Продавщица 5: Галя, в деревню!

Глава 9

На следующий день Катерина Михайловна, оставив мужа Климента Кузьмича дома, впервые пришла ко мне в гости. Вместе с ней мы решили приготовить обед у меня, точнее — у тети Любы дома. Так, ничего особенного — салат из свежих овощей с огорода, грибной суп да блины к чаю. Поначалу я хотела все сделать сама, но Катерина Михайловна вызвалась мне помочь и отговорки не принимала.

Приводить гостей мне хозяйка дома не запрещала — напротив, даже настойчиво советовала.

— Не сиди дома одна, Ивановна, не грусти, — наказала мне она, собираясь в Москву. — Давай, присядем на дорожку. В ногах правды нет. Одной дома сидеть — дурное дело. По себе знаю — ерунда всякая в голову лезет. Гуляй, знакомься, общайся. Все тебя уважают, все ты тут понравилась. Вижу, загоняли тебя там, в школе твоей. С утра до ночи там сидишь, света белого не видишь. Нельзя так. Ты старайся, старайся, да не перестарайся. Ежели не получается чего — плюнь пока и не делай. Потом доделаешь. Михайловну, к примеру, к нам позови, она баба мировая. Сварганите чего-нибудь, посидите вдвоем, потреплетесь, наливочки хряпнете, песни попоете — вот и полегче станет, да? А я вернусь через недельку и тоже тебя развлекать буду.

— Конечно, — согласилась я, вот уже в который раз удивляясь житейской мудрости тети Любы. Она всегда давала очень простые, но в то же время дельные советы, хотя никогда в жизни не работала на руководящей должности. — На неделе обязательно приглашу.

Проводив тетю Любу на станцию, я неспешно направилась домой, а по пути насобирала грибов. И вот сегодня мы с приятельницей наконец решили их приготовить.

— Значит, Дарья Ивановна, говорите, и след простыл Вашего Шильдика, супружника бывшего, то есть? Не беспокоит он больше Вас? Не достает? — благодушно расспрашивала меня Катерина Михайловна.

— Да Гвоздик он, а не Шильдик, — улыбаясь, поправила я ее. — Никита его зовут, а Гвоздик — это фамилия. Это я так, пошутила. Он, кстати, уже не Гвоздик — после развода мою фамилию взял, теперь Кислицыным ходит и жутко обижается, когда его Гвоздиком зовут. Ну мне не жалко, пущай радуется и фамилию мою носит. Детей у нас не народилось, делить нечего. Комната — служебная, мне ее, как учителю, дали. Телевизор хоть оставил — и на том спасибо.

При упоминании о телевизоре мне стало немножко грустно. Вот уже больше недели я не смотрела «ящик»! В деревне его не было ни у кого, даже у председателя Аркадия Павловича. Иногда после рабочего дня мне очень хотелось перед сном хотя бы полчасика посмотреть что-то по телевизору. Эх, «ящик» бы мне сюда… Пусть даже не ультрасовременный большой плазменный, который стоит у нас с моим настоящим мужем Гошей в квартире, а хотя бы старенький советский «Старт». Хоть бы программу «Время» вечерком, что ли, глянуть… или «Клуб путешественников»… Работа — работой, а развлечься вечерком иногда хочется. Все же я горожанка до мозга костей…

Кстати, насчет комнаты: надо бы наведаться в ближайшее время в Москву, в свою старую коммунальную квартиру, и аккуратно разузнать, что с моими вещами… Комнату, скорее всего, уже занимает новый жилец. Слышала я, что при увольнении со старого места работы служебное жилье нужно было освобождать… Но имущество-то отдавать никому не надо было… Может быть, временно переезжая на работу в село, настоящая Даша Кислицына оставила телевизор на временное хранение соседям?

— Так значит, исчез Гвоздик-то этот, Кислицын теперь который? — продолжала допытываться Катерина Михайловна, прервав мои размышления об оставленном где-то в прошлом телевизоре. — Ну и скатертью ему дорога! Нужен он Вам, как собаке пятая лапа. Дома-то хоть ничего не пропало?

— Ага, не попрощался — подтвердила я. — Ушел по-английски. Да не, ничего не пропало. Я комнату тети Любы на ключ закрыла, а все свое ценное с собой унесла. Просто противно мне с ним рядом было находиться. Ведро с краской и кисточку прямо у забора бросил и убег. Теперь самой забор докрашивать придется. А то два метра только покрасил, а остальное бросил. Как услышал, что ему спозаранку, в четыре часа утра придется — так и деру дал. Эх, такого красавца упустила…

— Ничего, хватит еще на Ваш век красавцев. Мастерски Вы его выпроводили, молодец. И не обидели, и навсегда отвадили. Не будешь же ради него Вашего длинноволосого приятеля из Ленинграда приглашать… Кстати, насчет забора…

— А что насчет забора? — полюбопытствовала я.

