Гений АвтоВАЗа

Глава 12

Мракобесие

Папа Елизаветы Семён Петрович Прошин выглядел так, что никто не усомнился бы в его отцовстве. Такой же крепенький, круглолицый, тёмный, живой. Его вызвал вахтёр от ворот автобазы, мужик тотчас примчался потискать дочку, мне попытался раздавить ладонь в рукопожатии, наивный, изумился, тряс пальцами в воздухе, познав хватку гонщика. Я молча показал ему эспандер, мой постоянный спутник. Тот одобрительно кивнул, и мы отправились завтракать в столовку, рассчитанную на персонал автобазы и ближайших предприятий, коптивших небо в три смены, оттого открытую с семи утра.

— Мама знает, что я в Горьком? — первым делом спросила моя подружка, когда с подносами расселись за столом.

— Не говорил. Могу сказать, что позвонила с дороги. Но как, чем приехала? Утром вызовется проводить на поезд, если увидит приехавшую за тобой размалёванную машину, немедленно проклянёт. Как Софью.

— Софью? — я постарался сглотнуть, с полным ртом говорить некрасиво.

— Да, Серёжа, — вздохнул Семён Петрович. — Не знал?

— Я не рассказывала. Слишком печальная история.

— Печальная, — согласился Прошин-старший. — Софа — её сестра. Вышла замуж без венчания в церкви, невзирая на мамины истерики. Потом у неё в семье наперекосяк пошло. Муж запил.

— Мама заставила их развестись. Сказала: это проклятие на безбожников-богоотступников. Софа теперь живёт дома, носит чёрное, словно вдова из XIX века, ходит с мамой в храм. Мама работает в церковной лавке. Заутреня, обедня, вечерняя молитва. Пост, великий пост. Причастие.

— А вы веруете, молодой человек? — спросил Прошин.

— Верую. Но не верю в церковь и религию. Я — автогонщик, мы носимся на грани риска, постоянно молимся: боже, не оставь своей защитой, не дай лопнуть колесу или оторваться шаровой, пошли удачу и победу. Возможно, разочарую вашу супругу, но попы и церковь для общения с богом мне не нужны. Если плохо поступлю с Лизой, мне точно воздастся на орехи, но не потому что венчан или не венчан, я против этого поповского цирка.

— Понял вас. Не скажу, что разделяю вполне, но уважаю.

— У меня классный папа! — заверила Лиза. — Мама тоже хорошая, но слишком повёрнута на религии.

Поговорили о вещах бытовых. Прошин без обиняков спросил о планах на будущее. Моя замешкалась, она никогда не ставила этот вопрос ребром. В переводе с прозрачного намёка на прямой русский это означало: намерен жениться на моей дочке или просто ей мозги паришь да кувыркаешься в койке?

— В мелодрамах жених падает на коленку перед возлюбленной, достаёт обручальное кольцо и говорит: «согласна ли выйти за меня замуж», а сам трепещет от ужаса, опасаясь отказа. Если вы об этом, то мы обошлись без мелодрамы, пока просто вместе, и до сего времени было достаточно. Но жизнь ставит перед выбором. В этом пробеге мы поедем через Минск, оформляю перевод, там мне дают квартиру на одного однокомнатную или на двоих двухкомнатную, и никакие «мы вместе» там не катят. Лиза едет за мной в Белоруссию, мы, естественно, оформим отношения, если она меня не бросит.

— А ты меня?

Она, конечно, скорее бы согласилась именно на картинное предложение руки и сердца. Да ладно, за мной не заржавеет.

— Давай не пугать твоего папу. Он, вижу, человек хороший и искреннее радеет за твоё счастье. Но что с мамой? Даже не думал, что тут нас ждёт такая засада.

— Да, проблема, — согласился потенциальный тесть. — Лиза удрала из Горького, получив диплом, только бы из-под её опеки. Пока где-то, и мама не видит, что встречается с парнями, как бы и греха нет. Но если начнёт жить открыто без церковного брака, да ещё жених обязан быть верующим и воцерковленным, проклянёт.

