Энергия подвластна нам (журнальный вариант)

2

В недалеком прошлом он, Толя, Толечка или Толька для девушек и приятелей, а для постороннего мира товарищ Заклинкин, Анатолий Николаевич, молодой инженер, был человек, как человек. Так по крайней мере казалось на первый взгляд.

Семейство было весьма практичное, как справедливо говорили соседи. Все больше — в дом, а из дома — ни, ни! Ну, взять хотя бы мать. Сумела же после, скажем, весьма пестренькой, нэповской жизни смазливой продавщицы, удачно замуж выскочить — за недалекого умом бухгалтера.

Супруг оказался очень удобным и охотно жил в послушании у жены, таская как крыса в нору, только в дом, а ил дома — ни, ни! Дети. мальчик и девочка, тоже слушались мамы и папы. Воспитание получали хорошее — умываться, зубы чистить, быть чистенькими. Учиться — это обязательно.

Собрался было Толя под чьим-то дурным влиянием, после седьмого класса бросить среднюю шкалу, так что тут было:

— Ты что же, щенок, захотел быть грязным, захотел быть рабочим! Да ты мне не сын! Да в кого ты такой!

«Дурачка» приструнили, добились «сознания». Солидная к тому времени мамаша, не читавшая в жизни ни одной порядочной книги, сумела внушить сыну, что представитель «интеллигентной» семьи может быть только инженером.

Ленивый сынок сумел окончить среднюю школу, а в 1941 году перешел на второй курс института. С началом войны в семье была большая тревога, но все разрешилось благополучно. Первые три года провел Толя в далеком тылу, в одном из глубинных среднеазиатских городов, где даже не было затемнения. Но жить пришлось самостоятельно, так как папа с мамой и с сестрой эвакуировались в другое место, где папа устроился весьма выгодно. Хотя родители и посылали кое-что сыну, по мере возможности, но Толе пришлось «туго» — по его мнению. А в общем — время шло.

Толя начинал приспосабливаться. Но года за полтора до окончания войны, произошла у способного молодого человека ошибочка. Был он с небольшой группой товарищей командирован в район за продуктами для коллектива. Случилось это не в первый раз, но тут он особенно увлекся и проделал дополнительный оборот за свой страх и риск весьма выгодно, только не скрылась некрасивая, скромно говоря, проделка от товарищей.

Товарищи спуска ему не дали, и вскоре общественность института потребовала изгнания Заклинкина из среды советского студенчества. Расставшись с науками, Толя сумел быстро приспособиться, устроившись в одно учреждение агентом по снабжению. Но развернуть свои таланты ему не пришлось, ибо в скорости по мобилизации попал на формирование в запасный полк. Соображая, что в такое время — главное, это сохранить свою шкуру, солдат Заклинкин от офицерской школы увильнул, так как «младший лейтенант — это весьма рискованно». Когда же в конце предпоследнего года войны Толя в эшелоне направлялся на фронт, он сумел устроить себе отсрочку: вместе с одним «бывалым парнем» он отстал от поезда. Товарищи уехали, а новоявленные приятели явились к коменданту узловой станции. «За кипятком пошли, а эшелон, пока искали, ушел!»

Заподозренные весьма справедливо в дезертирстве, «отставшие» были арестованы. Разбирательство длилось около двух месяцев. Заклинкин Анатолий сумел оправдаться от обвинения в дезертирстве, вновь был послан на формирование и попал на фронт к тому моменту, когда раздавались последние выстрелы.

После демобилизации Толя Заклинкин вернулся в столицу. Папаша с мамашей остались на новом месте, где хорошо прижились и пообросли. Сестренка там же «удачно» вышла замуж. Заклинкин сумел отстоять семейные две комнаты. Пользуясь общим вниманием, которым были окружены солдаты победившей армии, Заклинкин устроился в институт, не в тот, откуда его выгнали товарищи, а в другой. Учился он еще два года, без больших успехов и желания, но нужно было окончить образование. Вот и диплом в кармане. Толя и тут не растерялся. Мастером на заводе тянуть до сменного инженера? Что это дает? «Рыжих нет!» Устроился в проектную организацию.

Как-то жарким летним днем, привычно зайдя в кафе по дороге с работы «опрокинуть» кружку пива. Толя увидел за столиком Римму — из «своих девчонок».

Туфли на очень высоких каблуках, длинный жакет с широчайшими плечами, волосы — «сейчас была у парикмахера», брови подщипаны и наведены, губки подмазаны — «девушка, что надо!».

