Продавщица 5: Галя, в деревню!

Глава 8

Прошла неделя с тех пор, как в деревне Клюевка, которая располагалась в получасе езды от Москвы, открылась сельская школа-семилетка. На меня свалилось огромное количество хлопот. С утра и до самого вечера моя голова была занята директорскими делами. Если бы не удачное стечение обстоятельств — в деревню переехала моя дражайшая приятельница Екатерина Михайловна, которая любезно согласилась вновь принять на себя обязанности завуча, даже не знаю, как бы я справлялась.

Поэтому, засыпая в субботу вечером, я твердо решила: в воскресенье буду спать столько, сколько влезет, хоть до самого вечера. Тетя Люба, дав мне парочку ценных указаний по работе в саду, вновь укатила, на этот раз — в Москву, в гости к бывшей однокласснице на целую неделю.

Плотно закрыв окна кружевными занавесками, я безмятежно досматривала третий сон. Может быть, скоро встану, согрею себе чаю, позавтракаю пирожками, которые перед отъездом напекла радушная хозяйка, и снова лягу спать. А может, и не буду вставать вовсе… Просто буду дрыхнуть до обеда. Никакого шума машин за окном, тихо, свежо, хорошо… Нет, все-таки есть в сельской жизни свои огромные плюсы.

Однако уже в девять утра меня разбудил бесцеремонный стук в дверь. Стучали громко и настойчиво.

«Почтальон, наверное» — догадалась я. — «Может, письмо принес от Макса из Ленинграда? Неделю назад я ему отправляла. И Лиде надо бы весточку черкануть. А может, и сама к ней наведаюсь в следующее воскресенье. Надо повидать подружку».

Зевнув, я встала с кровати, одернула ночную рубашку, нашарила тапки и потопала к двери. Уже по сложившейся сельской привычке я открыла дверь, не спрашивая: «Кто там?», и почти сразу же об этом пожалела.

— Долго открываешь! — недовольно сказал пришедший и, обдав меня запахом немытого тела и оттиснув в сторону, протопал в сени. — Разуться аль так проходить?

— Разувайтесь… — пробормотала я, спросонья ничего не поняв. Однако приглядевшись внимательнее, я узнала вошедшего, и от хорошего настроения не осталось и следа. Это был не почтальон.

— Ба! — воскликнула я. — Неужто Шильдик?

— Гвоздик, — хмуро поправил меня мужчина. — Никита. Имя ты, надеюсь, не забыла. И я уже давно не Гвоздик. Я Кислицын. Я не стал обратно менять фамилию после развода.

Передо мной стоял не кто иной, как мой бывший муж. Точнее, не мой, а настоящей Дарьи Ивановны Кислицыной. К бывшей продавщице Галочке он не имел ровным счетом никакого отношения.

Этого мужчину я видела всего второй раз в своей жизни. Я никогда не была за ним замужем. Просто когда-то давно настоящая Даша совершила ошибку, связав свою жизнь с человеком, который совершенно ей не подходил. Видимо, просто решила, что засиделась в девках и уже «пора». Все подруги уже давно повыскакивали замуж, а некоторые — даже во второй или в третий раз.

Никита Гвоздик был приятелем несостоявшегося поэта Жени, соседа Даши, трудился кочегаром в котельной и так же, как и Женя, писал совершенно бездарные стихи, что-то вроде:

Любовь — она, как муза,

Вздыхает от тоски,

А женщина — обуза,

Идет стирать носки.

Гвоздик внешне был не очень симпатичным, но мастерски умел подкатывать к дамам любого возраста — от вчерашних школьниц до седых бабушек. А посему наивная и доверчивая Даша ему доверилась и сама не заметила, как приняла предложение. Поначалу семейная жизнь супругов ладилась: они довольно скоренько подали заявление в ЗАГС и сыграли скромную свадьбу дома, пригласив только самых близких. Никита переехал к Даше в коммуналку и исправно ходил на работу, был полон надежд и стремлений, мечтал, как они вместе накопят на кооперативный взнос и переедут в отдельную квартиру, носил рукописи в издательства и обещал жене, что вот-вот, и все наладится — будут горы денег, слава и известность.