— Я люблю маму со всеми её поповскими тараканами в голове, — заявила Лиза. — И увидеть хочу. Специально взяла длинное платье и платок на голову, чтоб не злить.

— Крестик надела?

— Тоже взяла. Надену.

Сейчас моё сокровище сидело в майке с голой шеей, на ней тонкая золотая цепочка без крестика или иной подвески, бёдра туго обтянуты брючками. Не очень вид для воцерковленной. Вообще ни разу не видел её с крестиком. Комсомолка, засмеют, это не постсоветская Россия.

— Хорошо, придумаем, как объяснить твоё появление в Горьком, доча. Сергей! Вы всю ночь провели за рулём?

— Конечно. У неё же нет водительских прав.

— Понятно… Давайте так. Я попрошу у товарища ключи от его квартиры, живёт в паре кварталов, он сегодня едет в Москву, квартира пустая. Сам решу, под каким соусом сообщить Матрёне о приезде дочки. Машину загони под шлагбаум. Отвезу, отдыхайте. Вечером после работы заберу Лизу. Наутро верну, вы продолжите путь.

Мировой мужик! Без замшелых догм в голове как у моего. Правда, миссис Матрёна задаст жару больше, чем вся моя харьковская родня вместе взятая.

Сдержал обещание. Квартира была холостяцкая, с большего убранная, по тщательности обстановки схожая с моей в бараке до того, как Лизетта приложила свою руку и мой кошелёк. Она постелила на тахте простыню, прихваченную из Тольятти, пока я мылся в ванной, потом отправилась на водные процедуры сама.

Уже начал дремать, когда почувствовал её присутствие рядом. Да, несколько устал за ночь, но присутствие аппетитного и молодого женского тела, в котором заключена отзывчивая душа, моментально прогнало сон. Не успел сграбастать, как Лиза упёрлась мне в грудь кулачками.

Опять игра «я не такая», «меня нужно долго уговаривать, ничего не обещаю» или что?

— Серёжа! Ты же фактически мне предложение сделал. Мог, конечно, обойтись без обходных маневров типа «мы вместе», но разговор о регистрации брака для получения двухкомнатной…

— Ты мне нужна, потому что ты мне нужна. А метры жилплощади — не самоцель, хочу, чтоб тебе со мной было уютно. Особенно если нас станет трое или четверо, там и трёха не помешает.

— Ой, Серёжа!

Сопротивление пропало, чем моментально воспользовался. Что не означает быстро, наоборот — с чувством, с толком, с расстановкой. Опыт 76-летнего мужчины, помноженный на здоровье 25-летнего, кое-что значит. Лиза точно не пожалела, что сдала крепость без дальнейшего боя.

Отдышавшись, метнулась на кухню, принесла стакан воды, поделили его на двоих.

— Спасибо, дорогая. Вот это куда более важно.

— Вода важнее, чем наши ласки?

— Наше единство по сравнению с печатью в паспорте и ордером на квартиру. Хотим быть вместе — будем. Свидетельство о браке только упрощает жизнь, особенно при вселении в гостиницу, помнишь? Но не заменяет союз. Люди в браке ссорятся, расходятся, изменяют друг другу, не все, конечно, но бывает. Ты мне изменяла?

— С чего ты взял⁈ Ну и шуточки.

— И я тебе верен. Причём, довольно часто.

У Лизетты аж глаза округлились. Через полсекунды поняла, что это шутка, и стукнула мне кулачком по слегка волосатой груди.

— Ты не прав. Брак — это вроде клятвы, освящённой государством. А раньше ещё и церковью.

— И в чём разница по сравнению с тем, что мы начали часто встречаться? Как для порядочных людей нам очевидно — мы вместе очень надолго и не ходим налево, принадлежим только друг другу. Заботимся один об одном, тот же стакан воды — мелкая, но типичная деталь. Что не так?

