— Ты чего? — изумилась Катерина Михайловна и совсем по-деревенски, забыв о манерах, добавила: — Белены объелась, что ль? Что с тобой, Зина?
Только что соседская девочка Зина, милая хохотушка, которая всегда крайне почтительно и корректно вела себя со взрослыми, вырвала у моей приятельницы из рук полную ложку хорошего, наваристого, грибного супа со сметаной, который мы так долго и усердно готовили, и попросту выплеснула ее в окно. Вот это поворот! Прямо скажу, не ожидала я такого от всегда беззаботной, улыбчивой и приветливой Зины, которая, казалось, родилась со смешинкой во рту. Право, она мне совсем другой казалась… Что происходит?
— Даже не смейте в рот это брать! Сдурели, что ли, совсем? — закричала Зина и загородила собой кастрюлю. Вид у нее был совершенно безумный.
Катерина Михайловна, только что лишившаяся вкусного обеда, на который она рассчитывала, даже возразить больше не смогла, только сидела, тяжело вздыхая, и молча открывала и закрывала рот, видимо, пытаясь подобрать наиболее цензурные выражения — она все же школьная учительница, и не просто учительница, а завуч. Но пока, видимо, слова, которые приходили в голову моей дражайшей приятельнице, употреблять в присутствии детей категорически не следовало. Я тоже не могла вымолвить ни слова и только, машинально теребя завязки фартука, наблюдала за этим представлением.
Что случилось-то? С чего вдруг Зина так взбрыкнула? Неужто девочка настолько голодна, что решила отобрать у нас, двух взрослых женщин, целую кастрюлю супа?
А может, она и впрямь бедствует со свой семьей? Отец ушел к другой женщине, мать болеет… Помимо Зины, в семье еще трое маленьких детей. Всякое в жизни бывает… Вон у ребенка даже туфлей новых нет, донашивает старые, доставшиеся от матери… А братец ее младший по деревне в женской кофте щеголяет — другой нет.
Видимо, Катерина Михайловна подумала о том же, потому что, поглядев на Зину внимательнее, она чуть успокоилась, несколько раз глубоко и тяжело вздохнула и уже другим, привычным тоном сказала:
— Зиночка, да ты не переживай… Садись, кушай! Тут супа на всех хватит. Дарья Ивановна хорошо готовит. И братикам твоим останется… Тут целая кастрюля! Вон ты худая какая, плохо кушаешь поди…
Однако это предложение соседку совсем не впечатлило.
— Вы с ума сошли? — закричала Зина. Ее веснушчатое лицо было уже не бледным, а пунцовым. — Катерина… Ивановна!
— Михайловна, — машинально поправила приятельница. — Если ты голодаешь…
— Вовсе я не голодаю! — рявкнула девочка, тыча пальцем в кухонную доску, лежащую в углу стола. — Это что?
— Грибы… — растерянно сказала я.
— Какие? — тоном строгой учительницы начала допрос соседка.
— Так это… белые же… — промямлила я, будто школьница, не выучившая урок.
— Вы из этих грибов суп готовили? — продолжала меня допрашивать Зина.
— Ага, — пожала плечами я. — А что такого-то? Они, что ли, в Красную книгу занесены? Это же белые, их можно собирать.
Зина закатила глаза к потолку.
— Дарья Ивановна, а какого цвета, по-Вашему, белые грибы?
— Ну белого же, очевидно…
— Дарья Ивановна! У белых грибов коричневая шляпка! Знать надо! А этой гадостью у нас уже человек десять приезжих отравилось! Потом с мигалками на скорой в Москву везли! Все местные знают, что трогать их нельзя. Их же специально давят, чтобы никому и в голову собирать не приходило, а Вы с Катериной Михайловной суп варить удумали!
Мне наконец все стало ясно. Вон оно что! Сняв фартук, я плюхнулась на диванчик, стоящий в зале, и едва не заплакала. Вот я простофиля! Что я наделала! Только что чуть не угробила троих людей! Я же с рождения росла в огромном мегаполисе и в грибах совершенно не разбираюсь. Да, на дачу я много раз выезжала, но по грибы ни в детстве, ни во взрослом возрасте никогда не ходила. Для меня что сыроежки, что опята, что белые грибы — все на одно лицо. Знаю только, как выглядят мухомор и поганка, и что их есть ни в коем случае нельзя…
Живи я двадцать первом веке — все было бы гораздо проще. Я бы достала из кармана смартфон, подаренный мужем, сделала пару фотографий, тут же «погуглила» бы и спросила совета в Интернете у знающих людей. Только сейчас на дворе семидесятые, и я даже не в Москве, а в деревне, и даже всезнающий школьный библиотекарь не знает, что такое «гуглить». А мой смартфон тут сгодится разве что в качестве подставки под сковородку.
