. Со стороны Лизы не ожидал ничего. Как на тренировке по боевому самбо — пропустил удар, не поставив блок. Больно!

Вернулся в Тольятти, доложился Соловьёву о результатах командировки, написав пространный отчёт об обмене опытом, сам продолжал грустить. Аж зуб заболел. Узнал, что настойчиво рекомендуется посетить платный кабинет в городской поликлинике, там материалы импортные, их нет в заводской. Записался на после работы и отправился сдаваться.

Врачей вообще и стоматологов в частности посещать не люблю. В быту, бывает, прекрасные люди. А когда распластан на кресле с открытой пастью, каждый зубодёр представляется эдаким палачом-Мюллером из «Семнадцати мгновений весны», только вместо опереточной чёрной формы на нём надет докторский халат, лицо до половины не зря укрыто марлевой маской — чтоб на улице не узнавали.

В очереди был всего один человек впереди. В заводскую поликлинику я однажды ходил, когда брал больничный по простуде, записался на час, пришёл вовремя, сидел почти до трёх. Здесь, шатаясь по коридору, читал от нечего делать заповеди об уходе за зубами и имена-фамилии врачей, в основном русские, среди них выделялась не совсем русская — Роза Давыдовна Эйсман. И как раз табличка с её именем висела на двери с номером 12, тем же, что и в талончике.

В голове словно какие-то контакты соединились. Жену папика-Гринберга звали Роза Давыдовна, точно. И она — стоматолог! Мир не просто тесен, он как 5-метровая кухонька в хрущёвской квартире.

Главное — как бы она не догадалась, что перед ней в качестве жертвы для пыток лежит беззащитный виновник её семейных невзгод, пусть невольный. Иначе… Хоть убегай и иди самопожертвуйся в заводскую стоматологию.

Пока колебался, подошла моя очередь.

— Следующий!

Я отдал талончик сестрице, та что-то принялась писать, не называя мою фамилию вслух, сам сел на пыточное кресло.

Роза Давыдовна мне мало была видна, укрытая обширным халатом, маской и чепчиком. Одно бесспорно — не мелкая женщина, под стать широкому в талии товарищу Гринбергу. Вокруг тёмных глаз морщинки. В тёмной пряди, выбившейся из-под шапочки, видна седина.

Пожаловался на зуб, она постучала мне железякой, по звуку «ой» определив, где конкретно болит. Взяла зеркальце и обследовала пасть целиком.

— Болит, потому что у вас глубокий кариес, молодой человек. Тут уж ничего не поделаешь.

— Рвать? Дырка останется…

— Таки зачем сразу рвать? Сегодня рассверлю, заложу мышьяк. Будет болеть, вы уж терпите. Придёте в следующий раз — достану мышьяк, извлеку нерв, канал запломбирую. Лет на двадцать хватит. Потом — как повезёт.

— Ну… Что делать.

— Но у вас ещё две точки кариеса. Будете ждать, пока снова не прибежите к Розе Давыдовне с острой болью?

— Раз уж взялся, придётся лечить.

— Ви — разумный молодой человек. А коль разумный, наверняка виберете материалы французской фирмы… — она произнесла название с таким почётом, как я, автогонщик, говорил бы про пирелливские шины. — Они стоят дороже советских, но поверьте опытному врачу, служат долго. Или ви хотите приходить к нам почаще? Зоя, вам нравится этот молодой человек?

Не знаю, хороший ли она врач, но специалист по рекламе и маркетингу — очень неплохой. Я согласился на всё, даже оплатить счёт в 63 ₽ 14 коп., по советским меркам — атомный. Стоматология почти вся бесплатная, кроме зубопротезирования, но при Гагарине разрешили частные кабинеты с правом обдирать.

Она вколола мне обезболивающее и рассверлила гнилой зуб, закрыла дырку временной пломбой. Ночью челюсть разболелась так, что невольно укрепился в подозрениях: Роза Давыдовна мне мстит.

