Продавщица 5: Галя, в деревню!

Глава 14

— Ты где ходишь-то, Ивановна, так долго? Знаешь что приключилось? Витьку-то нашего в Москву с мигалками на скорой увезли! Страсти-то какие! Зинка говорит, лежал на траве, белый весь, как полотно, скрючился! А рядом кровища! А у Дениски сотрясение! — вытаращив глаза, налетела на меня с новостями хозяйка тетя Люба.

— А чего не написали-то? — по привычке ляпнула я, на миг снова забыв, кто я и где я. Ни про смс, ни даже про пейджеры тут и не слыхивали.

— Куда тебе писать, голова садовая? На деревню дедушке, Константину Макаровичу? — необидно съязвила хозяйка, помогая мне снять плащ. — Пока письмо дойдет, ты уже сто раз назад приедешь. И телеграмму слать никакого смысла нет. Аккурат принесут, когда ты на полку в поезде уже залезать будешь. Чего в сенях-то стоишь, как не родная? Ступай в залу давай, пироги стынут. Давно тебя жду, знаю, что поезд твой рано утром в Москву прийти должен, завтракать не сажусь. Чай попьем, покалякаем. Тут вся деревня уже на ушах стоит!

Умывшись из рукомойника, я проследовала в «залу». Так гордо тетя Люба именовала большую комнату, где обитала сама, и где стоял обеденный стол. Мне же во временное пользование досталась совсем крохотная, но очень уютная комнатка рядышком. Я уселась за стол и приготовилась слушать деревенские новости. Если я правильно поняла, за время моего отсутствия произошло что-то серьезное, и это что-то так или иначе касалось меня или моих знакомых.

— Какой Витя? Какой Дениска? — спросила я, наливая себе чай. Пирожки с печенкой, которые к моему возвращению напекла хозяйка, просто таяли во рту. Наверное, все же нужно завязать с мучным, а то разнесет Дарью Ивановну, как курильщика у бензоколонки. — О ком идет речь? Да Вы не торопитесь, тетя Люба, рассказывайте спокойно. Мне сегодня рано в школу не надо, у меня только третий и четвертый уроки. А с бумагами я еще в пятницу разобралась.

— Третий и четвертый уроки у нее! — передразнила тетя Люба. — Охохонюшки, что творится-то опять… Твои ж семиклассники, Ивановна! Витька — это однокашника моего, Кольки Дробышева, внук. А Дениска сыном Маринке нашей приходится, в сельпо которая работает. Лопоухий такой, почти наголо стриженный. «Маляром» его кличут. Он просто…

— Да расскажите Вы прямо, не тяните помидор за пестик! — взмолилась я, похолодев. Обоих пацанов я вспомнила, несмотря на то, что теперь под моим руководством в школе учились целых две сотни ребят. Витя Дробышев, как самый высокий из старшеклассников, нес девочку с колокольчиком по школьному двору во время праздничной линейки. А низенький, коренастый и лопоухий Дениска по кличке «Маляр» частенько забегал на работу к маме Марине — той самой женщине, которая вела учет кредитов в тетради.

Маляром мальчишку прозвали не просто так. У него была примечательная особенность — Дениска не просто был веснушчатым, он весь был обсыпан пятнышками с головы до ног. Своей особенной внешности паренек ничуть не стеснялся и в жаркую погоду запросто рассекал по деревне на велосипеде в одних шортах.

— Мама говорит, что меня в роддоме маляры обрызгали, — шутил он в ответ на расспросы. — Тогда как раз ремонт был, маляры стены красили, меня медсестра везла в каталке по коридору, пульверизатор случайно повернулся — и вот!

А Витька… Витька… Да, помню! Угрюмый, молчаливый парень, который отсиживался «на галерке». Учится вроде неплохо, разве что нахмуренным все время ходит и держится будто бы всегда в сторонке… Оба парня учились в одном классе. Да что случилось-то?

Отложив пирожок в сторону, я вскочила на ноги. Аппетит пропал мигом, как и настроение неспешно почаевничать. Кажется, денек сегодня будет насыщенный… А может, и в Москву на ковер вызовут.

— Тетя Люба, что, в конце концов, произошло?

Тяжело вздыхая и обмахиваясь полотенцем, хозяйка тетя Люба поведала мне о произошедшем. Оказывается, пока я тихо-мирно проводила свой законный выходной в родном Ленинграде, в деревне Клюевка можно было снимать криминальные хроники. После четырех путешествий в СССР я считала себя опытной «попаданкой» и полагала, что розовые очки с меня давно спали. Я уже привыкла стоять в очередях, заклеивать «стрелки» на колготках лаком, доставать по знакомству приличную тушь для ресниц и не верила больше в россказни про «самое вкусное на свете мороженое, сделанное исключительно по ГОСТу». Теперь я четко знала: в СССР, как и в любой эпохе, была куча как плюсов, так и минусов.