Хотя Римма и не музыкальна, но у нее четыре голоса. Первый, грубоватый, скажем мягко, служит для магазина, автобуса и так далее: «Куда прете, старая дура, в крематорий пора». Второй, отрывистый, для домашних: «Ты, мама, ничего не понимаешь, пережила, подай, отнеси, я устала!» Третий, крикливый, в коридоре квартиры, чтобы слышали соседи: «Это невозможные люди, никакой культуры нет, я не понимаю, как ты, мамуленька, их выносишь!» А четвертый, для тех, с кем нужно поддерживать отношения, поет как скрипка или нежная флейта: «Машенька, душка, какой бостончик я видела, мечта!» Или: «Семочка, милый, пойдем в оперетту…».

Хорошенькая Римма встретила Толю флейтой: «Толечка пришел, какой случай…» («случай» — звучало, как «слючай»). Заклинкин подсел. За столиком с Риммой был человек, ничем не замечательный. По-русски говорит, как все, а оказался иностранцем!

Чокнулись, выпили. Толечка по какому-то поводу ругнул что-то свое родное, критикнул. Выпили снова. Анатолий Николаевич, желая показать широту своего кругозора, похвалил зарубежные порядки.

Засиделись. Длинно обедали. Иностранец за все заплатил. Анатолий Николаевич, доставая бумажник, чуть-чуть поломался: «Мы, инженеры…». Проводили Римму. Заклинкин (они с иностранцем уже почти доходили до «ты») остался доволен неожиданным вечером. В субботу Римма позвонила Толечке на работу. На завтра втроем поехали на канал. Заклинкин поехал — Римма обещала пригласить подругу, но та «не смогла». Купались, загорали на пляже. У иностранца был с собой толстый портфель с вином и закусками. В общем, время провели хорошо. Толечка только раз подосадовал, что Риммина подруга «обманула». Кончали на «поплавке», платил иностранец. Заклинкин опять поломался, но у нового приятеля обнаружилась такая пачка сторублевок, что у Толи сразу дыхание сперло, пересохло во рту, а внутри что-то екнуло и заныло. Расстались старыми друзьями. Условились — в среду, в восемь в Сокольниках! Римма обещала быть «обязательно же» с подругой.

В парке Риммы на условленном месте не оказалось. Друг-иностранец был один. Подосадовали… Чуть подождали… Приятель потянул Анатолия Николаевича в ресторан и, в ожидании «девушек» они заняли отдельный кабинет. Выпили. Риммы с подругой все не было. Ругнули девушек: «всем им одна цена».

За ужином иностранец говорил о цивилизации, о великой заокеанской империи, о будущем «конфликте», о том, что тот, кто сейчас поможет, приобретет право потом на многое рассчитывать. Потом он весьма солидно сделал Заклинкину серьезное предложение, и уважаемый Анатолий Николаевич его принял!

Однако Заклинкин — человек реальный. «Надежд» — для него мало. И Заклинкину были предложены не только «надежды», но и крупные деньги. И за что? Он счел, что за вздор, за пустяки! Уважаемый Анатолий Николаевич должен был, для начала, скопировать у «себя», в «своей» проектной организации, несколько чертежей станков. Не секретных, всем доступных, рассылаемых по почте простой бандеролью заводам. Ну, еще писал характеристики на товарищей, сообщал о структуре министерства. Ведь чушь, все это всем известно, ничего серьезного. У Толечки появились новые костюмы, галстуки, запонки, ботинки. Позволял он себе кое-что очень осторожно, пользуясь советами своего нового друга. Такими мелкими, глупыми, по его мнению, поручениями, Заклинкина необременительно занимали первое время.

Но через полгода Толечка мог бы вспомнить некрасовское «Кому живется весело, вольготно на Руси», — то место, где мужички, сидя у реки на бревнышках приговаривали, что величайший грех — грех Иудин! Хотя поэму в школе и проходили, но до Толи Некрасов не «доходил». Учил механически, а зря! Коготок увяз прочно!

— Довольно дурака валять! Время прошло! — однажды сказал ему его друг-иностранец своим отличным русским языком, только тон изменился.

— Теперь вы будете делать дело! — и «ты» уже не было.

А у Толи не было выбора. Пришлось ему заняться делами, где были и риск и опасность. Платить стали меньше, как на зло! Пути назад Заклинкин не нашел. За эти полгода в хозяйских руках накопился архив — пусть из пустяков, пусть не на высшую меру, но все же, как жернов, пригодный для надевания на Толину шею.

Это все ему очень ясно объяснили в хорошем переводе на русский язык. Разумеется, была всегда открыта дорога откровенного признания и покаяния, — тяжкий путь. Заклинкины такого пути не понимают и ходить по нему не могут… Анатолий Николаевич Заклинкин привык, осмелел и, под конец, стерпелся, сжился со своей ролью. Пребывание на бюджете двух государств, — за счет разных кредитов и по разным статьям, — продолжалось.