Продавщица 5: Галя, в деревню!

Глава 6

— Ох ты ж, ешки-матрешки! — невольно вырвалось у меня. Передо мной стояла моя давнишняя приятельница Катерина Михайловна. — Здравствуйте, дорогая! А… вы как тут? Я к Вам, признаться, на выходных собиралась заскочить. Собиралась, собиралась, да все никак не собралась.

Это была чистая правда. За всеми хлопотами: за привыканием к новому быту, работой по дому, подготовкой к открытию школы я почти забыла, что где-то тут, поблизости, есть дача Климента Кузьмича, мужа Катерины Михайловны, которая столько раз выручала меня полезными житейскими советами. А ведь можно было туда и заглянуть в прошлое воскресенье…

Когда я в панике звонила с почты по знакомому номеру в Москву, Катерина Михайловна, помню, мне даже адрес своей дачи продиктовала. Дубравная, дом 7. Или Дубовая? А может, Лиственная? Нет, не помню. Столько событий случилось в один день, что у меня все напрочь вылетело из головы.

— А Вы, Дарья Ивановна, я смотрю, уже совсем освоились! Даже деревенские поговорки выучили! — бодро сказала Катерина Михайловна, прервав мои размышления. — Ничего, дело житейское. Вы только «ешки-матрешки», «ек-макарек» и «етишкин корень» через каждое слово не начните повторять. Дурной пример заразителен. Я и сама от Клима понабралась за годы совместной жизни, порой уже не замечаю, как «етишкаю», хорошо хоть пока не при детях. Ладно мой Клим, он трудовик, представитель пролетариата, ему можно, а Вы — директор все-таки, интеллигенция, с Вас пример должны брать. Тьфу-ты ну-ты, столы-то какие неудобные, не то что в Москве… Что ж, придется привыкать…

— Привыкать? — непонимающе спросила я. — А Вы… А Вы как тут? Навестить приехали? А зачем Вам привыкать?

— Навестить, навестить, — добродушно усмехнулась подруга. — Я теперь, Дарья Ивановна, пять дней в неделю навещать Вас буду. Признайтесь, соскучились? Целый год мы с Вами порознь были… Только письма, звонки да в гости на каникулы… И на днях вот позвонили. Рассказывайте, как лето провели.

— Пять дней в неделю будете навещать? — автоматически повторила я. — Нас? Меня, то есть?

Я усердно пыталась сообразить, что Катерина Михайловна имеет в виду. Шутит, что ли?

— А вы будто не рады? — шутливо поддела меня старшая подруга. — Али вам учителя не нужны? Климент Кузьмич вон на все руки мастер, мигом ваших ребятишек научит табуретки строгать да по хозяйству родителям помогать: розетку там починить или баньку подлатать.

— А! — рассмеялась я, вспомнив недавний разговор с председателем сельсовета Аркадием Павловичем. — Так это Вы та самая учительница, про которую рассказывал председатель? Ек-макарек!

— Дарья Ивановна! — укоризненно посмотрела на меня бывшая завуч.

— Ой, простите, пожалуйста, — повинилась я. — И впрямь, дурной пример заразителен. Я и не догадалась, что это Вы… Ну точно! Аркадий Павлович говорил же: «Заслуженный педагог, опытный, больше сорока лет проработала…» И муж — трудовик… Как же хорошо, что я Вас встретила!

— Сорок один год, если совсем точно, — поправила меня Катерина Михайловна. — Ну и славненько, что время есть, пообщаемся. Рассказывайте, что тут у Вас и как… Обнимемся, что ли? Можно считать, что сюрприз удался! Стало быть, достала Вас совсем Сталина Ефимовна, вот я и выхлопотала через Наталью Дмитриевну, завуча нашего бывшего, Ваше назначение. И себя попросила Вам в подмогу назначить.

Ну вот наконец все и выяснилось. Как ж хорошо, что так сложилось! Мы снова вместе, будто просто выехали на природу узким кругом учителей. Я крепко обняла давнишнюю подругу, и мне сразу стало хорошо и тепло. Только вчера, засыпая, я подумала о том, что в этот раз я впервые оказалась там, где у меня нет друзей. И это было, по правде говоря, очень грустно.