Горы денег Даше были не нужны — ей хотелось простого семейного счастья, и она искренне надеялась, что она обретет его с Никитой. Однако спустя некоторое время Дарью Ивановну стали одолевать сомнения в правильности сделанного ею выбора. «Вот-вот» все не наступало. Гвоздик стал попивать и прогуливать работу, да и тяготила она его: в котельную он оформился, только чтобы его не прижучили за тунеядство. Это сейчас — хочешь — работай, хочешь — не работай, а тот факт, что трудоспособный гражданин по какой-то странной причине сидит дома, мог вызвать вопрос — на какие средства он существует? Может быть, есть какие-то нетрудовые доходы?

В итоге Никита вообще перестал работать и засел дома, наплевав на обязанности по содержанию семьи. Формально он продолжал числиться в котельной, но вместо него там работал его другой приятель. Никита же проводил все время за написанием виршей и горячими спорами со своим приятелем Женей на кухне о бренности бытия, а еще всенепременно требовал от Даши горячего ужина и чистых носков. Обоих бездельников периодически выгоняла с кухни сухонькая соседка Дарья Никитична, тезка Даши, потому что они нещадно курили в помещении. Строгую старушку поэты безоговорочно слушались и, ворча, разбредались по комнатам, но на следующий день все повторялось снова.

В итоге супруги разошлись и, признаться, не без скандала. Гвоздик вернулся к матери. Если бы не Митрич, муж Дашиной соседки Анечки, Гвоздик перед расставанием утащил бы из Дашиной комнаты самое ценное — телевизор, на который она старательно откладывала пару лет деньги из учительской зарплаты.

Во время моего прошлого путешествия в СССР и мне довелось познакомиться с этим замечательным персонажем. Какими-то окольными путями он разведал мой адрес, заявился на порог с намерением «возобновить отношения» и не воспринимал отказа. С помощью деликатных (и не очень) разговоров вытурить его не получилось, а скандалить я не хотела — еще, чего доброго, станет известно в школе о личных проблемах завуча. Потом хлопот не оберешься — судачить будут на каждом углу.

Ретировался «бывший» только после того, как в квартиру пришел мой давнишний приятель — Макс, представившийся моим женихом. Гвоздику мы с Максом скормили убедительную легенду о том, что уже давно живем в фактическом браке и наконец решили расписаться. А Верина дочка Лидочка, названная в честь нашей подруги, убедительно сыграла роль дочери Макса «от первого брака».

После короткого, но очень доходчивого разговора с длинноволосым хиппи огромного роста «бывший» исчез и, как я тогда надеялась, навсегда. Но чуда, к сожалению, не случилось, и вот он опять стоял на пороге моего дома, с той же потрепанной дорожной сумкой.

— Чай не рада? — бросил он, ставя грязную сумку на только вчера постиранный половичок в сенях. — В дом-то пригласишь?

— Заходи, — помедлив, сказала я и вздохнула.

Визит незваного гостя меня совершенно не обрадовал. Но иного варианта у меня пока не было. Можно было бы, конечно, попросту взять веник и бесцеремонно вытурить на улицу бывшего, который вновь каким-то чудом узнал мой новый адрес.

Но мне совершенно не хотелось портить свою репутацию. В деревне я — человек новый, и ко мне сейчас — пристальное внимание. Любые новости в сельской местности разлетаются мигом. О концерте по заявкам, который нам во дворе дома устроил Петька-два ведра, вся деревня судачила уже к вечеру. Не хватало еще, чтобы следующей темой для соседских пересудов стали разборки школьного директора с бывшим супругом. А посему я посторонилась и жестом пригласила Никиту в комнату. Тот довольно крякнул, скинул в прихожей ботинки и, сверкая дырявыми носками, протопал в залу.

— Чайку согреешь? — потирая руки, поинтересовался незваный гость.

— Ладно, — сказала я. — Оденусь только.

И, попрощавшись с мечтами о долгом воскресном сне, я поплелась переодеваться в другую комнату.

В ближайшее время мне все стало ясно. Уплетая пирожки, любовно оставленные для меня тетей Любой и шумно потягивая чай из блюдца, Гвоздик рассказал свою душераздирающую историю. У него вновь были проблемы.

Во время прошлой нашей встречи Никита рассказал, как, оставив попытки издать свои стихи, подрядился работать челноком и толкать импортный товар. Однако знакомый, которому он временно отдал на хранение взятый у барыг товар, исчез без следа. К Гвоздику начали ходить с угрозами, и ему пришлось в срочном порядке искать себе новое жилье. Вот горе-коммерсант и заявился ко мне. Видимо, сейчас у него тоже что-то стряслось.