На следующий день даже за руль не сел, только к вечеру стало отпускать. Лишь после окончания третьего визита, когда стоматологиня подпилила мне избытки цемента на пломбах, вернув нормальный прикус, осмелился спросить:

— Лев Иосифович Гринберг из горпромторга — случаем не ваш муж?

— А ви его откуда знаете? — подозрительно спросила дама.

— Мне его рекомендовали, когда нужно было достать главному инженеру югославскую кухню, сказали, что у него и жена очень полезная — лучший стоматолог в городе. Я сопоставил…

— И обнаружил, что в городской стоматологии только одна врач-еврейка? Браво, Шерлок Холмс. Только ви немного ошиблись. Он — бывший муж. Уехал в Москву. Больше знать его не знаю.

— В Москву… Жаль. Мне тоже нужна импортная мебель. Спасибо вам большое.

Стараясь не выдавать торопливость, покинул кабинет. Рвать на себе волосы и кричать «прости, что разрушил семью, случайно чпокнув любовницу твоего мужа» как минимум — бессмысленно. Но что же это такое, второй год нарываюсь на последствия глупой и, по большому счёту, малозначительной для меня истории. Словно проклятие Оксаны «даром тебе не пройдёт» и в самом деле действует.

Ох уж эти доморощенные ведьмы! Меня больше занимала другая автор проклятий — Матрёна Прошина. Неужели она настолько всевластна над обеими дочками?

Вернувшись домой, открыл почтовый ящик, что вообще-то делал редко. И обнаружил письмо от Лизы, без почтового штемпеля. То есть сама его бросила перед отъездом. Наверно, рассчитывала, что прочту сразу после возвращения из Ижевска, а не через неделю.

Пробежался по диагонали сразу у ящиков, стоя на первом этаже и машинально отвечая на приветствия проходящих соседей. Потом поднялся и перечитал внимательно.

Если кратко, опустив ахи-охи, извинения и сожаления, а также комплименты в мой адрес, что «лучший в мире», кто бы сомневался, сказала, что решила со мной расстаться вскоре после встречи с родителями в Горьком и наслаждалась поездкой, понимая, что она — последняя.

М-да… Способность к самопожертвованию во имя близких — замечательная черта для девушки. Но когда в числе близких, во имя которых жертва приносится, меня не оказалось, более того — я сам легко отправлен в категорию пострадавших, ни разу не радостно.

На что она рассчитывает? Усмирить помешанную мамашу и спасти сестру? Нет. Не только. Скорее всего, готовность смириться зрела исподволь, тот заезд в Горький доказал ей неизбежность возвращения под родительский кров, и в случившемся не моя вина — любой следующий визит к милой мамочке светил теми же последствиями. Меня в какой-то мере Лиза любила, сомнений нет, но не высокой романтической ах-любовью, ради которой и со скалы броситься не грех, а, почти уверен, лишь как удобного, порядочного и перспективного парня. Возможно, в самом деле рассматривала перспективу сбежать со мной в Минск, порвав с нижнегорьковским болотом, но в итоге выбрала их. Точнее — выбрала маму, папа скорее на моей стороне, а Софья, которую ни разу не видел, вряд ли вообще что-то решает.

Я сварил рисовую кашу, предупреждённый, что твёрдая пища мне сегодня противопоказана. Помешивая, задавил в себе поползновение сгонять в Горький. Только сделаю себе и ей неприятно. Лиза наверняка приложила немало усилий ради собственного выбора, на мой взгляд, сомнительного. Вряд ли его изменит, да нет, наверняка не изменит ничуть. Но лишний раз почувствует ущерб от своего решения.

Посолил и одновременно нарушил добровольно принятое табу не сравнивать Лизу и Оксану. Что уж теперь. И вот, интересно, ветреная работница торговли в первое свидание обрушила на меня лавину страсти, второй раз злилась как мегера, в третий раз демонстрировала покорность и опустошённость, потом воспарила духом, когда я подрался за неё. Парадокс, за три встречи, одна из них не продлилась и четверти часа, Оксана проявила гораздо больший диапазон эмоций, включая самые предельные, куда ярче, чем Лизетта без малого за год. Кто из них испытывал ко мне или вообще более острые чувства?

