Эмпат

Глава 18 Собор

Падение не закончилось ударом. Оно растворилось в бесформенной муке. Вечность сжалась в точку бесконечного распада. Алекс не падал – его *размазывало* по несуществующим стенам безумного туннеля между мирами. Он не видел, не слышал в привычном смысле. Он *ощущал*: багровую энергию портала, прожигающую его изнутри, как кислоту; леденящий ад Метки на запястье, судорожно сплетающий распадающуюся плоть и дух в подобие целого; хрупкую ниточку сознания Лоры, укутанную в колючий кокон ее собственного кошмара и защитного ступора – слабый огонек, затухающий в буре; и крошечный сгусток тепла, страха и невероятной воли к жизни – Пепел, вцепившийся когтями и зубами в его рваную куртку, словно щенок пытался удержать разваливающуюся скалу. Реальность была вихрем, выворачивающим нутро, давлением, ломающим каждую косточку, оглушительным ревом Хаоса, слитым с гнетущей тишиной небытия.

И затем – не удар. А *погружение*. В нечто вязкое, пульсирующее, обволакивающее. Как падение в гигантское, теплое, дышащее легкое. Глухой, влажный звук, напоминающий биение сердца размером с собор, отозвался в каждой кости. Сознание Алекса, изможденное до предела, сорвалось в бездонную черную яму небытия.

Он вернулся к жизни через боль. Первым ощущением стали капли. Холодные, тяжелые, невероятно липкие. Они падали ему на лицо, на веки, заставляя вздрагивать. Каждая приносила едкий, проникающий запах – гниющей древесины векового дуба, смешанный с резкой электрической озонной нотой и приторной, тошнотворной сладостью перезревших, лопнувших плодов. От этого запаха сводило желудок и кружилась голова. Потом пришла Боль. Она накатила цунами: пронзительная, живая агония в левой ладони, где ритуальный кинжал все еще торчал, словно зловещий гвоздь, прибивший его к реальности; глухая, разлитая ломота во всем теле, как будто его пропустили через гигантские жернова; огненное жжение в легких при каждом вдохе этого ядовитого, густого воздуха. Он лежал на спине. На чем-то неровном, податливом, слегка *двигающемся* под ним. Покрытом толстым слоем скользкого, холодного мха. Но мох был не зеленым. Он был темно-багровым, почти черным в тени, и испускал слабое, пульсирующее фосфоресцирующее свечение.

Алекс застонал, звук вышел хриплым, рваным. Мир плыл и двоился, когда он попытался повернуть голову. Над ним не было неба. Не было привычного свода пещеры. Над ним возвышалось нечто, от чего сжималось сердце даже в полубессознательном состоянии. Гигантские, искривленные, сросшиеся в чудовищном переплетении структуры. Они напоминали окаменевшие стволы титанических деревьев, но с явной, жутко знакомой текстурой… *кости*. Ребра. Колоссальные ребра какого-то непостижимого существа, образующие готический, неровный свод, уходящий в багровую тьму на высоту, сравнимую с десятиэтажным домом. Эти "ребра" были покрыты странными наростами, похожими на кораллы или окаменевшие сухожилия, и слабо светились изнутри тусклым, пульсирующим багровым светом, как тлеющие угли в гигантской топке. Именно с этих наростов и стекали те самые липкие капли, падая вниз с мерзким *плюхом* в лужицы фосфоресцирующей, маслянистой слизи, усеивающие пол. Воздух не просто вибрировал – он *гудел*. Низкий, непрерывный, всепроникающий гул, исходивший отовсюду и ниоткуда сразу. Биение сердца. Сердца самого Собора.

Голос Корня (четкий, насыщенный, вибрирующий в костях, с оттенком глубокого удовлетворения):

"СОБОР. МЕСТО РОЖДЕНИЯ СИЛЫ. МОЕЙ СИЛЫ. ВСТАВАЙ, СИНТЕЗ. ОНА УМИРАЕТ. ТВОЙ ДОЛГ НЕ ВЫПОЛНЕН."