Во время своего первого путешествия в СССР я оказалась в Москве пятидесятых. И сразу же со мной рядом оказались яркая, эффектная Лидочка и скромная тихая Вера, сразу ставшие моими подругами. Когда я оказалась в Советском союзе второй раз, поехав погулять в центр Питера, на дворе стоял уже 1963 год. Было трудновато, но мудрейшая Катерина Михайловна, которая тогда была не завучем, а простой учительницей, сразу взяла меня под крыло и всегда поддерживала. Была она рядышком и во время моего третьего путешествия, несмотря на то, что сама была вся в хлопотах — ее нежданно-негаданно назначили завучем. Помогал мне и бывший ухажер Николай, превратившийся в представителя молодежной субкультуры Клауса. А когда я, уже бывалая попаданка, оказалась в СССР в четвертый раз, я всегда могла опереться на дружеское плечо длинноволосого хиппи Макса по кличке «Зингер»…

А тут, в деревне, я была практически одна, еще и в совершенно непривычных для себя бытовых условиях. Здесь по-другому говорили, по-другому мыслили, по-другому общались… Нет, тетя Люба, конечно, женщина очень хорошая, хлебосольная и гостеприимная. Только вряд ли она мне поможет в учительских делах — тут опыт нужен. А кто мне поможет лучше, чем старшая и мудрая подруга, которая больше сорока лет учит детишек и даже против своей воли проработала несколько лет завучем в московской школе, когда Наталья Дмитриевна ушла работать в РОНО?

Кстати, а где же дражайший супруг Катерины Михайловны, Климент Кузьмич?

— В школьном дворе Клим, — будто прочитав мои мысли, сказала Катерина Михайловна. — Качели для детишек младших мастерит. Ну и заодно загорает под солнышком. Если по дороге в магазин Вы мимо школы проходили, должны были его видеть.

— Нет, не встречался.

— Значит, к соседям пошел, — всплеснула руками Катерина Михайловна. — Он же местный, всех тут знает. Мы же только два дня назад с вещами перебрались. Эх, надо было проследить за ним. А то он как пойдет «здоровкаться», так только к вечеру и приходит. С одним языком зацепится, потом с другим…

— Может, разыскать его и кого-то из ребят ему в помощь дать? Чтобы вместе качели покрасили, — предложила я. — Тут ребятишки отзывчивые, всю неделю мне помогали. И старшие, и даже совсем мелюзга.

— Нет, нет, — категорически отмахнулась подруга. — Сам объявится. Если он работу начал, то закончит в тот же день. Можете не переживать. Он в этом смысле у меня ответственный. А те слова, которые Клим употребляет, когда работает, детям еще рано слышать. Пусть сам с собой бурчит. Ладно, — Катерина Михайловна по приятельски взяла меня под руку. — Пойдемте к нам в гости. Чайку попьем, пообщаемся. Расскажете, товарищ новоиспеченный директор, что тут у Вас и как. И адрес не забудьте — Осиновая, семь.

— Ек-макарек! — опять вырвалось у меня — Точно! Осиновая!

И я тут же прикусила язык, снова поймав укоризненный взгляд подруги.

Дача, куда меня любезно пригласила зайти Катерина Михайловна, была родным домом нашего трудовика. Там он вырос, там жили когда-то его родители. Этот домик, которую Климент Кузьмич горделиво именовал «фазендой» и никак иначе, в свое время стала причиной его серьезной ссоры с супругой Катериной Михайловной, на которой он женился уже в зрелом возрасте. Свою «фазенду» Климент Кузьмич любил всем сердцем и душой и ни за что на свете не желал ее продавать, как его ни уговаривала Катерина Михайловна.

— Я, Катя, люблю, чтобы все было свое, — говорил он, мужественно притаскивая в их московскую квартиру мешок картошки, и тяжело плюхался прямо на пуфик в прихожей, который в конце концов через несколько лет все-таки развалился под его весом. — Уф-ф, ёшки-матрешки, спина-то как болит. Катя! Где барсучий жир? Натри мне спину, будь добра… Етишкин корень, больно-то как! Чуть мешком этим бабку какую-то в электричке не зашиб! Она так на меня ругалась! Всяческих болезней пожелала… Может, потому и болит?

— Клим, — уже в сотый раз теряя терпение, втолковывала ему интеллигентная и совершенно не похожая на него Катерина Михайловна, неся тюбик с жиром и пояс из собачьей шерсти. — Спина у тебя болит не от плохих пожеланий какой-то там бабушки, а оттого, что ты, как лошадь, по старой привычке постоянно прешь на себе мешками овощи домой. Я тебе сколько говорила: ну если у тебя проблемы с позвоночником, то на кой ты каждые выходные мотаешься в эти выселки? Твоя хибара не сегодня-завтра развалится, там крыша течет!

— Это фазенда, а не хибара! Не выселки, а Подмосковье, — рявкал, обидевшись, супруг и, пока Катерина Михайловна натирала ему спину, с жаром продолжал: — Ничего там не развалится, Катя! Она еще сто лет простоит! Нас с тобой переживет! А крышу я в те выходные гудроном промазал! Как следует промазал! Лучше нового дома будет! Пожарь-ка лучше картошечки, есть охота!