Доедая кашу, принял стратегическое решение: сделать паузу в личной жизни. Не замещать дочку религиозных фанатиков кем-то другим. Не пытаться общаться с обеими бывшими. Не снимать девушек на улицах, используя крутизну «копейки» в качестве наживки. Не клеить девушек в бухгалтерии и в планово-экономическом. По крайней мере, до релокации в Минск. Так честнее, за месяцы до переезда точно не найду постоянную подругу для прописки в белорусской квартире, а какой-то лёгкий вариант, чисто перебиться до перевода, сейчас меня привлекает не больше, чем роман с Розой Давыдовной.

Прикончив чай, сделал для себя неутешительный вывод. Перед собой, по крайней мере, могу быть честным. Я больше расстроен личным одиночеством, нежели потерей Лизы. Если положить руку на сердце, куда сильнее не хватает вот такого трепетного к себе отношения, нежели получать заботу именно и персонально от неё, в то время как для влюблённого в тысячу раз ценнее шанс находиться возле пассии, невзирая на неудобства и даже риск. Значит, в большей степени ценил собственный комфорт, чем реально был к Лизе привязан, такая бессердечная сволочь.

Это означает, что в 25-летнем теле живёт 75-летний циник, неспособный по-настоящему любить и радоваться. Молодость не вернуть, потому что молодость — это не только здоровое тело, гибкие мышцы и отличная эрекция под утро. Это ещё и способность делать ошибки, страдать от них и мучительно исправлять, а также испытывать светлые наивные чувства, тешиться иллюзиями и нарываться на разочарования.

А я уже разочарован во всём.

Что радует? Да то же, что и всю жизнь — машины. Пусть даже старьё 1970-х годов.

Мы начали готовиться к ралли «Донские просторы», 2300 км движения, по желанию — меняясь за рулём со штурманом, четыре скоростных спецучастка, остальные на среднюю скорость, отдых между этапами — от часа до четырёх. Без права замены агрегатов. Без права прокатиться самим по трассе, только с картами организаторов и ими же подготовленными стенограммами спецучастков. Иначе говоря, экстрим, весьма неожиданный. Зато без фигурного вождения, кольцевых и стрельбы из малокалиберной винтовки. К тому же выбранные просёлочные дороги никогда раньше не служили для ралли. Никто из участников, 136 экипажей, не имел опыта их прохождения.

Поскольку завод готовился к смене ВАЗ-2103 на 2106, это почти одинаковые машины с некоторыми косметическими изменениями, в «шестой» чуть мощнее базовый двигатель и больше пластика вместо хрома, заводская команда получила задание пиарить «шестёрку», а поскольку мы уже плотно оседлали переднеприводную начинку, то и эти машины собирали вручную из поступивших с основного производства комплектующих — с нестандартными брызговиками и лонжеронами. Группу для непеределанных доводили с особым тщанием, старательно прилагая усилия, чтоб тюнинг не бросился судьям в глаза. Например, дорожный просвет остался тем же, но настройка подвески изменилась на более жёсткую и менее валкую.

Я свою готовил с передним приводом и 16-клапанной головой. Мотор разобрал до винтика. Поршня поставил кованые, перетачивал коленвал, маховик. Два карбюратора «солекс» на впускном коллекторе. Каналы в голове увеличены по сравнению со стандартной версией, это очень тонкая операция, чтоб не пропилить корпус головки до каналов охлаждения. Прикинув, что в несерийной продукции куда сложнее заметить подвох, вмонтировал отключаемый нагнетатель с электроприводом в блок воздушного фильтра, взятого от грузовика и смещённого на левый брызговик, с перерывами потратил на эту штуку около полугода, сейчас пришло её время. Толщина провода к электродвигателю получилась такого же сечения как к стартёру.