*Лора!* Мысль пронзила туман боли и токсичного отупения, как раскаленная игла. Алекс рванулся сесть – и взвыл. Боль в ладони стала белой, ослепляющей вспышкой, отдаваясь эхом в каждом суставе. Он едва не отключился снова, упершись здоровой рукой в скользкий мох. Мир закружился в багровом мареве. Он заставил себя открыть глаза, сфокусироваться. В нескольких шагах от него, на том же пульсирующем "островке" мха посреди светящейся слизи, лежала Лора. Она была неподвижна, как изваяние смерти. Кожа – мертвенно-белая, почти прозрачная на неповрежденных участках. Губы – синюшные. Ее зараженная рука… претерпела чудовищную трансформацию. Багровые "змеи" под кожей опали, сморщились, превратившись в темные, впалые жилы. Сама кожа почернела, иссохла и потрескалась, как обугленная кора векового дерева. Но теперь из трещин не сочился гной – лишь слабый, едва заметный дымок и призрачное мерцание, напоминающее тлеющие угольки глубоко внутри. Само ядро инфекции было видно как усохший, сморщенный комок черного камня, глубоко впаянный в кость предплечья. Казалось, оно погрузилось в глубокий, истощенный сон после разряда. Но цена была ужасающе очевидна: рука от запястья почти до локтя напоминала мумифицированную конечность, обтянутую черной, ломкой кожей, лишенную жизни и гибкости. Она выглядела инородным телом, прикрепленным к хрупкому, живому существу.

На ее груди, свернувшись крошечным, дрожащим комочком и тихо поскуливая, лежал Пепел. Его обычно пушистая шерсть была слипшейся, покрытой слоем той же мерзкой, светящейся слизи, но он был жив. Его умные, полные страха глаза смотрели на Алекса, а маленький язык лизал Лорину щеку, пытаясь разбудить ее, вернуть к жизни.

Алекс пополз к ней. Каждое движение отзывалось новой волной тошноты и головокружения. Каждое смещение раненой ладони заставляло его сжимать зубы до хруста. Казалось, он полз вечность по этим нескольким метрам скользкого, дышащего под ним мха. Наконец, он дотянулся. Дрожащими пальцами здоровой руки он нащупал место под ее челюстью. Холодная, липкая кожа. И… пульс! Слабый, редкий, нитевидный, как последняя надежда, но он был! Дыхание – поверхностное, прерывистое, едва уловимое движение грудной клетки.

— Лора… — хрипло выдохнул Алекс, и его голос сорвался на шепоте. Пепел жалобно взвизгнул, тычась носом в его окровавленную руку. Отчаяние, холодное и острое, сжало горло. Он умирал от потери крови и яда в воздухе. Она умирала здесь и сейчас. Ни воды, ни бинтов, ни лекарств. Только этот мерзкий пульсирующий мох, липкая слизь и… Кинжал. Он посмотрел на рукоять, торчащую из своей ладони. Его нужно было вытащить. Но сама мысль об этом вызывала приступ паники и предобморочной слабости. Что потом? Перевязать грязным рукавом? Это лишь ускорит заражение. Антисептика? Смешно. Только эта слизь… Он посмотрел на ближайшую лужу. Слизь пульсировала, и в ней что-то шевелилось – крошечные, полупрозрачные, червеобразные существа, светящиеся изнутри багровым. *Кровяные глисты*. От одной мысли прикоснуться к этому его вывернуло бы, если бы в желудке было что-то, кроме желчи.

Голос Корня (настойчивый):

"КРОВЬ ТВОЯ ПРОЛИТА ЗДЕСЬ. ОНА КЛЮЧ К ЭТОМУ МЕСТУ. ОНА ПИТАНИЕ. ДАЙ ЕЙ СИЛУ. ДАЙ МНЕ СИЛУ ЧЕРЕЗ НЕЕ. ВОЗЬМИ ДАР. ИСПОЛНИ ДОЛГ."

Алекс поднял взгляд, следуя невидимому импульсу Метки, которая жгла его запястье с новой силой. Рядом с Лориной головой, прямо из пульсирующего багрового мха, росло нечто. Не растение в привычном смысле. Искривленный, как палец скрюченной руки, черный шип длиной в локоть. На его острие балансировал странный бутон. Он был размером с кулак, сложен не из лепестков, а из тонких, полупрозрачных, кожистых пленок, похожих на ссохшиеся крылья летучей мыши. Пленки были туго натянуты, едва сдерживая содержимое. Внутри бутона, видимое сквозь полупрозрачные стенки, клокотала густая, темно-рубиновая жидкость. Она излучала слабое тепло и тот самый невыносимо приторный, гнилостный запах, который висел в воздухе, но здесь он был концентрированным, почти осязаемым. Метка на запястье Алекса отозвалась на бутон резким, болезненно притягательным импульсом. *Голод*. Не желудка, а каждой клетки, жаждущей выжить любой ценой. И еще – зов. Зов хозяина.