— Да? — возражала упрямая супруга, пропустив мимо ушей пожелания по поводу ужина. Картошка ей надоела хуже горькой редьки. — То-то я стою как-то на твоей даче, огурцы в салат режу, а мне за шиворот — кап, кап, кап! Так душ и приняла, не выходя с кухни. Хорошо ты, видать, крышу промазал…

— Ну и что, что покапало чуток? Барыня ты, что ли? Зато сразу видно места, где не промазал, — находился смекалистый Климент Кузьмич. Переспорить его было практически невозможно. — Хочешь, в следующее воскресенье туда съездим? Ты мне и покажешь?

— Тьфу на тебя, Клим, езжай один, а я в Москве останусь, — махала рукой супруга и, поняв, что с мужем лучше не ругаться, наскоро жарила котлеты и картошку с чесночком и укропом, брала свежий выпуск журнала «Работница», пакет с вязанием и поудобнее устраивалась в кресле. А Климент Кузьмич с видом победителя, за которым осталось последнее слово, весь вечер смотрел футбол по телевизору и ел вкуснейший ужин, приготовленный супругой.

Так они и жили, разные, непохожие, но любящие друг друга люди. Климент Кузьмич, простой, как пряник, любил ковыряться в земле, что-то строгать, пилить и красить — в общем, работать руками. А Екатерина Михайловна, интеллигентная дама, всю жизнь прожившая в Москве, не представляла своей жизни без походов в музеи, кинотеатры и на выставки. Сама мысль о работе в огороде вызывала у нее отвращение.

Как только супруга поняла, что мужа не переспорить, она переключилась на меня, свою подругу, и теперь уже мне из вежливости приходилось слушать рассказы о вечных картофельных пиршествах.

— Он эту картошку, Дарья Ивановна, в дом тоннами прет, — пожаловалась она как-то мне. — Я уж всех соседей одарила. У нас даже ребятня теперь во дворе его картошку печет. Я ему тысячу раз уже говорила: «Горшочек, не вари!». Но он все тащит и тащит. Нас же двое, куда нам столько? Я уже всю поваренную книгу изучила вдоль и поперек. Не знаю, что и приготовить. На ужин у нас то пюре, то жаркое из картошки, то картофельные оладьи, то картофельный пирог… А еще он гратен какой-то на фотографии увидел и попросил сделать. А вчера кабачков припер — штук тридцать. Мне соседи уже дверь перестанут скоро открывать, у них своих кабачков навалом, не знают, куда девать. А главное — знаете что?

— Что? — поинтересовалась я, аккуратно поглядывая на часы. Вот-вот по одному из каналов должен был начаться художественный фильм, и я торопилась домой.

— Он же потом в лежку лежит! — всплескивала руками супруга. — Ну на кой эти жертвы? Эту картошку с кабачками на рынке за копейки можно взять… Ох, заболтала я Вас… ступайте, душенька, с миром домой!

Несмотря на некоторые бытовые разногласия, Климент Кузьмич и Катерина Михайловна в целом жили довольно мирно. Лишь однажды их прочная любовная лодка едва ли не дала трещину, и все из-за дачи, на которой мне пока так и не довелось побывать. В тот злополучный день Климент Кузьмич уехал на дачу с ночевкой. Катерине Михайловне, вдоволь насладившейся беззаботным выходным, под вечер стало скучно одной в отдельной квартире. Собрав сумку, она решила отправиться к супругу, заодно и накормить того домашней едой — картофельный гратен у нее, хоть и не с первого раза, но все-таки получился.

Однако по приезде на дачу ее ждал малоприятный сюрприз: Климент Кузьмич дома был не один. Прижав ухо к двери, Катерина Михайловна услышала голос местного фельдшера Ирочки. Сделав самый очевидный вывод и не желая ничего слушать, обманутая супруга бросила прямо у порога сумку с домашней едой и поехала домой. Дома она, пребывая вне себя от ярости, учинила генеральную уборку, точнее — решила убрать на помойку все вещи, напоминавшие ей об изменщике-муже, и подать на развод на следующий день, а заодно пригласила на чай местного престарелого ловеласа — соседа Ореста Дмитриевича. Однако выяснилось, что интеллигент-профессор, преподававший на кафедре в институте, был приятным во всех отношениях человеком только на первый взгляд, а при более близком общении он оказался жутким занудой, еще и осмелился намекнуть Катерине Михайловне на нее лишний вес.

Чаепитие было прервано внезапно появившимся на пороге мужем, который, не вынеся боли в спине, все-таки решил самостоятельно вернуться домой и обратиться за помощью в поликлинику.

В общем, в те дни страсти в обычной советской «хрущобе» на окраине Москвы семидесятых кипели похлеще, чем в каком-нибудь латиноамериканском квартале. Недоразумение вскоре выяснилось — Климент Кузьмич изменять жене и не думал. Просто, решив самолично еще раз промазать крышу, он неудачно слез и в очередной раз словил приступ боли в спине. Фельдшер Ирочка, прибежавшая на помощь, попросту натирала ему спину лекарством. Климент Кузьмич ей был нужен, как собаке пятая лапа — она исправно ждала с вахты молодого мужа и на сторону не смотрела.