А теперь пришла пора разбиться стеклами внутрь и моим представлениям о веселой деревенской жизни. Оказывается, сельские жители не просто работали, ухаживали за огородом и скотом, чинили печи в домах, перекладывали крышу, ходили по грибы да по ягоды и попивали вечерком чаек под яблоней.

Жители Клюевки нередко дрались. И дрались они отнюдь не как в современных телевизионных шоу, в которых люди вопят, аккуратно дергая друг дружку за воротники, а после окончания съемок получают гонорар, прощаются и мирно разъезжаются по домам.

Драки вообще были в сельской местности обычным делом, и совсем не таким безопасным, как ссоры комментаторов в социальных сетях. Здесь орали не в комментариях с помощью «капслока», а в лицо друг другу, и за фразу: «Ты придурок!» запросто можно было отъехать на недельку в больничку. Люди мутузили друг друга не на жизнь, а на смерть, запросто ломая друг другу руки и ноги. А выбитые зубы и сломанные носы и вовсе не считались травмами в таких драках. Слушая рассказ хозяйки, я в очередной раз разочаровалась в легенде о такой хорошей, веселой и беззаботной жизни в советской деревне. Но вчерашняя драка, как оказалась, была едва ли не самой большой за последние десять лет.

— Петька-два ведра, чтоб ему пусто было, снова отличился, — рассказывала тетя Люба со злостью. — Не живется чудачку спокойно, все приключений ищет на одно место. Только ладно бы сам страдал, а он еще и другим жизнь портит. В этот раз Петька вон какую гадость удумал: Витьку нашего подпоить решил. Прицепился, как клещ к одному месту.

— А где они встретились-то? — изумилась я. На мой взгляд, ничего общего у смышленого, хоть и угрюмого подростка, и жуликоватого Петьки по прозвищу «Два ведра» быть не могло.

— Да Витька в сельпо пошел за продуктами, туда чего-то привезли. Целая очередь выстроилась. Туда и этот двухведерный поперся. Пока в очереди стояли, Витька проговорился, что день рождения у него, шестнадцать лет исполнилось. А у Петьки всегда при себе это имеется, — тетя Люба выразительно щелкнула себя по шее двумя пальцами. — Вот эта шантрапа Витьке говорит: «На, пацан, выпей! Шестнадцать лет уже! Мужиком пора становиться! А ты все под мамкиной юбкой!».

— И Витя согласился? — ужаснулась я. Так, кажется, пора вспомнить то, что нам с Гошей рассказывали в школе приемных родителей о детском алкоголизме, и поговорить с парнем. Но сейчас ему, конечно, не до этого. Я похолодела, представив, как несчастный парень валяется в палате… Хорошо еще, если не в реанимации. Обязательно позвоню и все выясню…

— Нет, конечно! — продолжала рассказ хозяйка. — Витька-то не дурак, насмотрелся уже на наших мужиков с синими дынями и наотрез отказался. А Петька дальше в свою дуду дудит: «Не думал, говорит, что дед твой такого труса вырастил… Ну хоть в его память выпей. Али слабо, не мужик? Не уважаешь деда-героя? И отца не уважаешь!». Ну Витька обозлился, да и врезал ему леща, нос разбил. Он деда Колю, то бишь одноклассника моего, очень уважает и память его чтит, хоть и не застал живым. А часы его, как драгоценный подарок, носит. Сначала отцу его они достались, а потом ему перешли. А отец у него в милиции работал. Один раз выехал на задержание, а его урка какой-то застрелил. Три сестры у Витьки младших и мать. Мать работает, а он — за няньку у младших. Отвести, привести, помыть, уроки сделать… А еще по дому хлопотать надо, а единственный мужик — он. Издавна помню: иду я на работу мимо их дома, а эта мелочь пузатая едва топор держит, но уже дрова колет, чтобы перед школой успеть…

— Так это Петька мальчишку ножом пырнул? — с ужасом спросила я. — А… а почему же он тогда на свободе? Я когда из электричке на платформу вышла, он там ягодами торговал… И велосипед его при нем был, старый, изолентой перемотанный…

— Да вот не факт, что Петька, — угрюмо сказала тетя Люба, тяжело, грузно поднимаясь и убирая посуду со стола. — Там тьма-тьмущая народа была. Любого подозревать можно. Двухведерный этот снова сухим из воды вышел, скользкий он, как уж.

— А как все произошло?