— Как ты узнал, где я? — спросила я в изумлении. Может, я чего-то не знаю о своем «бывшем»? Вдруг Гвоздик — телепат?

Никита хмыкнул и достал из кармана смятую газетенку.

— Вот! — ткнул он в передовицу кривым указательным пальцем с грязным ногтем.

Я взяла газету. Ну точно! Репортаж об открытии сельской школы, с моей фотографией… А рядом стоит Аркадий Павлович, председатель. Как я могла забыть! В тот день, первого сентября, как только торжественная линейка закончилась, ко мне бодро подскочил тщедушный парнишка с фотоаппаратом и блокнотом.

— Пару слов, пожалуйста, для прессы, готовим репортаж! — протараторил он.

— Пресса? Я… я не готовилась совсем, — стушевалась я.

— Всего пару вопросов! — бодро протараторил парнишка.

Аркадий Павлович, видя, что я смутилась, взял на себя основное общение с репортером, а я просто в двух словах поведала бойкому юнцу с фотоаппаратом о себе и о том, как я вместе с педагогами и ребятишками рада открытию новой школы. А потом мы сфотографировались. Я, признаться, думать уже забыла об этом и даже не надеялась попасть на передовицу газеты… Надо же, напечатали…

— Я тут у бабули одной семечки покупал, — деловитым тоном сказал Гвоздик, как будто сообщал мне о покупке новеньких «Жигулей», — она мне в газетку-то их и завернула. Я дома газетку развернул, а там — ба! Знакомое лицо. Ты, стало быть, теперь директор…

— А в этот-то раз чего у тебя стряслось? — кисло поинтересовалась я. Да уж, бедная Даша — сколько горя она в свое время хлебнула с этим Гвоздиком!

— Я решил все заново начать, — важно сказал бывший, выпятив пузо.

— И начинай, — хмуро ввернула я. — Я-то тут причем? Деревня — не лучшее место для сбыта импортных шмоток. Тут некоторые еще старые гимнастерки с войны донашивают. Мода другая. В кроссовках американских навоз не покидаешь. Да и денег особо ни у кого не водится. Даже у председателя машины нет — на старом мотоцикле ездит. Ребятне родительские штаны да платья перешивают.

— Я на вокзале уснул, — заныл Гвоздик, видимо, пытаясь вызвать у меня жалость. — А у меня две сумки с товаром украли!

— И что? — равнодушно сказала я. Помогать наглецу у меня не было никакого желания. — Посочувствовать могу от всей души, но помочь ничем не могу.

— Ищут меня, — сказал он грустно. — Угрожали утюгом даже… Нельзя мне пока в Москву.

Я молча смотрела на недотепу. Жаль его было, конечно. Но что поделать — каждый сам хозяин своей судьбы. Спасать утопающих у меня больше не было никакого желания. Мне в свое время хватило горе-поэта Толика.

— А я здесь причем?

— Даш, — взмолился бывший. — Ну будь человеком, помоги, а? Ну недельку всего мне надо перекантоваться. А потом меня приятель один обещал к себе вписать, он в Химках живет, ему двушка от матери осталась, комната одна пустует. Ну помоги, а? Приставать не буду, обещаю.

— Вали на станцию! — отрезала я. — Электричка через полчаса, успеешь. Следующая — только после обеда.

Не ожидавший прямого и резкого отпора муженек помрачнел.

— Ты так, да? Думаешь, можно ноги о бывшего супруга вытирать? А я возьму и останусь.

— А я…

— А ты что? — нахально спросил Гвоздик, светя зубами, одного из которых не хватало. — Пожалуешься «мужу»? Да знаю я уже все, нет у тебя никакого мужа. Этот шкаф длинноволосый — просто приятель твой. Мне бабульки во дворе вашем рассказали. Побежишь в Москву к нему? Ну беги, а я пока тут на диванчике поваляюсь…

— Я сейчас к участковому схожу! — предприняла я еще одну безуспешную попытку.

