Глава одиннадцать.
Я сидел за бокалом вина в пустынной харчевне постоялого двора на полпути из Саминкейта в Клаундстон, и злился на все сразу. Середина ночи, с утра мы продолжим путь и неплохо бы выспаться перед пыльной дорогой под палящим южным солнцем. Внезапно проснувшись как от толчка, поворочался какое-то время, убедился, что сон не идет, и спустился на первый этаж. Наивно полагая, что таким образом смогу побороть бессонницу. Но добился лишь того, что вкус у в общем-то неплохого вина начал казаться дрянным, обстановка убогой, картина на стене мазней, наружность у клюющего носом человека за барной стойкой отвратная, а из кухни наносит чем-то таким, отчего морщит нос.
Хотя баранина на вертелах, которой нас потчевали за ужином, была превосходной. С этим даже Евдай согласился, а он степняк, и толк в ней знает наверняка. В мыслях досталось многим. Начиная от короля, непонятно по какой причине, заканчивая Клаусом, ведь, по сути, я делал работу за него. А заодно и его отцу, благодаря которому, как следствие, мне и пришлось оказаться здесь. Подходящее время вспомнить о поговорке, согласно которой с плохим настроением нельзя выходить на улицу, но даже она была признана мною невообразимо тупой.
Мужские голоса стали слышны задолго до того, как дверь с жалобным скрипом распахнулась настежь. Следом ввалилась компания, костерившая какого-то Алонзо, чьим единственным достоинством были полные золота карманы. Пропыленная и воняющая конским потом одежда позволила сделать вывод, что прибыли они верхом издалека. Зал был пустынным, но уселась троица за соседний стол, заказав лучшее, заодно распорядившись приготовить для них комнаты. В ожидании, они развлекали себя громкими разговорами, нисколько не заботясь, что время ночное, и постояльцы могут испытывать неудобства. Они вызывали раздражение, и зная, чем все может закончиться, я было собрался вернуться в номер, когда поднялись двое из них. Один заявив: «Сколько еще можно ждать⁈ Пойду, разберусь!» направился в сторону кухни, другой бесцеремонно уселся напротив.
— Вам что-то угодно?
Во всей его невыразительной внешности, внимание привлекал только перстень с крупным бриллиантом. Особенно по той причине, что остальной наряд был откровенно дешевым.
— Сущие мелочи, — ответил он.
Если судить по тому, что под столом в живот мне уперся ствол пистолета, пустяками дело и не пахло. Еще и по той причине, что его компаньон на кухню идти раздумал, и теперь находился непосредственно за моей спиной. Не остался без дела и третий, недвусмысленно держа наготове двуствольный пистолет. Трезво оценивая ситуацию, я не видел смысла что-то предпринимать. Анализируя постфактум, в их действиях проглядывалась неплохая выучка, где даже перстень не был случайной деталью: внимание от подозрительного движения другой рукой он отвлек. Впрочем, как и недовольный стук кружкой по столу, полностью заглушивший щелчки взводимых курков, когда они находились ещё за своим столом. Туда же смело можно отнести и распоряжение о номерах. Держались они прекрасно. Как будто выполняли сложную, но в какой-то мере рутинную работу, настолько она им привычна.
— Итак, что вы хотели?
Он не задержался с ответом ни на мгновение.
— Сарр Клименсе, сейчас вы пройдете с нами. Поблизости находится человек, который желает с вами поговорить, после чего решит вашу судьбу. Это его собственные слова, чтобы не сомневались.
Перед тем как ответить, я потянулся за бокалом, почувствовав, как дрогнула под столом рука с пистолетом, а тот, кто находился за спиной, прервал вздох на середине.
«Все-таки волнуются!» И это было приятно.
— Пойдемте, — сейчас вино показалось совсем безвкусным.
— Благоразумно! — кивнул он. — И прошу, сарр Клименсе, без глупостей!
— Это уже как получится, — честно сознался я.
Всю дорогу непонятно куда, мне пришлось старательно преодолевать соблазн от них избавиться. Достаточно выхватить кинжал у того, что шел справа, а затем меня будет не остановить. Но каждый раз самолюбие: «ведут под конвоем», побеждало любопытство: «а зачем ведут?» Наконец, мы пришли.