В итоге недоразумение разрешилось. Не без труда, но нам с нашей третьей подругой — Софьей Исааковной — все же удалось помирить супругов, и с тех пор они всюду были вместе.

А сейчас и мне довелось очутиться на этой «фазенде».

— Располагайтесь, душенька! — бросила мне Катерина Михайловна, обмахиваясь явно привезенным из Москвы симпатичным веером. — Чай, уж извините, придется подождать — мы не в Москве. Тут за три минуты не управиться. Газ нам еще не скоро проведут. Придется зимой печку топить. Смотрите, как самовар наш старенький блестит — Клим еще вчера начистил. Как новехонький! И ремонт какой-никакой сделали, почти весь отпуск тут летом проторчали.

Я огляделась. В дачном домике, принадлежащем супругам, было довольно чисто и аккуратно. Теперь он совсем не походил на хибару. Супруги явно постарались привести старенький домишко в надлежащий вид, и теперь он выглядел приемлемым для постоянного проживания. Только и тут, и там стояли коробки с надписями: «Клим вещи зима», «Катя обувь лето», «Посуда», «Книги» и т.д.

— Разобрать бы все это, да сил уже никаких нет, — расстроенно сказала Катерина Михайловна. — Садитесь уж так, по-простецки, на диван.

— Нетушки! — решительно возразила я. — Давайте-ка помогу Вам с самоваром.

Вдвоем мы довольно скоренько накрыли на стол. Взяв угощение, предложенное московской приятельницей, я задала вопрос, который волновал меня с самого начала встречи:

— Как же Вы, Катерина Михайловна, коренная москвичка, решились-то на переезд из столицы? А как же Москва?

— А что Москва? — спокойно спросила меня хозяйка дома, попивая душистый чаек. В глазах ее не было ни малейшего сожаления. — Никуда Москва от нас не денется!

— Как Вы так вот запросто оставили все блага и удобства и переехали в деревню?

— Знаете, голубушка, — спокойно сказала Катерина Михайловна, — подумали мы с Климентом Кузьмичом, покумекали, да и решили: а почему бы, собственно, и не переехать? Клим вообще рад-радешенек, это же его дом родной. Тяготился он всегда Москвой. Переехал-то только потому, что в колхозе жить — морока… Даже паспорта не выдавали.

— А как же музеи, театры, выставки? Вы же всегда терпеть не могли огороды, деревенские туалеты и вот это все…

— Тю! — по-простому усмехнулась Катерина Михайловна. — Барыня я, что ли? Я, когда девчонкой была, по сорок ведер воды таскала. И не на даче, а в столице. Тогда в Москве полно было домов, где так и жили. Удобства мы сделали, стены утеплили, покрасили, крышу Клим переложил. Мужики здешние ему помогали. Сами видите — теперь вполне приличный домик. А театры? Что театры? Есть же выходные. Села на электричку — и вперед, полчаса — и в Москве. Хочешь — в театр, хочешь в музей, а хочешь — дома в ванной валяешься.

— А квартира?

— А никуда от нас московская квартира не делась. Формально я продолжаю числиться в школе, просто командировку оформили. На выходных в московскую квартиру приезжать буду, или с Климом, или одна, а на неделе Софочка, соседка моя, заходит, цветочки поливает. Ну Вы же ее знаете.

— А огород? Неужто будете в грядках ковыряться?

— Ну уж тут нет, — рассмеялась приятельница. — Тут у нас с Климом жесткая договоренность — никаких грядок. Максимум — пару клумб разбить. По грибы да по ягоды можно сходить, а выращивать ничего не будем — соседи и так за копейки все отдают. У них же и мясо, и молоко, и яйца можно взять. А разносолы из Москвы привозить будем.

Больше двух часов мы с Катериной Михайловной просидели за столом, разговаривая о том о сем и обсуждая планы на будущее.

— Ох ты ж, — засуетилась она, когда за окном совсем стемнело. — Что-то нет все Клима и нет. Пойду по соседям искать. Как бы он там не «наздоровкался» сверх меры. Завтра ж на работу все-таки.

— Пойдемте, — сказала я и встала. Негоже так поздно засиживаться в гостях. — Пойдемте, поищем Вашего благоверного. Я тут знаю парочку домов поблизости, где всегда можно «поздоровкаться». Готова поспорить, что в одном из них он и обретается. А завтра, как со школьными делами разберемся, снова к Вам зайду, вместе Ваши вещи распакуем и расставим. Будет совсем уютно.

— Ой, как славно, Дашенька Ивановна! — обрадованно согласилась подруга и повторила мысль, которая меня посетила при встрече: — Как же здорово все-таки, что мы снова вместе!