— Если бы мы были женаты, я бы не жила в общаге, бегая к тебе как бы тайком и только на одну ночь, а перевезла бы вещи и осталась.

— Вернёмся в Тольятти — переезжай, в чём проблема?

Круглая рожица моей подружки нахмурилась. Лиза отрицательно мотнула головой.

— Меня не поймут. Нас не поймут. Встречаться с парнем — нормально. Переспать до брака — тоже как бы не страшно, вроде все делают вид, что этого нет, скрывают беременность невесты, если срочно женятся по залёту. А вот длительное внебрачное сожительство противоречит… ну, например, Моральному кодексу строителя коммунизма.

Что угодно готов был услышать, но это. В текущей ситуации его величество Моральный кодекс применим так же, как и Библия. То есть просто мешает.

— Дражайшая! И в каком пункте кодекса прописан запрет на сожительство без брака? Нет, я тебя не склоняю навсегда остаться нерасписанными, живя вместе. В ЗАГС сходим, детей проще регистрировать, чтоб никто не дразнил их нагулянными и спрашивал: а кто отец? Но в кодексе — что там?

— Если честно, я его не читала, — призналась Лиза. — Как и Программу КПСС. Но такова мораль. И есть проблема, о которой сказал папа. Пока я с тобой встречаюсь, а мама вроде как не подозревает, что у младшей дочки началась бурная личная жизнь, это одно. Съехались — другое, это уже грех смертный и геенна огненная. На бракосочетание не пригласить родную мать — форменное свинство. А брак без церкви…

— Если так, пошли в церковь. Покривляюсь. Расскажешь заранее, что говорить, в какую сторону креститься.

— Э, нет. Там целая процедура. Ты должен причаститься, исповедоваться духовнику. Всем своим телом и духом показать, что веришь в бога и святую православную церковь, соблюдаешь заповеди, посещаешь службы. Ложь не прокатит. Мама мигом тебя раскусит и проклянёт, меня заодно.

— А ты посещаешь службы?

— Только когда приезжаю в Нижний. Но я с детства приучена. Приспособилась. Ты — нет, и не захочешь.

— Слушай… А если в Минске пожениться, обвенчаться и приехать сюда готовенькими? Неужели поп из Минска позвонит твоей маме по межгороду, чтоб настучать: сестра во Христе, твой зять — еретик и безбожник?

— Очередной раз себя выдал. Еретик — исповедующий религию или учение, отличающиеся от канонического. Безбожник — вообще неверующий. Или — или. Одновременно никак.

— Уговорила. Безбожник. Сдал зачёт в институте по научному атеизму. Тебе, кстати, тоже предстоит.

— Знаю. Православные священнослужители смотрят на это сквозь пальцы. Говорят: лицедействуйте на радость богопротивным коммунистическим идолам сколько хотите. Главное, чтоб в сердце жила любовь к Иисусу Христу.

— Ого! Так и говорят: «богопротивным»?

— Только среди узкого круга. В проповедях и беседах с обычными мирянами им запрещено хулить Ленина, Коммунистическую партию и прочих священных коров СССР.

Лиза, признаюсь, раскрылась мне с неожиданной стороны. Мы вообще никогда не говорили о политике. Она, оказывается, нигилистка! Ни в грош не ставит ни марксистскую, ни православную религию. При этом умудряется жить, не выделяясь, как среди святош, так и среди ударников социалистического соревнования. Может, потому чувствует близость со мной — таким же скептиком?

В защиту РПЦ ни слова не скажу, у неё хватает своих адвокатов. А вот Коммунистическая партия в этом мире однозначно лучше, чем в покинутом, что КПСС, что КПРФ. Здесь забота о труженике чувствуется. Всё познаётся в сравнении.