Получил проблему с регулировкой качества смеси при нажатии на педальку «форсаж», её взял от «Москвича-407», она там стоит у педали сцепления, переключая дальний/ближний свет. Доработал каждый карбюратор на дополнительный вброс бензина при использовании наддува, фактически добавил ещё одну камеру с электроклапаном, сперев идею с какого-то американского спорткара. Яков поступил аналогично, оба рисковали дисквалификацией: обнаружат запрещённую опцию у одного — проверят у других. Для судей приготовили отмазку, это — педаль дальнего света, как на доноре-«москвиче».

С наддувом получили больше 170 лошадей на 8 тысячах оборотов.

Коробка не изменялась: главный инженер поставил условие испытать её в варианте, близком к серийному, в жёстких условиях гонки. А так пятой передачи не хватало!

Вышли на старт 8 сентября. Несмотря на начало осени, в междуречье Дона и Волги солнце с августа не успокоилось. Яша щупал раскалённый капот и приговаривал:

— Что, Серёга, хотел ралли в Сахаре? Получай — не выезжая из дома! Сразу спецучасток в пустыне.

АвтоВАЗ выставил 15 экипажей, по пять машин в группах 1300 и 1600 с переделками и такую же пятёрку в 1600, задний привод, в как бы заводском стандарте. Присутствовали практически все обычные соперники — прибалты в ассортименте, АЗЛК, Ижмаш, несколько любительских сборных.

Перед стартом поручкался с Брундзой, он открыл капот своей ВАЗ-2101 и усмехнулся:

— Я тоже использую ваши козыри.

Под капотом неказистой, как её не разукрашивай, «копейки» стоял мотор с широкой головой, той самой, с двумя распредвалами, что попала в Литву не без моего участия. Странное ощущение, что сижу на двух стульях, и они разъезжаются. Выступаю за АвтоВАЗ и за него всей душой, но моё будущее за белорусско-литовским союзом, им помог вопреки интересам Тольятти. Перебежчик!

— Привод передний?

— Да-а, — прибалт, как обычно, немного тянул гласные. — Пять передач вперёд.

— Сколько лошадей?

— Сто шестьдесят.

Ого! У меня без наддува меньше. А вдруг и он хитрит?

— Мощно. У нас полторы сотни, — прибеднился я.

Стасис приблизился к моему уху, чтоб другие не слышали.

— Переданная тобой головка блока похоронила твою же идею пятого цилиндра. Высоцкий болеет программой «лучше Ауди», он согласен ставить 16-клапанный мотор поперёк. Я обещал ему умеренное форсирование — 95–100 лошадей. В Минске на Моторном поклялись за счёт металлургических штучек, что ресурс не уменьшится. Тогда, Серёжа, мы будем закупать для гоночных не волжские, а минские моторы!

— Заучит солидно. Слышал, у вас какие-то расширения?

— Да-а! Нам выделены большие цеха бывшей оборонки. Будет лаборатория, рядом небольшая литейка. Закупим новейшие фрезерные, токарные, сверлильные, зуборезные станки. Особо прочные подшипники нам обещает Минск. В общем, от базового «Жигуля-2106» берётся кузовщина, остальное пустим в переделку и поставим гоночную VFTS-2106 на поток, хотя бы мелкой серией.

— И во сколько она обойдётся покупателю? Малосерийная, ручной сборки…

— Раза в четыре дороже, то-очно пока не скажу. Но ты учти, обычному гонщику, без ваших или наших возможностей, конкурентную машину не собрать. Теперь же время нашей незаслуженной форы закончено. Уповаем на мастерство и везение!

Он, конечно, рассчитывал на своё водительское превосходство. Но на переднем приводе только начал гонять. У меня задел больше — в той и в этой жизни в сумме. На форсаже больше мощность. Все карты, естественно, раскрывать не стал. Мы — коллеги, партнёры. Но в большей степени и прямо сейчас — конкуренты.