Тем временем допрос продолжался.
— Вы эти грибы где взяли? — наседала на нас обеих молоденькая соседка, уперев тощие руки в бока — точь-в-точь тетя Люба, только лет на сорок моложе.
— По дороге от станции домой набрала.
— Ну, все ясно, — вздохнула Зина. — И приезжие, которые отравились, набрали их там же.
Воцарилась тишина. Катерина Михайловна, поняв, что произошло, молчала и, не говоря ни слова, пыталась оттереть пятно от супа со своей блузки. А я вдруг похолодела, вспомнив случай из своей жизни. Много-много лет назад, когда я еще работала продавщицей в магазине у дома, моя коллега Аллочка однажды утром просто не вышла на смену. Она не появлялась на работе три дня, и все эти три дня мы ничего о ней не знали.
Честно говоря, нехватка сотрудников в нашем магазине была обычным делом. Ушлая директор Инесса Павловна очень любила собирать «мертвые души». Выглядело это так: Инесса Павловна невесть где набирала чужие паспортные данные — скорее всего, просила у родственников, знакомых, друзей, друзей друзей и так далее — и фиктивно оформляла этих людей сотрудниками. А их зарплату она благополучно клала себе в карман.
Этот финт Инесса Павловна благополучно прокручивала уже много лет, и никто не мог ничего с этим поделать. По бумагам у нас в магазине числились шестьдесят сотрудников, а работали двадцать. Только незадолго до увольнения я случайно узнала, что, оказывается, в кассирах у нас числятся дочь, мать, зять, три сестры Инессы Павловны, ее свекровь и пять ее племянниц. А по факту на кассе работали только я и двое моих коллег — пожилая Клавдия Ильинична и Аллочка.
За годы работы директором Инесса Павловна сумела свою крохотную однушку в хрущобе поменять на трешку в хорошем доме, а свой старенький «Солярис» — на хорошую «Тойоту». Привлечь новых сотрудников в магазин было крайне тяжело — как правило, продавец, впервые вышедший на смену, обалдевал от кучи обязанностей, уходил покурить в обед и не возвращался. Было у нас даже свое развлечение — спорить, во сколько новенький исчезнет — до двенадцати часов дня или уже после.
Поэтому я, придя с утра на работу, совершенно не удивилась, увидев «некомплект». Очередная новенькая продавщица — худенькая и пугливая Зоечка — отработала всего пару дней и, прислав мне смс: «Извините, я больше не приду» испарилась. Но в магазине не было и Аллочки — в подсобке, где мы обычно обедали, отдыхали и переодевались, я увидела только Клавдию Кузьминичну, которая тщетно пыталась дозвониться ей по мобильному телефону.
— Пропала куда-то, — констатировала она после пятидесятой попытки соединиться с абонентом, который был недоступен. — Общаюсь с автоответчиком. Аллочка наша как в воду канула.
Я нахмурилась. Это было очень странно. К тому, что новенькие сотрудники привыкли уходить «по-английски», мы уже привыкли, даже понимали их и не осуждали. За время моей работы таких «молча уходящих в закат» набралась, наверное, сотня. Но почему же не пришла на работу, не поставив никого в известность, обычно такая старательная и пунктуальная Аллочка, исправно работающая вот уже несколько лет?
Не скажу, что мы с ней были близкими подругами — скорее, просто иногда общались по-приятельски. Однако Аллочке я симпатизировала. Хоть она и любила посплетничать, но работу свою выполняла качественно. Прогул без уважительной причины — вообще не ее история.
— Загуляла, наверное, — равнодушно пожала плечами Инесса Павловна, когда я сообщила ей об инциденте. — Может, хахаля себе нового нашла. Кто их разберет, девок этих. Сейчас все такие. Прогулы поставлю, да и все. И о премии она, естественно, может забыть, — и директор удалилась в свой кабинет, совершенно ни о чем не беспокоясь и напевая себе под нос.
Мысленно обругав Инессу Павловну распоследними словами, я решила действовать самостоятельно и во время обеденного перерыва обзвонила все больницы Петербурга. Ни в Мариинке, ни в Александровской, ни в Елизаветинской больнице моей коллеги не оказалось. Зато в Боткинской…
— Есть Коротаева, — ответил мне сухой женский голос. — Алла Евгеньевна, 1980 года рождения… Острая интоксикация, поступила три дня назад.
