Продавщица 5: Галя, в деревню!

Глава 13

— Дашенька! Сколько лет, сколько зим! — воскликнул приятный, родной и знакомый с детства, но почему-то хрипловатый голос. — Проходите! А я все думала: придете Вы или нет…

Я вошла в прихожую и смущенно улыбнулась хозяйке. Может, я все-таки невовремя?

Не похоже, что тут намечается торжество по случаю дня рождения. Бабушка встретила меня в домашнем халате и тапочках, шею ее украшал большой вязаный шарф, а на пояснице красовался теплый пояс из собачьей шерсти.

— Клара Ефимовна, — затараторила я… Вы болеете? Я очень извиняюсь… Наверное, я пойду…

— Ай-ай-ай, — погрозила мне пальцем бабушка. — Договаривались же, Дашенька: просто Клара. Куда же это Вы пойдете? Нехорошо бросать болящую. Ой, Вы и варенье принесли? Малиновое? Ну какая же Вы умница! Очень кстати! Так, никуда я Вас не отпущу! А ну шагом марш на кухню! Чай пить! — и она отправилась на кухню, таща меня под локоток. Не смея перечить, я повиновалась.

Ну вот и снова все хорошо. Вся суета последних недель: уже пятое по счету попадание в СССР, афера «риэлтора» Петьки-два ведра, бытовые деревенские неудобства, суп из ядовитых грибов, школьные хлопоты, матримониальные планы доселе незнакомой мне Олечки, возжелавшей захомутать моего приятеля Макса — будто куда-то испарилась. Мне снова стало легко и весело. И опять я, взрослая тетя, целый директор школы, почувствовала себя маленькой пятилетней девочкой, той самой, которая когда-то воскликнула на демонстрации: «Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое!». Я снова будто была маленькой Галей. И неважно, что бабушка об этом не знает, и для нее я — просто хорошая приятельница Дарья Ивановна, которую недавно сослали из первопрестольной в деревню, поднимать сельскую школу.

До обратного ночного поезда в Москву мне оставалось всего четыре часа. Не забыв о главной цели своего визита, я навестила бабушку, чтобы поздравить ее с днем рождения. Только что, оставив довольного и снова совершенно холостого Макса снова облачаться в свой прикид хиппи и радоваться холостяцкой жизни, я пришла в давным-давно знакомую квартиру. В нее бабушка с дедушкой переехали, когда я была еще ребенком, в ней же она и отправилась в свой последний путь, когда я была уже не школьницей Галочкой, а вполне себе взрослой тетей…

Тогда я, взрослая тетка лет сорока пяти, узнав эту новость, рыдала, точно ребенок, рухнув на пол в прихожей. А через несколько дней, когда закончились все основные хлопоты, я решила занять себя хоть чем-то, чтобы не сойти с ума. Начала я с уборки квартиры. И, как ни странно, это оказалось совсем не грустным занятием.

В последний год своей жизни бабушка уже почти не покидала жилище — ходить ей было тяжело. Поэтому, наверное, она и решила развлечься. То тут, то там я постоянно находила юморные, но мудрые записки на листках из школьных тетрадей, составленные бабушкиным аккуратным каллиграфическим почерком. Так писать ее научили еще в довоенной школе.

Например, на антресоли, в коробке со старым сервизом, я нашла послание: «Галчонок, выкинь эту расписную фигню на помойку или сдай в комиссионку, если хочешь. Полгода я на нее копила, потом купила, сорок лет хранила, пыль протирала, а теперь не знаю, зачем. На кой фиг мне сервиз на двенадцать рыл нужен был, когда у меня крохотная двушка? Так ни разу мы с Колей из него и не попили. Живи здесь и сейчас, выкидывай хлам из квартиры и из жизни».

За холодильником тоже была записка: «Галя, холодильнику тоже немного осталось. Мы с ним скоро встретимся. Не трать деньги на ремонт, выкинь».

А когда я наконец-то дошла до протирки пыли, то на серванте тоже нашла записку: «Ну наконец-то в этой квартире кто-то решил прибраться…»

Ближе к ночи я, закончив уборку, с удивлением обнаружила, что во мне, оказывается, еще остались силы жить. Вот так веселая и юморная бабуля сумела поддержать меня даже после своей кончины. А холодильник, кстати, проработал еще лет пятнадцать… Может, и правду говорят, что тогда умели все делать на совесть…

Бабушка вообще жила всегда легко, весело и беззаботно — никогда не переживала по поводу временных трудностей с деньгами или вещами, не пилила по пустякам деда Колю, с удовольствием ездила вместе с ним на рыбалку и рубилась в карты, то и дело оставляя в дураках… У них всегда все было легко: с шутками, прибаутками, взаимными подколами… Случались, конечно, и ссоры, и кризисы, но они всегда заканчивались примирением. Словом, первая красавица института была абсолютно счастлива и никогда не пожалела, что выбрала себе в мужья парня-работягу из ПТУ со смешной фамилией «Пряник». Если честно, я никогда не видела так сильно подходящих друг друг людей.