Конечно, ничего идеализировать нельзя. Одни дороги чего стоят! Может, чуть лучше, чем в памятном мне СССР 1974−75 гг., но и рядом не лежали с федеральными трассами России-2025. Здешние отлично годятся в качестве трасс для ралли и испытаний автомашин в режиме stop and go, то есть гнать, пока не развалится.

И в аппарате управления сохранился тот же тип коррупции, именуемый блатом, с высоких трибун и из уст товарища Гагарина проклинаемый, в теории — выжигаемый калёным железом. Та же история с товарищем Гринбергом, которому тамбовский волк товарищ. Влип же в пренеприятную историю, узнав, что Оксана переспала со мной, наделал ненужного шума, опозорился на весь город. И что? Не сняли, продолжал работать. С той же секретаршей модельной внешности. Только потом куда-то перевёлся, уверен — не на понижение, а по блату на не менее тёплое место. Пока система не перестроена в корне, такие львы гринберги неистребимы, независимо от национальной и гендерной принадлежности. Перед блатом все равны, важнее уровень блата, а не личные качества.

Чёрт возьми, о чём серьёзном ни задумываешься, как-то всё равно натыкаешься на занозу о прошлогодней разовой интрижке. Надо избавляться. Или просто время пройдёт…

С этими мыслями провалился в сон, а когда продрал глаза, в квартире гудел баритон Семёна Петровича. Он заметил, что я проснулся.

— Сергей! Выспались?

— Спасибо. Готов дальше шуровать.

— Не торопись, у тебя ещё одна ночь отдыха. Лизу забираю и тебя не приглашаю, прости.

— Да всё понятно, — я вылез из постели, сам в одних трусах, это Лиза полностью одетая — в платье до щиколоток и под горло, косметика смыта, в руках платок. — Вы — мировой мужик! Было приятно познакомиться.

Поскольку мне не оставили ключей, провалялся на тахте, поужинал консервами и хлебом, обнаруженными на кухне, бросил на стол два рубля в возмещение ущерба и записку с извинениями за объедалово.

Наутро Прошины подняли меня в начале восьмого. Плеснул воды на лицо, взял чемоданчик Лизы и спустился к «Победе» Семёна Петровича. Пока ехали к автобазе, отец и дочь о чём-то тихо переговаривались, когда вышли — обнимались долго-долго. Наконец, я бросил её чемодан в подкапотное пространство гибрида «жигулей» и «запорожца», после чего мы отчалили.

— Штурман! Штурмануй. Я Нижний Горький совсем не знаю. Нам нужен выезд на Москву.

Подруга ехала какая-то отрешённая, целиком в своих мыслях. Безучастно кивнула, односложно подсказывала повороты. В восемь улицы только просыпались, катили поливалки, рассыпая воду перед наступлением летней полуденной жары.

На выезде из города моя спохватилась.

— Ты завтракал?

— Не успел. Вы же меня разбудили. Не волнуйся, я чуть раскулачил запасы хозяина, кинул ему пару рублей, в общем, не особо голодный. Вот кофе бы…

Это в новом тысячелетии какие-то точки придорожного общепита плотно облепляют выезд из каждого крупного города, далее повторяются каждые тридцать-сорок километров, да и почти на каждой бензоколонке можно пожрать. Единственная харчевня была плотно уставлена дальнобоями, в том числе понтовыми «Совтрансавто», я прикинул, какая скопилась очередь, и притопил педаль газа.

— Кофе нет, — огорчила Лиза. — Чай из термоса будешь? Хочешь — прямо на ходу.

— Остановимся у лесочка, нам ехать в пределах пятисот километров. В спортивном режиме уложился бы в четыре часа.

А в 2025 году — без проблем и гораздо быстрее, особенно если забить на камеры скорости. Но там столько выбоин нет.

— Хорошо. Я переоденусь.

Она дёрнула пальцем ворот платья, словно он её душил.