— Иди, — без капли страха сказал Гвоздик, демонстративно садясь на кровать с ногами. — А завтра вся деревня будет говорить о скандале, который уважаемая Дарья Ивановна, директор школы, устроила бывшему супругу на глазах у изумленных соседей и своих учеников. А я еще в красках расскажу, что ты меня избить пыталась. Попрут тебя с должности директора мигом. И запись нехорошую в личное дело получишь.

Задумавшись, я смотрела на Никиту. Да уж, таким, как он, палец в рот не клади. По локоть откусят. Ни стыда, ни совести. Надо бы как-то сделать так, чтобы он сам ушел и навсегда, но при этом не обиделся. И мне на ум пришла одна идея.

— А знаешь, — помедлив, протянула я, — в целом, ты можешь остаться на неделю. Я и впрямь одна. Но не думай, что просто так. Мне помощник по дому не помешает. Работы накопилось много.

— Ну вот! — радостно хлопнул по столу Гвоздик. — Образумилась наконец! Ну согласись, лучше с мужиком, чем без него. Это испокон веков так! Да ты не бойся, не объем я тебя за неделю-то. И руки распускать не буду.

— Ладно, живи недельку, что с тобой делать, — деланно согласилась я и стала собираться. — Только, как я сказала, уговор: жилье отрабатывать. Так что, мужик, бери-как кисточку и иди крась забор. Ведро с краской в сенях.

— А ты куда собралась?

— По делам, — отрезала я, надевая туфли. — Да смотри мне тут! Забор крась, а не по дому шарься. Если что испортишь или стырить надумаешь — и впрямь кочергой получишь.

— Хорошо, хорошо, — закивал Гвоздик, явно изначально не рассчитывавший на положительный ответ. — Все будет в ажуре, не волнуйся. Это же я так, шутки ради…

Собравшись и предусмотрительно забрав на всякий случай с собой всю имеющуюся наличность, я убежала в гости к Катерине Михайловне. Проводить время в компании бывшего «мужа» — Никиты Гвоздика — у меня не было никакого желания. Он был мне попросту неприятен.

— Не волнуйтесь, Дарья Ивановна, — пробасил немногословный Климент Кузьмич, когда я поведала ему с супругой об утреннем происшествии. — Вы здорово придумали! Думаю, сработает! Ну а если не уйдет, — он угрожающе похрустел кулаками, — придется сказать ему пару ласковых. Он думал, что Вы тут — одна-одинешенька, бездельник этакий.

— Конечно! — поддержала мужа Катерина Михайловна. — Идея Ваша, Дашенька — просто блеск. Умница Вы, недаром Вас директором назначили. Так этих проходимцев учить и надо! Вы вареньице-то берите, вкусное получилось! Я и с собой Вам баночку дам!

Домой я вернулась только спустя три часа.

— Ну наконец-то! — недовольно встретил меня дома бывший «муж». За все время, что я была в гостях, он покрасил не больше двух метров забора. — Умаялся я за сегодня, грязный весь, вспотел, как слон. Полдень уже… Освежиться бы! И жрать хочу.

— Ступай на речку, освежись, — пожала я плечами. — На улице — теплынь, вода за день прогрелась, как парное молоко. А насчет жрать — подождать придется. Надо к соседям сходить, яиц да творога купить. Сырников напеку.

— Слушай, Дарья! — предложил Гвоздик. — А может, баньку затопим? Я бы с удовольствием попарился. Когда ехал сюда, прямо мечтал о хорошей баньке, горячей такой, чтобы пропотеть нормально! Я вот тут и веничек где-то подходящий видел!

— Отлично! — бодро сказала я. — Банька — шикарная идея. И как я без тебя до нее не додумалась! Тогда купание отменяется. Вот ведра — и вперед, к колодцу за водой. Во дворе две бочки. Натаскай воды, чтобы полные были. Я как раз вчера последнюю воду вылила. Дожди еще не скоро ожидаются, так что придется носить. Эх, как хорошо, что мужик в доме наконец-то появился! А то все одна, да одна, и помочь некому!

— Ясно, — помрачнел Гвоздик, уже, наверное, представлявший себе, как он растянулся на простыне на сиденье парилки, а я любовно хлещу его веником. — Ладно, так и быть, натаскаю. А дрова где? Топить баню чем?

— Дрова? — почесала я в затылке. — Дрова… наколоть надо. Вон топор, видишь? Идешь за сарай и колешь. Ну или можешь у соседей купить, уступят недорого. Только извини, покупай сам, у меня сейчас негусто с деньгами.