— А можно к ней? — выкрикнула я.
— Нельзя, — все так же ответил голос. — В реанимацию никого не пускаем.
От сердца у меня немножко отлегло. Реанимация — это все-таки не морг.
— А когда будет можно?
— Станет легче — переведут в общую палату. Звоните, узнавайте, — и из трубки полетели короткие гудки.
Аллочка появилась на работе только через десять дней, худая, бледная, осунувшаяся и с синяками под глазами, написала объяснительную и молча начала работать, даже не отреагировав на язвительное сообщение Инессы Павловны о лишении ее премии. В перерыве, когда мы пили чай в подсобке, она поведала нам с Клавдией Ильиничной свою историю.
В выходные она на пару с приятельницей решила выехать за город, погулять и подышать свежим воздухом. Дышать просто так было скучно, последние сплетни подруги за час езды в электричке уже обсудили, по третьему кругу обсуждать, кто из подружек похудел, потолстел и развелся, надоело, вот и решили они что-нибудь пособирать. Как назло, все кусты с черникой по дороге от станции уже были обобраны более расторопными дачниками, и приятельницы решили пособирать грибы.
— Не беда! Грибы — так грибы! Сейчас наберем пару корзинок, а вечерком пожарим, с картошечкой да с лучком! — бодро сказала Алле ее приятельница и припустила по тропинке: — Вперед!
Однако вечерней трапезе не суждено было состояться. Всего через несколько часов после похода за грибами Аллочка на пару с подругой уже летела в машине скорой помощи по Невскому проспекту к больнице Боткина. Грибы оказались ядовитыми. Обеих подружек благополучно откачали и вскоре перевели из реанимации в общую палату, а затем и выписали. Однако к грибам они с тех пор относились с огромным недоверием.
— Спасибо тебе, Зина! — с чувством сказала я, крепко обнимая соседскую девочку. Вот и разрешилось недоумение. — Жизнь ты нам обеим спасла. А может, и не только нам. Я этими грибами еще тетю Любу планировала угостить. Она сегодня как раз из гостей возвращается. Не сердись на нас с Катериной Михайловной. Мы же сначала даже не поняли, что происходит!
— Ну уж нет, — снова беспечно рассмеялась девочка, вмиг ставшая прежней улыбчивой Зиной. — Тут у Вас ничего не прокатило бы! Тетя Люба в грибах разбирается! Она же местная! Да у нас все местные сызмальства знают, какие грибы можно трогать, а какие нельзя. Это городские сдуру хватают… Ой, простите, Дарья Ивановна, это я, не подумав, ляпнула. И Вы, Катерина…
— Михайловна, — снова напомнила Зине приятельница. — Да не за что извиняться, спасибо тебе, деточка.
Мне все еще было очень неловко перед гостями, и Катерина Михайловна это заметила.
— Да не тушуйтесь Вы, голубушка, — она присела рядом со мной и по-матерински обняла. — С каждым может случиться. Все хорошо, что хорошо кончается! Ну посмотрите на меня — я седьмой десяток лет на свете живу, а тоже не сообразила. Я ж даже не спросила Вас, что это за грибы. Вот Клим мой — он с детства по грибы да по ягоды ходит, сразу бы отличил. Впредь все грибы, которые нахожу, буду ему сначала показывать. И Вы свои тете Любе несите перед тем, как в кастрюлю положить.
— И правда! Все хорошо, что хорошо заканчивается! — бодро возвестила Зина.
— Точно! — согласилась я. — А давайте тогда просто чай попьем! С блинами и вареньем? А? Варенье точно неядовитое, его тетя Люба делала.
— Ладно! — Зина пододвинула к себе тарелку и устроилась поудобнее. — От блинов не откажусь!
— И то правда! — добродушно поддакнула ей Катерина Михайловна. — Эх, правду говорят: «Век живи, век учись!». Вот ты, Зиночка, нам сегодня и преподала урок — завучу и директору. Вот поеду на выходных домой, в Москву — обязательно куплю себе справочник и научусь различать грибы. Или Клима попрошу научить…
— Вы только, Дарья Ивановна, ежели еще раз соберетесь суп грибной варить, тете Любе грибы сначала покажите, — не удержавшись, хихикнула Зина и положила себе на тарелку красивый, хорошо поджаренный блин. — М-м-м, как аппетитно выглядит! А сметанки мне можно?