Начались леса. Как говорят военные — зелёнка. Я свернул на дорожку к очередной деревне, пока Лизетта шарилась в кустах, разложил газетку на капоте. Пища была безыскусная, варёная курица познала только соль и никаких специй, но в походе придираться к мелочам смешно. Вот пирог к чаю испёкся у святоши весьма достойный.

Подруга вышла, снова в джинсах клёш, майке и босоножках на каблуке. Платье и сандалики, напоминающие детские, несла в руках. Вдруг размахнулась и зашвырнула сандалии в кусты. Глаза, лишённые косметики, переполнились слезами. Лиза выглядела некрасивой и очень несчастной.

Бросив набивать утробу, шагнул к ней и обнял.

— До такой степени плохо?

— Даже ещё хуже.

— Не лезу с расспросами. Захочешь — сама расскажешь. Составь компанию. Здесь много еды, пообедаем во Владимире горячим, а поужинаем в Москве у Миронова. Ешь, жаль выбрасывать, пропадёт.

На самом деле надеялся только отвлечь. Лиза отщипнула кусок пирога, пила чай из одного со мной стакана. Немного успокоилась.

Когда сели в машину, попросила обождать, и, водрузив на торпедо зеркальце, подкрасила глаза и губы.

— Я очень страшная без косметики?

Невольно вспомнилось: ты не накрашенная страшная, и накрашенная (А. В. Алексин), даже мотив вспомнил, мог напеть, но не стал ранить её ещё более.

— Всё равно будешь на ночь смывать, и я каждое утро увижу тебя такой. Спасибо, конечно, что просыпаешься раньше и несёшься в ванную подправить макияж. Ценю: для меня стараешься.

— И для себя. Для уверенности. Всё, я закончила. Трогай.

— Мы самое главное не сделали утром. Не поцеловались.

Я исправил упущение, едва прикоснувшись кончиками губ к её губам, слизнул неизбежно приставшую помаду и завёл мотор. Подруга, неудовлетворённая припухлостью глаз, нацепила щёгольские солнцезащитные очки. Ей они очень шли.

Перед Владимиром (как его не переименовали в угоду Советской власти, ну хотя бы во «Владимир Ильич»?) нас тормознул очередной гаёвый. Этот придрался к документам.

— Гражданин водитель, почему в техпаспорте не указан номер двигателя?

— Потому что машина — испытательная, товарищ старшина. В ней побывало двигателей больше, чем в моей постели девушек.

Он зыркнул в сторону Лизы и шутку явно не оценил. Или просто позавидовал, та через стекло смотрелась козырно.

— Поднимите капот, водитель. Сличу номера. Если двигатель имеет номер, а в техпаспорте не указан, вынужден составить протокол.

Старшина был немолод, красные прожилки на торце выдавали нехорошую приверженность к алкоголю. Напрашивался, чтоб я вложил пять рублей в права.

Ни-фи-га!

Когда открыл капот и протянул ему чемодан с вопросом: здесь будете искать номер мотора, мент припух. Даже не стал сверять номер кузова, просто вернул документы. Счастливого пути не пожелал.

— Ты каждому будешь открывать капот? — спросила штурман, когда тронулись.

— Действует безотказно.

Во Владимире, так как больше не знали ничего другого, заехали к ресторану при гостинице, где останавливались зимой и воевали с администратором за двухместный номер. Сейчас просто пообедали, а ещё радовались перемене: летний город воспринимался куда приятнее, чем зимой.

Снова болтали о пустяках, я ни словом не обмолвился о полёте сандалий в кусты, сама она тоже не поднимала тему. В Москву въехали в начале шестого вечера, я позвонил по имевшимся с той командировки телефонам, бросая в автомат 2-х-копеечные монеты.

Кто говорит, что москвичи ненавидят приезжих? Наверно, те, кто общался с неправильными москвичами.

Впрочем, в 2025 году я сам был весьма и весьма неправильный, желчный. Какая жизнь, такие и горожане. Это здесь могу относиться к людям по-доброму, они ко мне — тоже.