С полувзгляда становилось понятно, что карета обошлась владельцу в кругленькую сумму, и дело не только в материалах, пошедших на ее изготовление. Она должна быть одинаково хороша и на проселочной дороге, где колдобина на колдобине, и при дальних путешествиях, а еще в нее не стыдно усесться, направляясь с визитом куда угодно. Такой универсализм стоит дорого. Впору карете была и пара впряженных лошадей. Рослые, мускулистые, одинаковой каурой с золистым отливом масти, что хорошо было видно при свете каретных фонарей, они разве что огнем из ноздрей не пыхали. И это после стольких часов езды! Ведь под толстым слоем прилипшей к лакированным бортам кареты пыли, цвет так сразу и не определишь: то ли он молочный, то ли слоновой кости, а то и вовсе бежевый.
Меня все больше мучило любопытство: кто в ней скрывается, и чего он хочет? В тоже время ситуация была донельзя унизительной, а потому решение было из тех, что называются компромиссными. Если при разговоре со мной не соизволят выбраться из кареты, начну действовать, причем обойтись полумерами наверняка не получится.
Но нет. Дверца распахнулась, и минуя подножку, на землю, несмотря на внушительную комплекцию, легко спрыгнул таинственный незнакомец. Если судить по его физиономии и поведению, он представлял собой достаточно редкий тип людей, которые всем и всегда довольны, у них неизменно хорошее настроение, а потому с их лиц редко сходит улыбка.
— Тысячекратно умоляю меня простить, сарр Клименсе, но, свидетель тому святой Пятиликий, удержаться от соблазна я не смог. Это было выше всяческих моих сил! — сходу рассыпался в извинениях он.
В тот момент мне отчаянно хотелось надеяться, что лицо осталось невозмутимым.
— Что все это значит⁈
Вместо ответа он обратился к моим конвоирам:
— Господа, ваша миссию полностью выполнена, а потому можете быть свободны. Кстати, вы и представить не можете, на каком волоске висели!..
— Потрудитесь представиться и объясниться, господин как вас там! — нервы начинали сдавать. — Вершитель судеб, ведь именно так вы себя величать изволите?
Не проняло. На лице его оставалась все та же доброжелательная улыбка, впрочем, как и тон.
— А как бы иначе мне удалось вас заинтриговать? Сарр Клименсе, я в восхищении! Ни тебе мысли: «Ну где же эти мерзавцы⁈ Почему их нет, когда они так нужны⁈», одно только жгучее любопытство. Ой! — он совсем по-детски прикрыл рот ладонью.
Я тряхнул головой от неожиданности.
— Что⁈
— Господин сарр Клименсе, еще раз слезно прошу извинить, увы, но мне пора. Поклон вашей очаровательной супруге!
В карету он взобрался не менее ловко. Та резво тронулась с места, и пока я приходил в себя, от нее остался только цокот копыт, да и тот вскоре исчез. Случались ли в моей жизни такие же глупые ситуации? Наверное, да. Но ни в одной из них не нашелся человек, способный читать мои мысли.
— Сарр Клименсе! — У Евдая, показавшегося из темноты в компании двух соплеменников, голос был полон укоризны. — Сарр Клименсе, ну чего вам стоило меня толкнуть перед тем, как спуститься вниз?
— Не хотел тревожить.
— А я-то, пес, как нарочно заснул, сам от себя не ожидал. Сколько было случаев, когда других за сон на посту наказывал, и вдруг такое!
— Евдай, хватит себя винить.
— Что здесь произошло? — припоздавший Александр зачем-то сжимал в руке обнаженную шпагу. Что выглядело довольно комично, поскольку был он без обуви и рубахи.
— Пойдемте, господа. Что бы ни случилось, все закончилось.
— Кто это был? — вертясь по сторонам, спросил сар Штроукк.
Наверное, меня куда больше его заботило, чтобы он не вляпался босой ногой в оставленные лошадьми кучи, что наверняка неприятно.
— Понятия не имею. Кстати, как узнали?
— Тот, кто в харчевне дежурит за стойкой сообщил, — ответил Евдай.
Если судить по времени, далеко не сразу. Но его-то винить за что? Бросаться в погоню расхолаживал тот факт, что постоялый двор расположен на перепутье нескольких дорог, и выбирать из них наугад — глупо.
— У меня к вам маленькая просьба, господа. Давайте не будем ставить Курта Стаккера в известность. Иначе достанется всем без разбора.
Он настаивал, чтобы меня сопровождало не меньше десятка всадников, и мне едва удалось его убедить, что в предстоящей поездке пафос неуместен.