А еще в семействе Пряников, в отличие от многих советских семей, не было принято прятать друг от друга заначку. Каждый из супругов знал, где лежат деньги, и мог взять, сколько ему нужно. Пока друзья дедушки сосредоточенно рассовывали рублишки за холодильник, картину или в собрание сочинений Ленина, он молча складывал зарплату в ящик комода, говоря:

— В общак! — и уходил смотреть телевизор.

— Что стряслось-то с Вами, Клара? — спросила я, прошлепав на кухню в пушистых тапочках. — Вы уж извините, пожалуйста, что я без предупреждения…

— Да полноте извиняться, душенька, — точно Катерина Михайловна, махнула рукой бабушка. — Так, поясницу у меня скрутило. Болит, зараза, чтоб ей… Ну ничего, присаживайтесь, а я сейчас нам чайку заварю. И шанежки вчера напекла…

— А как же день рождения?

— А вот вернется Николай мой из командировки, тогда и отпразднуем день рождения, все вместе. Аккурат вчера и уехал. Уж он и так, и так отмахивался, просил перенести — а никак. А я без него никогда не праздную, — твердо сказала бабуля, насыпая заварку в маленький симпатичный чайничек — красный в белый горох.

Я улыбнулась, вспомнив давнюю традицию. Точно, это было именно так. Начиная с пятидесятых, бабуля с дедом отмечали дни рождения друг друга только вместе. Бабушка даже отложила празднование своего шестидесятилетия на неделю — у деда тогда неожиданно пошел камень из почек, и он загремел в больницу. Сдержала она свое слово и после кончины дедушки, преставившись меньше, чем через год после его смерти — в его день рождения.

— «Вот и встретятся бабуля с дедулей, вместе отпразднуют», — подумала я тогда, утирая слезы.

А сейчас, вполне себе живая, правда, не очень здоровая бабушка хлопотала на кухне, ставя на плиту громоздкий эмалированный чайник.

— Помочь Вам, может? — поднялась я. Мне неловко было наблюдать, как вокруг меня суетится человек с больной поясницей.

— Нет, нет, что Вы, голубушка, — отмахнулась бабушка. — Сидите, Дашенька. Вы — гостья. А больше мне сегодня никаких гостей и не надо. Я ж Вас с самого утра жду. Вот Вы приехали, вареньица привезли — уже и подарок. Давайте просто чайку попьем. Я ж Вам звонила в Москву, на старую-то квартиру!

— И что там, в Москве? — полюбопытствовала я.- А то я там только проездом побывала, когда на поезд в Ленинград спешила.

Признаться, я и думать уже забыла о том, что в Москве у меня когда-то была своя, точнее, служебная комната. Деревенская жизнь захватила меня целиком и полностью.

— А там мужик какой-то говорит: «Съехала она, а куда — не сказала».

— Это Женя, наверное, — догадалась я, — поэт наш квартирный. Он на меня жутко обиделся, вот и наврал Вам, что ничего не знает.

— За что же он обиделся? — полюбопытствовала бабушка, зачерпывая ложкой варенье из розетки. — Ой, вкуснотища-то какая! Сразу видно: натурпродукт! Не то что наше, магазинное.

— А он как-то прямо на стенке в туалете свое творение ручкой написал. Бумагу портить, видимо, надоело, на стены перешел. А я ему записку внизу приклеила.

— Какую?

— «Писать на стенах туалета, увы, друзья, немудрено…»

— Знаю, знаю продолжение, — шутливо погрозила мне пальцем бабушка. — Ах Вы проказница! А еще директор школьный! Вы же теперь директор, Дашенька?

— А как Вы все-таки узнали-то? — изумилась я.

— Ха! Меня на мякине не проведешь, я так быстро не сдаюсь, — гордо воскликнула бабушка, поправляя пояс из собачьей шерсти. — Я решила, что врагу не сдается наш гордый варяг, позвонила еще раза три в Вашу квартиру и наконец на старушку какую-то наткнулась. Она мне все про Вас и рассказала. Только адреса Вашего у нее нет, а телефон…

— А телефон у нас только на почте и в кабинете у председателя, — мрачно закончила я. — Понятно. А что у Вас с поясницей-то?

— Да белье на балконе развешивала, — деланно небрежно сказала бабушка, — а дверь в комнату вдруг заело… Стояла, стояла, пока Коля с работы не вернулся и не открыл, вот и простудилась. — Да Вы кушайте шанежки-то, Дашенька, кушайте. Вы уж простите меня, что стол такой скудный. Позвала бы я Вас к себе в следующую пятницу, так Вы же пионеров там своих пестовать будете? Тогда и Коля из командировки вернется, аккурат ночным поездом. Он, кстати, помнит Вас — как мы с Вами у больницы встретились. Как там, кстати, Ваша Власта Матвеевна?

— Спасибо, спасибо, думаю, хорошо, — отозвалась я, понимая, что добрая бабуля сейчас мне просто заговаривает зубы.