Алекс сглотнул ком в горле. Его тело, измученное, обескровленное, отравленное, буквально вопило о необходимости этой жидкости. Каждая клетка, каждый инстинкт кричал: "Возьми! Выживи!" Разум отчаянно сигнализировал: "Яд! Ловушка! Ты переступишь черту!" Он посмотрел на Лору. На ее мертвенно-бледное лицо. На иссохшую, черную руку. На слабое, прерывистое дыхание. На Пепла, который смотрел на него умоляющими глазами, полными слез. У них не было времени. Не было выбора. Только эта мерзкая, пульсирующая надежда в кожистом мешочке.

— Ладно… — прохрипел он, обращаясь к пустоте, к Корню, к своей обреченной судьбе. Голос был чужим, сломанным. — Ладно, черт возьми. Дай силу. Но… спаси *ее*. Иначе… — Он не договорил. Угроза была пуста, и Корень это знал.

Он потянулся здоровой, дрожащей рукой к бутону. Пальцы коснулись кожистых пленок. Они были теплыми, живыми, пульсировали в такт гулу Собора. От прикосновения по ним пробежала мелкая дрожь. Алекс сжал бутон. Он был упругим, тяжелым, словно наполненным ртутью. Запах ударил в нос, заставляя глаза рефлекторно зажмуриться, а желудок судорожно сжаться. Пепел заскулил тревожно, отползая назад.

Голос Корня (торжествующе, заполняя все внутри):

"ПРИМИ ДАР. СТАНЬ ЧАСТЬЮ СИЛЫ. СЛУЖИ. И БУДЬ ВОЗНАГРАЖДЕН ВЫЖИВАНИЕМ."

Алекс зажмурился, поднес бутон ко рту, впился зубами в кожистую оболочку и с усилием выдавил вязкую, обжигающе-теплую, сладковато-горькую жидкость себе в горло. Она обожгла, как крепчайший спирт, затем разлилась волной тепла, которая мгновенно превратилась в неконтролируемый пожар. Он вскрикнул, роняя пустую, сморщенную оболочку бутона. Огонь бежал по венам, заполнял легкие, пылал в мозгу, выжигая боль, страх, сомнения. Боль в ладони вспыхнула адски ярко, но была тут же поглощена этой новой, дикой, искаженной силой. Метка на запястье вспыхнула ослепительным багровым светом, и ее узоры начали *двигаться*, расползаться по его коже тонкими, живыми щупальцами темного света, поднимаясь по предплечью.

Алекс вскочил на ноги с рыком, больше похожим на звериный рев. Мир вокруг него пылал в багровых и черных сполохах, пульсировал в такт гулу Собора, который он теперь чувствовал каждой клеткой. Боль исчезла, замененная опьяняющей, почти нечеловеческой силой. Он *видел* не просто кости свода – он видел потоки энергии, струящиеся по ним, как кровь по венам. Он видел точки сгущения силы – пульсирующие узлы на "ребрах", похожие на аневризмы. И он *чувствовал* Лору – не как девушку, а как слабый, но знакомый очаг хаоса, боли и… потенциала. Источник, нуждающийся в подпитке, в *его* силе.

— Теперь… твоя очередь… — прошипел он, голос хриплый, чуждый. Он шагнул к Лоре, движения резкие, немного деревянные, как у марионетки. Опустился на колени рядом. Его здоровая рука, все еще покрытая запекшейся кровью и слизью, дрожала не от слабости, а от избытка искаженной энергии. Метка на его предплечье пылала, как сигнальный огонь. Он прижал ладонь к ее зараженной, иссохшей руке, прямо над уснувшим, но все еще смертельно опасным ядром.