— А ты не зарабатываешь, что ли? Ты ж целый школьный директор! — непонимающе уставился на меня Гвоздик. — Тебя вон как в селе уважают! Все к тебе на «Вы»…

— Я всего без году неделя директор, — пожала я плечами. — В прямом смысле. Зарплату получу в конце месяца. А до конца месяца еще три недели. На кармане — голяк. Живу плодами огорода. Да и зарплаты тут не столичные. Это там, в Москве, на широкую ногу жить привыкли. А мы тут экономим.

— Да уж, — еще больше помрачнел Гвоздик. — Поколи дрова, затопи печь… А когда же вы тут отдыхаете?

— А чтобы отдохнуть, Никита, — сказала я, как школьнику, назидательным тоном, — надо сначала поработать. Хочешь греть кости в бане — сначала дров надо наколоть и баню протопить. Хочешь ухи из рыбки: изволь сначала рыбку поймать, очистить и разделать. А я, конечно же, тебе ее приготовлю. Хочешь пирогов из печи — полезай на крышу и чини трубу, прохудилась. Будет печь работать — сделаю тебе пироги. У нас в деревне так.

Гвоздик, задумавшись, смотрел на меня. Нахальство на его помятом лице сменилось растерянностью. Видимо, он себе совершенно по-другому представлял деревенскую жизнь: встал с утра, попил парного молочка, невесть откуда взявшегося, съел тарелку блинов, которые приготовились сами собой, и пошел загорать на пляж. А дом сам собой станет чистым, дрова сами собой сложатся в поленницу, печка будет работать, да и банька сама протопится.

— Может, хоть перерывчик сделаем, чайку попьем еще разок? — предложил изрядно умотавшийся после покраски двух метров забора Гвоздик. — Ты, я вижу, варенье притащила. Угости, не пожадничай!

— Ой, — деланно всплеснула я руками, решив играть свою роль до конца. — А чай-то и закончился! Я в сельпо схожу, куплю. А как вернусь, попьем чайку с вареньицем и будем поленницу перебирать. Потом вместе баньку протопим. Уж попарю тебя, так попарю, век помнить будешь. Да, ты не забудь — ты завтра в четыре часа утра встаешь.

— В четыре? Куда это в такую рань? — нахмурился Гвоздик. — Я раньше десяти никогда не встаю, ты же знаешь…

— Так на рыбалку! — спокойно пояснила я. — Ранним утром — самый клев. Ты же ушицы на обед хочешь? Только не обессудь, часа два придется в камышах стоять, по пояс в воде. Так что сапоги раздобудь повыше. Я со школы вернусь — и приготовлю обед. Да, раз ты на работу не идешь, то и траву на участке покосить надо. Коса затупилась, кстати, неплохо бы наточить… Я в магазин!

Через полчаса я снова вернулась и, не увидев никого ни во дворе, ни в доме, облегченно вздохнула и поняла, что моя идея сработала. Даже вызванивать из города моего приятеля Макса по прозвищу «Зингер» и снова просить его изображать ревнивого жениха не потребовалось.

Бывшего мужа Дарьи Кислицыной Никиты Гвоздика не было и в помине. С вешалки исчезла его дырявая куртка с засаленными рукавами. Не было в сенях и потертой дорожной сумки. Никита сбежал сам, роняя тапки, в столицу, полную благ цивилизации, и даже угрозы выбивания денег за пропавший товар с помощью раскаленного утюга его пугали не так, как перспектива ежедневного подъема в четыре часа утра и работы по дому допоздна. Его мечты о целой неделе вольготной барской жизни в деревне разбились вдребезги.

На память о «муже», которого я сегодня видела второй раз в жизни, остался только стойкий аромат вонючего одеколона «Шипр», витающий в воздухе. Скорее всего, в этот самый момент Никита Гвоздик уже трясся в послеобеденной электричке вместе с народом, возвращающимся со своих дач в Москву, и дал себе зарок больше никогда не приближаться к деревенской жизни.

Что ж, как говорится, каждому свое… Нигде Гвоздик себя не нашел — ни в городе, ни в деревне… Как говаривала мудрая тетя Люба про таких людей, «ни в городе порукой, ни в дороге товарищ, ни в деревне сосед».

Завязав фартук и довольно напевая, я принялась готовить обед.