— А так дело было: они у сельпо стояли. Их Маринка, продавщица, услышала и говорит Петьке: «Чеши-ка ты домой, нечего пацана с панталыку сбивать. Сам уже последние мозги пропил, а парня нечего портить. А то не ровен час — матери его скажу, она тебя дрыном до самой Москвы гнать будет!». А дальше, Ивановна, слово за слово, другие бабы подтянулись, стали охать да ахать. Мужики — те, которые сами за воротник залить любят, за Петьку заступились. Петька что-то обидное Маринке рявкнул, Дениска выбежал, не позволил мать обидеть, послал Петьку куда подальше. А потом другие прибежали, которые на Петьку давно зуб имеют. И все — понеслись клочки по закоулочкам… Бабы разбежались, по домам попрятались. Кто синяками отделался, кому зуб выбили, кому руки-ноги поломали, а Витьке вот больше всех досталось. Да и Дениску тоже, чай, по голове не погладили.

Настроение мое резко испортилось. Да уж, дела… Это ж теперь хлопот не оберешься! Нет, я, конечно, не несу ответственность за детей, когда они выходят за пределы школы, но все равно приятного мало…

— А нельзя его разве послать просто было? — удивилась я. — Драться-то зачем? Тем более толпой друг друга месить.

— А ты, Ивановна, будто не знаешь… Кто кулаки почесать хочет — для того повод всегда найдется! Многие у нас завсегда рады подраться, просто от скуки. Вот, к примеру, по весне был случай: набубенилась парочка наших охламонов — Васька с Макаром — и решила на велосипедах в райцентр поехать. Прицепились там к пацану какому-то, мелочь из карманов вытрясли и пинком отправили восвояси. Поржали эти дурни, еще «догона» в магазине местном взяли и домой поехали. Наутро, конечно же, протрезвели и из дома выползли. Рядом они живут, по соседству. А их рядом с домом уже ватага парней из райцентра поджидала — этот паренек оказался младшим братом кого-то из местных крепких мужичков. А тот еще друзей привел, решил, так сказать, отомстить за родную кровь. Тут такое побоище было, деревня на деревню! Я дверь наглухо заперла и из дома до утра не выходила. А ночью скорые вереницей от нашей больнички в город ехали! Жуть такая!

— А как же их вычислили?

— Ивановна, ну ты чего? — всплеснула руками тетя Люба. — Смешная ты, право слово! «Как вычислили?» Тут тебе не Москва и не Ленинград даже. Да и человек — не иголка в стоге сена. В деревне найти кого-то — раз плюнуть, особливо если какие-то приметы есть. Вот, например, у Васьки ухо порвано — еще пацаном с велосипеда шибанулся, аккурат на изгородь. А у Макара фаланги на двух пальцах не хватает — этот криворукий так на станке работать и не научился. Ну и так, по мелочи, еще приметы найдутся. Так что найти этих красавцев — плевое дело. А той зимой, Ивановна, у нас вообще чуть ли не ледовое побоище у нас было.

— Это как? — ужаснулась я.

— А так! Из чужой деревни мужики в нашу прискакали. И прямо с въезда первой улицы начали мутузить всех нашенских парней. Наши как услышали, что драка, похватали кто лом, кто вилы — и вперед, отпор давать. Степаныча нашего, библиотекаря местного, чуть не прибили — а он просто мимо шел. Глухой он уже, подслеповатый, вот и не сообразил, что лучше бы на другую улицу свернуть… А еще, бывает, просто соберутся мужики где-нибудь, махнут по маленькой и начинают за жизнь тереть. Слово за слово — вот уже и бытовой конфликт нарисовался. То один брякнет, что у другого жена чуть красивее швабры, то другой — что у третьего корова плохо доится. А там — друг друга за грудки и об стенку… В наш травмпункт гипс грузовиками завозить можно.

— И что, всегда так? — спросила я, похолодев. Ужас какой! Я будто не обычную деревню приехала, а в какое-то поселение рецидивистов…

— Да не, Кашке спасибо, порядок более или менее сумел недавно навести… — вздохнула тетя Люба. — Только видишь, Ивановна, как оказалось, временно все это. Затихнут мужики на месяцок, а потом все по новой…

— Кому спасибо?

— Да Палычу, Аркадию Палычу, то бишь… однокашнику моему, ну который у нас председателем сейчас. Я его Кашкой иногда зову по старой памяти, так с детства у нас повелось.

— Ладно, тетя Люба, — поднялась и я. — Спасибо за чай. Пойду-ка я в школу. Но сначала в сельсовет загляну. Чую, денек у меня сегодня будет непростой.

— Что же делать, что же делать, Дарья Ивановна? — точно заведенный, бегал по своему кабинету председатель Аркадий Павлович. — Двух детей покалечили! У меня с утра уже телефон разрывается. Сначала из милиции звонили. Потом участковый лично приходил, все дома обошел, выпытывал, кто что видел, кто что знает… Разве что из РОНО не звонили… Шутка ли сказать? Среди бела дня пацана чуть не порешили.