Голос Корня (неотделимый от его собственных мыслей, властный):

"ДАЙ ЕЙ ЧАСТЬ СИЛЫ. ЧАСТЬ ДАРА, ПОЛУЧЕННОГО ЧЕРЕЗ МЕНЯ. СВЯЖЬ ЕЕ С СОБОЙ НАВСЕГДА. СДЕЛАЙ ЕЕ ПРОВОДНИКОМ.

Алекс не думал. Он был инструментом. Он сконцентрировал бешеную энергию нектара, бушующую в его венах, направил ее через пылающую Метку, через точку контакта – в иссохшую плоть Лоры. Багровый свет, жидкий и густой, как сама кровь, хлынул из его пальцев в ее черную, некротизированную кожу. Ядро инфекции дрогнуло, как спящий зверь, тронутый током. Оно слабо вспыхнуло багровым изнутри. Лора не проснулась, но ее тело выгнулось в немой, неестественно сильной судороге. Из ее горла вырвался хриплый, беззвучный стон, полный невыразимых мук. Кожа вокруг места прикосновения Алекса потемнела еще больше, стала влажной, как будто расплавляясь, а по краям глубоких трещин загорелись крошечные, ядовито-багровые искры – признаки пробуждающейся активности инфекции, подпитанной силой Корня.

Лора перестала выгибаться. Ее дыхание стало глубже, ровнее, хотя все еще далеким от нормы. Смертельная бледность лица сменилась на болезненно-пепельную. Но ее зараженная рука… преобразилась. Чернота стала глубже, почти бархатной, поглощающей свет. Трещины на коже светились изнутри слабым багровым свечением, как трещины в раскаленной породе. Рука больше не выглядела просто мертвой – она выглядела *заряженной*. Спящей угрозой.

Алекс отдернул руку, как от огня. Здоровое предплечье, по которому ползли темные узоры Метки, горело. Эйфория от нектара стремительно таяла, уступая место чудовищной усталости, тошноте и возвращающейся, хотя и приглушенной, боли. Но ладонь… Он посмотрел на нее. Кровь не текла. Рана под коркой запекшейся крови и… чего-то еще, липкого и темного… *пульсировала*. Края раны сдвинулись, плоть под ними шевелилась, пытаясь срастись с неестественной, пугающей скоростью. Метка вокруг запястья стала темнее, объемнее, а ее щупальцевидные узоры протянулись почти до локтя, напоминая татуировку из жидкой тени.

Пепел осторожно подполз и лизнул его неповрежденную руку, скуля глухо, вопросительно. Алекс машинально погладил его слипшуюся шерсть, чувствуя дрожь маленького тела. Он огляделся, и его охватил новый, более глубокий ужас. "Собор". Гул биения гигантского сердца. Пульсация багрового света на костяных сводах. Вечные капли липкой влаги. И всепроникающее ощущение… *взгляда*. Не Инквизитора. Не слежки. А *осознанного наблюдения* чего-то невообразимо древнего, непостижимого, частью которого они только что стали гораздо больше, чем были раньше. Собор был не просто местом. Он был *сущностью*. И теперь он знал о них. Чувствовал их.

Они выжили. Переход через Кровавый Портал был завершен. Но сам портал, бурлящий и нестабильный, захлопнулся за ними, отрезав путь назад и оставив их в этом новом, дышащем кошмаре. И где-то там, в бескрайних зеркальных лабиринтах Сада или уже прокладывая путь сквозь иные слои реальности, Инквизитор "Зеркальный Лик" с холодной точностью докладывал по рации, высчитывая их новый, оплаченный кровью и болью, вектор. Бегство не закончилось. Оно лишь сменило декорации. Цена их спасения росла с каждым шагом в пропасть. А долг Корню – этот незримый, сжимающий горло удавок – только что сделал гигантский, необратимый скачок. Алекс посмотрел на свою затягивающуюся ладонь, на которой плоть двигалась сама по себе; на пульсирующую Метку, чьи щупальца теперь жили под его кожей; на Лору, чья рука превратилась в источник скрытой, опасной силы. Вопрос "выживут ли?" перестал быть абстрактным. Он сменился леденящим душу: "*Во что* они превратятся, если выживут?" И какую цену придется заплатить Корню в этом Соборе за каждый следующий глоток воздуха? Долг висел над ними тяжелее костяных сводов.