Я вдруг вспомнила, почему Клара Ефимовна свой сорок первый день рождения встретила в шарфе и с поясом из собачьей шерсти. И снова чуть не расхохоталась, как и тогда, когда она самозабвенно врала мне, что ее муж сломал ногу, когда свалился со стремянки, а не когда свалился с подоконника второго этажа, пытаясь устроить сюрприз супруге на годовщину свадьбы.

Вот и сейчас она попросту «заливала», глядя на меня добрыми глазами. Никакое белье она на балконе не развешивала. Просто три дня назад у них с супругом произошла небольшая размолвка.

— Клара, вот тебе тридцать рублей, — молча положил перед ней на стол деньги дедушка. — С наступающим! Купишь себе что-нибудь.

— Коля… — укоризненно протянула бабушка Клара, — ну разве так подарки делают?

— А че? — шмыгнул носом бывший ПТУ-шник. — Мало? Ну ты же знаешь, где деньги лежат, возьми еще. Не жалко. Цветы завтра куплю. А потом, ты знаешь, я в командировку еду… Вот вернусь в пятницу — и закатим большую пьянку.

— Коля, — принялась учить его интеллигентная бабушка, — ну кто так поздравляет любимую жену? Ну купил бы открытку хоть в «Союзпечати», написал: «Клара, я тебя люблю!» — и подарил. Это даже приятнее было бы… Ты же мне почти никогда это не говоришь.

— Я один раз сказал тебе, в ЗАГСе, что люблю, — пожал плечами дедушка. — Я ж не попугай, чтобы постоянно одно и то же повторять.

— Сухарь ты, Коля, — отвернулась бабушка.

— Я сухарь? — взбеленился любящий муж. — А кто бюллетень на работе взял и два дня с этим дурацким гарнитуром возился? Ты ж хотела, чтобы он аккурат к твоему дню рождения был собран! А он занимает полкомнаты и вообще мне не нравится. Но я купил эту коричневую дрянь, чтобы тебя порадовать, и пер от подъезда до квартиры на своем горбу. Хорошо хоть сосед Витя помог. А кто к тебе в окно с розами лез в прошлом году? Это благодаря тебе, Клара, у меня нога до сих пор ноет, когда погода меняется!

— Это тут ни причем! — тоже начала закипать бабушка.

— Ни при чем? — уже начал кричать дед. — А ты когда мне говорила, что любишь?

Бабушка растерялась.

— Я? Я?

— Ага… А я тебе скажу, — стукнул кулаком по столу дедушка. — Два раза сказала за всю жизнь! Два! Один раз — когда в Москве на ВДНХ меня целоваться потащила и второй — когда в Гаграх купили домашнее вино у водителя такси. Все!

— Да чего тебе надо-то, Коля? — тоже перешла на крик бабушка, услышав стук соседей по батарее. — Вот! Слышишь? Хочешь, чтобы все соседи знали?

— Да! — рявкнул дедушка и тоже стукнул по батарее. — А эти Колупаевы пусть заткнутся! Их собака мне каждое воскресенье своим воем спать не дает! Да! Хочу, чтобы все знали, что ты меня любишь! Возьми и скажи! Слабо?

Наоравшись, дедушка еще раз пожелал барабанящим по батарее соседям Колупаевым всю жизнь работать за одну зарплату и уселся перед телевизором, думая спокойно посмотреть футбол. Однако вечернему киносеансу не суждено было состояться.

Через пять минут в окно дедушка услышал:

— Коля! Коля!

Ничего не понимая, дедушка высунулся в окошко. Прямо во дворе стояла бабушка и что есть силы, приложив ладони ко рту рупором, орала:

— Коля, я люблю тебя!

— Тьфу ты, ешки-матрешки! — заорал дед. — Клара, чеши домой! Простудишься! Да все, понял я, понял!

Принципиальная бабушка еще раз десять проорала на весь двор о своей любви и только после этого вернулась домой. На следующее утро у нее, выбежавшей во двор в одном халате холодным сентябрьским вечером, ожидаемо заболело горло, а еще дала о себе знать поясница.

— Тьфу ты ну ты, — расстроенно встряхивая градусник, — сказал дед, — Тридцать восемь. Что ж за жизнь-то такая… С тобой, Клара, не соскучишься.

Так, не скучая ни минуты, Клара Ефимовна и Николай Вадимович Пряник прожили пятьдесят пять лет вместе. Как ни странно, бабушку никто из соседей не осуждал. Напротив, все отчаянно завидовали дедушке Коле. После ее перформанса сосед дядя Вова Колупаев еще неделю упрашивал свою собственную жену тоже прокричать под домом: «Я тебя люблю!», но та не согласилась.

И сейчас я, глядя на еще совсем не старую бабушку, замотанную в шарф и пояс из собачьей шерсти, нежно улыбалась, заедая чаем с вареньем вкуснейшие шанежки.

А утром, когда я наконец, доехав на перекладных до деревни Клюевка, ввалилась в дом тети Любы, меня ожидало известие.