— Можно, — выдохнула я с облегчением и попросила: — Ты только Зина, пожалуйста, в школе никому не проболтайся! Не хватало еще, чтобы в меня потом ученики пальцем тыкали. Мол, директриса местная суп из мухоморов приготовила. Еще слухи пойдут по деревне…
— Знамо дело, — кивнула Зина, уплетая блин и вытирая сметану с уголка рта. — Ох, вкуснотища-то какая! Да Вы не волнуйтесь, Дарья Ивановна! Я могила!
Вечером благополучно вернулась из города тетя Люба. Кроме отличного настроения, она привезла с собой мои любимые конфеты «Птичье молоко», новые колготки, большую стопку чистых тетрадей и набор хороших карандашей — все, что я попросила ее купить. Конфеты и тетради с карандашами я решила отдать Зине, в качестве скромной благодарности за спасение жизни. Не привыкшая к тому, что ее балуют, находчивая девчушка была рада выше крыши.
— Если б не Зиночка, не знаю, что с нами и было бы, — с виноватым видом рассказывала я тете Любе за чашечкой чая, когда мы, закончив дела в саду, отдыхали вечерком.
— Да уж, Ивановна, — хохотнула тетя Люба. — Дала ты стране угля! А Михайловна твоя куда смотрела? Тоже мне завуч с директором… Одно слово — городские. Ладно! Будет время — прямо с утречка пойдем с тобой в лесочек неподалеку. Научу тебя белые грибы отличать! Ты уж извини меня, Ивановна, но суп ваш я вылила. Новый с тобой сварим, хороший. Тогда и Михайловну снова позовем, и Зину, спасительницу вашу…
Вечером, разбирая постель, я мельком глянула на календарь… Надо же! А ведь в следующее воскресенье — день рождения моей бабули, Клары Ефимовны, которая сейчас живет в Ленинграде! Будет ей… сорок… сорок один кажется! А чем день рождения — не повод съездить на выходные в родной Ленинград? Меня, конечно, не приглашали, но ведь это СССР — тогда ходить без спросу в гости, при условии, что люди были в хороших отношениях, было нормой.
А с бабушкой, которая, конечно, и не подозревала тогда, что я на самом деле — не школьный завуч Дарья Ивановна, а ее внучка Галя, мы стали хорошими приятельницами. Началось наше с ней знакомство в семидесятых с того, что мы случайно столкнулись в регистратуре больницы. Клара Ефимовна пришла навестить своего мужа, который лечил в больнице перелом лодыжки со смещением, а я — учительницу Власту Матвеевну, которая тоже очень неудачно сломала ногу.
Потом мы виделись еще несколько раз: я по-приятельски забегала к бабушке в гости, бывала и она у меня в коммунальной квартире. А еще мы с бабулей несколько раз ходили в кино и ели вкуснейшие пышки в знаменитой пышечной на улице Желябова… Только звала я ее не бабушкой, а просто Кларой… Может быть, и сейчас можно заявиться к ней просто так? На праздничный чай с тортом… Хорошо бы, конечно, предварительно зайти на почту и позвонить, да только я, голова садовая, напрочь забыла ее номер телефона.
— Правильно, Ивановна! — поддержала мое решение тетя Люба. — Съезди, развейся, навести старых знакомых! А то закиснешь совсем в нашей глуши! А по дороге еще по Москве погулять успеешь. Там — самая жизнь. А я тебе гостинцев с собой заверну, для подружки твоей! Езжай давай к благам цивилизации! Я вот тоже, как видишь, на недельку съездила, окультурилась.
В субботу вечером зеленая электричка всего за полчаса доставила меня в другой мир — мир музеев, театра, кино, больших широких улиц, высоток, ресторанов и кафе. Погулять по Москве мне в этот раз не удалось — до поезда, отправляющегося в Ленинград, оставалось времени — всего ничего. Поэтому прогулку по памятным местам столицы было решено отложить на другое, более подходящее время.
До Ленинграда я добралась довольно быстро — едва успев лечь на нижнюю койку в плацкарте, я отрубилась и проснулась только тогда, когда продавщица зычным голосом потребовала сдать белье.
Прибыв на Московский вокзал, я решила, что неплохо бы навестить одного моего ленинградского приятеля, который обычно рад видеть меня в любое время суток. Я доехала до знакомого дома на улице Желябова, волнуясь, я подошла к знакомой двери, обитой дерматином, и нажала на звонок.