— А чего самой-то докрашивать? — удивилась Катерина Михайловна и тут же предложила: — Соседских мужиков позовите. Они Вам за пару фуфырей все сделают в ажуре.

— Пару чего? — переспросила я.

— Да бутылок самогона, — рассмеялась приятельница. — Фуфырями их тут зовут. Фуфыри тут — местная валюта. За них почти любую услугу можно купить. Вам, например, запросто местные за пару фуфырей забор докрасят. А ежели хотите крыльцо отремонтировать — то это фуфырей пять, не меньше. Вот такой тут «фуфырный» курс. Я и сама не знала об этом, меня Клим просветил. Да шучу я, шучу, голубушка. Просто имейте в виду, что ежели пачкаться краской не хотите, тут завсегда желающие подзаработать найдутся. Ну а деньгам они тоже всегда рады, не откажутся.

— Им что, на работе не платят? — изумилась я. У дома и впрямь постоянно паслись местные жители, прознавшие, что в село приехала дама «аж из самой Москвы» и постоянно предлагали свои услуги: то огород прополоть, то крышу подлатать. А уже сколько раз за это время мне предлагали «продегустировать» самогонку — и вовсе не сосчитать. От дегустации самогонки я вежливо отказывалась, зная, что покупать бутыли с мутной жидкостью я покупать все равно не буду.

— Тяжко в деревне с работой, матушка, — по-бабьи вздохнула Катерина Михайловна. — Вам же председатель наш, Палыч, рассказывал. Давно уж так повелось.

— Но если так все плохо, — спросила я, — зачем же жить в деревне? Можно же просто взять и уехать?

— Сейчас-то можно, конечно, — рассудительно заметила приятельница. — А раньше было нельзя. Вы, голубушка, будто вчера родились. Не знаете, что ли, что «советское крепостное право» недавно отменили? Коллективизация, ёшкин корень. С двадцатых годов еще так повелось. Ой, опять я от Клима набралась словечек…

— А как тогда работали, при этой коллективизации? — с интересом начала расспрашивать я и для правдоподобности добавила, чтобы не вызвать удивления: — Я просто очень рано в Москву уехала, почти ребенком, вот и не знаю всех этих подробностей.

Однако Катерину Михайловну моя легенда совершенно не удивила.

— А тогда так и можно было, в пятидесятых — только ребенком, если ты сельский житель. Конечно, не знаете, Вы же еще ребенком были. Что Вам до жизни взрослых? Если до шестнадцати крестьянин не успел уехать — все, привет, живи в колхозе до старости. Таких, как Вы, голубушка, уехавших — пруд пруди.

— А как жили взрослые в колхозах?

— А плохо, — коротко ответила подруга. — Денег не давали. За работу платили трудоднями. Обмениваешь трудодни на еду — и живешь. Вы те времена, конечно, смутно помните… А мне Климент Кузьмич рассказывал.

— А свои участки разве нельзя было иметь? — спросила я, заканчивая приготовление салата. Надо же, а я и не знала. Многое о реальной жизни в СССР я узнавала, только попадая в это время. А до своих почти пятидесяти лет я дожила, пребывая в уверенности, что в советских колхозах было все хорошо, нет, даже здорово — примерно как в красочном фильме «Кубанские казаки». А с родителями настоящей Даши я и вовсе никогда не была знакома. Из всей ее биографии до приезда в Москву я знаю только то, что когда-то она, получив аттестат, уехала из крошечного городка в столицу за лучшей жизнью, как и тысячи других парней и девчат.

— Можно, конечно, — мрачно ответила приятельница, нарезая грибы в суп. — Но работать там можно было только после выполнения обязательных работ в колхозе. Крестьян было — пруд пруди, десятки миллионов. А паспорт могли только те получить, кто к Москве и Ленинграду близко жил, ну еще вроде в ста километрах у западной границы и еще кое-где… А тем, кто в колхозе, и вовсе паспорта не выдавали. Переезжать можно было лишь из одного села в другое. Так родители Клима делали. В город едешь — берешь разрешение у председателя. Только так и никак иначе. В основном молодежь на учебу отпускали. Так Клим и уехал, с чемоданом, в котором были только запасная рубаха, пара ботинок и отцовские штаны, на него перешитые. Бр-р, даже не представляю, чтобы я так жила… Тут я хоть сама себе хозяйка. Хочу — работаю, не понравится — в Москву вернусь.

— Ого! — воскликнула я. Вот это новость… Ну ничего себе. Нет, я, конечно, уже на личном опыте не единожды убеждалась, что жизнь в СССР была далеко не такой красочной и радужной, но чтобы настолько…

— Иногда, конечно, можно было «смазать» и справочку все-таки получить, — продолжала приятельница. За долгим интересным разговором мы и сами не заметили, как почти закончили приготовление ужина. Осталось только накрыть на стол, и можно было садиться.