Тут резко задребезжал телефон, стоящий на столе в кабинете. Аркадий Павлович вздрогнул, побледнел, кинул на меня опасливый взгляд, точно советуясь, брать трубку или нет, потом все же решился ответить.

— А! — гаркнул он в трубку. — Алло! Да! Слушаю!

Пока звонящий что-то говорил, лицо председателя несколько раз успело поменять свой цвет. Сначала оно из обычного стало мертвенно-бледным, потом сероватым и наконец сменило цвет на пунцовый.

— Нет! — гаркнул Аркадий Павлович. — Нет! Ничего!

Однако звонящий все не унимался.

— Нет! — снова рявкнул председатель. — Все в порядке. Ничего не случилось! Никакой драки не было!

И он, разозлившись, шмякнул трубку на рычаг.

— Во! — гаркнул он, показывая мне на телефон, который, кажется, чуток треснул. — Во! Уже из газетенки местной звонят, тот самый репортеришка, который нас фотографировал первого сентября. И откуда прознал-то? А хотя эти куда угодно без мыла влезут. Что делать? Что делать? Я б волосы себе сейчас на голове рвал, но их нет!

Поняв, что сейчас у пожилого фронтовика случится истерика, я быстро схватила стакан, налила туда воды из графина и протянула «Кашке». Тот осушил стакан одним махом и как-то жалостливо посмотрел на меня.

— Дарьюшка Ивановна! Помогите! Если так и дальше будет, меня попросту сожрут. У нас что ни неделя, то происшествие. Я сначала вроде бы навел порядок, а потом — все по новой. Любаша говорит, что это народ от скуки мается.

Я налила второй стакан и снова дала председателю, сейчас всем своим видом напоминавшего одного из моих школьников, забывших сделать «домашку».

— Пейте, пейте, Аркадий Павлович, — успокаивающе сказала я. — Я в школу сейчас пойду. А завтра мы с Вами посидим, подумаем, что можно сделать.

По правде говоря, за весь день я так ничего и не придумала. Скрывать нападение на ученика было бессмысленно: вся деревня видела, как Витя валяется на земле в луже крови. Чей был нож, в пылу драки так никто и не заметил.

Катерина Михайловна, как и я, была в шоке. Притихли и остальные учителя, которые тоже не понимали, как объяснить произошедшее. В учительской никто не обсуждал, сколько у кого выросло картошки и как вывести кротов и колорадского жука. Даже школьники сегодня почти не барагозили и не шумели на уроках.

— Может, мне не стоило уезжать? — пробормотала я, когда мы остались с приятельницей в учительской один на один.

— А это здесь причем? — удивилась Катерина Михайловна. — Вы что, одна на толпу здоровенных мужиков кинулись бы? Не ровен час, и Вам бы там досталось. Хорошо хоть Клим мой, отчаянная голова, вчера при деле был — баню доделывал. А то и ему досталось бы на орехи. Ездила бы к нему сейчас в «Склиф», передачки возила…

— Ну они же… они же мои все! — лепетала я, чувствуя себя так же паршиво, как и когда-то давно чувствовала себя наш завуч Наталья Дмитриевна, так не вовремя отпустившая школьника с уроков… Тогда к нему наведался в гости преступник по кличке «Мосгаз»…

Неожиданно я зарыдала. Ну почему именно в этот злополучный день мне пришла в голову идея уехать из деревни?

— Дарья Ивановна! — укоризненно протянула подруга, садясь рядом. — Да бросьте Вы себя накручивать! Вы чего? Ладно бы в школе все случилось, а это ж у сельпо было, и вообще в воскресенье! Ну Вы прямо точь-в-точь наша Наталья… А знаете что?

— Что? — равнодушно спросила я, размазывая слезы по лицу.

— День был сегодня тяжелый! — констатировала приятельница. — А посему надо расслабиться! А давайте-ка мы с Вами, Дарья Ивановна, сходим в баньку? А? В настоящую, русскую баньку! Я как раз собралась! Клим ее только вчера доделал, пока я в Москве была, и уже, скорее всего, натопил. Не «Сандуны», конечно, но тоже вполне приличная. К нам соседи уже в очередь на «попариться» записываются.

Не в силах противиться, я кивнула. И вскоре мы с приятельницей уже хлестали друг дружку березовым вениками в парилке.

Баня, которую построил для себя и любезной супруги наш трудовик Климент Кузьмич, конечно, уступала в роскоши знаменитым московским «Сандунам», но тоже выглядела весьма прилично. Чудодейственная банька привела мысли в голове в порядок, и постепенно я успокоилась.

— А знаете что, Катерина Михайловна? — сказала я, когда мы, усевшись в предбаннике и разомлев, пили чай со смородиновым листом. — Пришла мне тут в голову одна мыслишка…