Энергия подвластна нам (журнальный вариант)

ИХ ЛИЦО
1

Есть драгоценности, которых у человека не отнять. Любые испытания выдерживает тот, кто служит идее, кто сознает себя частью народа. Это богатство истинное, никто не в силах его похитить, а муки и страдания только увеличивают его. Все знают такие примеры, их много и в давних днях и в близком прошлом нашего народа. Это — наш свет, это — жизнь. А в тени?

Каждому из шестерых оказалось достаточно только одной ночи, проведенной наедине с собой. Каждый из них обнаружил изумительную словоохотливость и память. Для следователей это были весьма легкие допросы. Стенографистки ломали остро отточенные карандаши и спешили сменить одна другую, покрывая длинные, узкие ленты бумаги стремительными крючками.

Мистер Бэрбон, профессиональный вор чужих имен, отказался дать показания. Он заявил о своей неприкосновенности и экстерриториальности.

А шестеро говорили и говорили, длинно, бесконечно. Говорили все — и нужное следователям и ненужное никому. Хотя им это и запрещалось, но они пытались ползать и осквернять честную кожу чужих сапог постыдным гноем своих глаз. Ведь они нежно любят себя. У них очень тонкая, чувствительная кожа, у них самих, не у других! И что бы с ними ни было, они вопят до последней минуты: простите!

По долгу службы следователи были обязаны выслушивать шестерых, смотреть им в лицо, задавать вопросы. И приходилось копаться в грязи, так как у каждого из предателей и убийц нашлось, что солгать и что отрицать. Каждый из них хотел что-то смягчить.

Заклинкин упорно твердил:

— Нет, нет, что вы! Откуда вы взяли? Нет. Я его не бил. Я не мог подумать его ударить. Я только стоял у двери. Разве я мог бы ударить академика? Никогда!

И Заклинкин выл от ужаса, рыдал и клялся «всем святым»!

Уличенный на очных ставках, прижатый к стене, он становился на колени и бормотал:

— Я не помню, я не знаю, я не сознавал, что я делаю…

И в смертном страхе Заклинкин старался вывернуть все, все до последней, незначащей мелочи. Он судорожно цеплялся за допросы. Ему казалось, что пока он говорит и пока его слушают, есть еще время для него!

Весьма скоро заговорил и мистер Бэрбон — бывший Андрей Иванович Степаненко. От профессионального вора чужих имен, под тяжестью неопровержимых улик, отказалось его правительство. Бэрбон, говоря на языке международного права, был выдан. Став человеком без родины, он начал «уточнять, дополнять и сообщать».

Уже на четвертый день полученные показания дали возможность мертвым узлом связать весьма многое, в том числе и события на степном озере, и покушение на Институт Энергии.

Чтобы покончить с предателями, скажем о них словами документа, гласящего:

…«Ввиду поступивших заявлений от национальных республик, от профсоюзов, крестьянских организаций, а также от деятелей культуры о необходимости внести изменения в Указ об отмене смертной казни с тем, чтобы этот Указ не распространялся на изменников родины, шпионов и подрывников-диверсантов, Президиум Верховного Совета СССР постановляет:

1. В виде изъятия из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года об отмене смертной казни, допустить применение к изменникам родины, шпионам, подрывникам-диверсантам смертной казни как высшей меры наказания»…