— Смазать? — переспросила я.

— На лапу дать, — вздохнув, снисходительно посмотрела на меня приятельница. — Честное слово, Дарья Ивановна, Вы будто вчера родились — наивная такая. Даешь на лапу — и получаешь справочку для получения паспорта и переезда в город. Вы только, душа моя, не трезвоньте про это, где не надо, ладно? А то уши — они везде есть, а в деревне — так у каждой стены.

— Конечно-конечно, — торопливо пообещала я, на всякий случай выглядывая в окно — не пасется ли рядом кто подслушивающий. Вряд ли, конечно, в деревне Клюевка можно было встретить аккуратно одетого и приятной внешности сотрудника органов, вроде того, которого мы с Лидой однажды случайно встретили во время похода в Большой театр, но все же… Тогда я невзначай ляпнула что-то о том, как неплохо было бы сфотографироваться у служебного входа с артистами из-за рубежа, а некий молодой человек, случайно услышавший это, потом ненавязчиво «пас» нас с Лидой до самой автобусной остановки.

— Да оно и понятно, все же люди, все кушать хотят, — сказала подруга, тяжело садясь на софу в зале. — Уф-ф, умаялась я. Присядьте-ка тоже рядышком, Дарья Ивановна, отдохните… А супчик скоро сварится. Какая Вы молодец, что решили сами супец сварганить. Я, признаться, в грибах разбираюсь, как свинья в апельсинах…

— Понятно что? — жадно расспрашивала я подругу, садясь рядом с ней и уже в который раз давая себе обещание — по возвращении домой скрупулезно и дотошно изучить историю СССР. За разговором время пролетало быстро.

— Ну представьте себе, Дарья Ивановна, — вздыхала приятельница, — возвращается человек с войны. На дворе — сорок пятый год. Жена или тоже на фронте погибла, или не дождалась, или болезнь какая ее забрала. Родители умерли. Надо начинать все сызнова. Дом столько лет стоял без хозяина. Крыша потекла, подгнила, стены покосились, травой все заросло. Чтобы дом был в порядке, за ним следить надо постоянно. Что делать? В колхозе жить за трудодни? А дом на что поднимать? Вот и оформляли себе люди справочки, чтобы в город перебраться. Не мытьем, так катаньем. Не себе, а детям лучшей жизни желали…

Вдруг в окно постучали. Я невольно вздрогнула. Это еще кто? Только что ведь никого не было!

Я всерьез забеспокоилась. В голову полезли дурные мысли, от которых меня предостерегала, уезжая, тетя Люба. Может, зря мы все-таки затеяли этот разговор? Неужто и до Клюевки добрались «уши»? Или Гвоздик, которого приятель в Химках отказался к себе вписывать и отправил восвояси, решил все-таки смириться с ужасами деревенской жизни и вернулся? Этого еще не хватало!

Я выглянула во двор. Под окошком стояла соседская девчонка Зина.

— Привет! — облегченно улыбнулась я ей. — Хочешь, заходи! Супчика грибного поешь.

— Благодарствую, Дарья Ивановна, — степенно поклонилась Зина. — Щас зайду. Только ненадолго — мне еще с мелкими уроки делать. Я тут банки принесла — нам тетя Люба варенье давала.

Аккуратно сняв старенькие поношенные туфли, явно доставшиеся девочке от матери, Зина прошагала в залу и поставила авоську с пустыми банками под стол.

— Красота какая у Вас! — восхитилась она, оглядевшись вокруг. — У тети Любы всегда уютно было, но вы вообще красоту навели! Куда садиться-то?

— Давай сюда, к окну поближе! — скомандовала я. — Я тебе сейчас налью. В сельпо хлеб свежий привезли, я сходила, вот, тоже бери. Голодная небось, мать на работе?

— Ну… есть малехо, — призналась девочка и шмыгнула носом.

Катерина Михайловна тем временем уже налила себе и мне по большой тарелке супа, не забыв щедро положить туда по большой ложке сметаны. Зина уютно устроилась за столом в ожидании вкуснятины. Я с невольным уважением смотрела на нее. Сколько в деревнях таких детей, вынужденных повзрослеть раньше времени! Часть детства у них безнадежно отнята — с раннего детства в няньках у младших…

Вдруг Зинин взгляд упал на доску, лежащую на столе чуть поодаль. Там я оставила еще штук двадцать грибов — мы с Катериной Михайловной решили их потом засолить в банках. Всегда веселое, улыбчивое и беззаботное лицо девочки-соседки внезапно побледнело. В глазах ее отразился дикий ужас.

В мгновение ока она метнулась к уже собравшейся отведать суп Катерине Михайловне и вырвала ложку у нее из рук.