Однажды Клаундстону пришлось пережить длительную осаду, и основной проблемой была жажда. Хроники рассказывают, что количество умерших от нее людей превысило число жертв, погибших при обороне. Серьезнейший повод для нужного вывода и его сделали. Когда я прибыл в Клаундстон на борту «Марии», меня поразило количество колодцев, бюветов, колонок и других источников питьевой воды. Они встречались на каждом шагу, их возвели едва ли не в культ, и потому любой из них представлял собой ту или иную художественную композицию. Наиболее популярной была — из раскрытой ладони статуи Пятиликого бьет струя: нате, мол, пейте! Так и хотелось задать логичный вопрос: а где же ты был раньше, когда к тебе отчаянно взывали⁈
День стоял жаркий, с места, где я ожидал Тоннингера, открывался вид на главный городской фонтан, с той поры минуло больше столетия, из вечного — только мечты людей о счастье, и потому невольно возникла мысль уделить возможной проблеме внимание, чтобы она не застала врасплох. Фонтан был тем самым, возле которого состоялось наше с Аннетой первое свидание. Тогда я настоял на нем с единственной целью, а теперь не могу представить без нее жизнь.
— Не помешаю вашим раздумьям, Даниэль?
Женский голос был звучным и хорошо поставленным, как и положено ему быть у актрис.
— Ну что вы, Люсия, всегда рад вас видеть! Присядете?
— Ненадолго. Жуткая жара, не видно ни одного извозчика, а у вас тень.
— Могу вас чем-нибудь угостить?
— Здесь подают удивительное вино, тармес. Одно из немногих, что принято пить охлажденным. От этого оно становится только вкуснее, и как раз по погоде.
Полгода назад я бы уже потерял голову от ее близости. В Люсии было прекрасно все — внешность, со вкусом подобранный наряд, манера разговаривать, смотреть, улыбаться.
Сейчас она вызывала лишь легкое удивление: надо же, в мире существуют женщины, почти не уступающие Аннете.
— Не видела вас на последнем спектакле.
— Я уезжал по делам, Аннета не любит без меня где-то бывать. Говорит, что в таких случаях дома ей нравится больше.
— Понимаю ее. У вас действительно уютно, с удовольствием каждый раз прихожу к вам в гости. Кстати, хочу поблагодарить, для того и посмела нарушить ваше уединение. Даже странно, что вы не кружены толпой, как обычно.
— Собирался посекретничать с одним человеком, но он, редчайший случай, опаздывает. Понимаю, с счастью.
— Подходящее местечко, — оглядываясь, кивнула Люсия. — И чужих ушей наверняка можно не бояться. Так это все-таки были вы?
— Речь идет о том, что вы будете играть главную роль в новой постановке «Принцессы из Кандии»? Нет, новость узнал от Аннеты. Хотя, полностью придерживаюсь ее мнения, что театр целиком держится на вас, и вы давно должны были занять место примы.
— Вот даже как⁈ — при всем актерском мастерстве Люсии, ее удивление не могло быть наигранным. — А я-то была уверена! Точно не вы?
— Судите сами. Такие вещи долго в тайне оставаться не могут. Вы — очаровательная женщина, я — человек женатый. Можете себе представить, какие слухи поползли бы по Клаундстону? Извините за откровенность, но, даже если бы меня попросила Аннета, я бы не стал этого делать. Что совсем не умаляет ваш талант, и тот факт — место примы вами заслужено полностью.
Никогда не находил в тармесе ничего особенного. Приятное на вкус вино, с ярко выраженными фруктовыми нотками, но ничуть не более того. И все-таки определенно в нем что-то было, иначе, по какой причине меня потянуло на откровенность? Кто был ее таинственным покровителем, я догадывался почти наверняка. Несколько дней назад изрядно подшофе Клаус завалился ко мне под утро. Причина у него была уважительная: кому еще поплакаться в жилетку, если не другу?
— Даниэль, ну почему судьба ко мне так неблагосклонна⁈ — взрослый мужчина, Клаус кулаками размазывал по щекам слезы.
— Ты крупно проигрался? Надеюсь, Клаундстон не умудрился заложить? — я был безжалостен: ему ли, единственному наследнику одного из самых крупных состояний Ландаргии, молодому, пышущему здоровьем и совсем не уроду, на нее сетовать?
— Причем здесь деньги⁈
Он посмотрел на меня с такой мукой, что сразу становилось понятно — замешена женщина. Что особенного сочувствия не вызвало. Привыкшему к легким победам Клаусу на этот раз попался крепкий орешек. Но стоит ли из-за этого устраивать истерики со слезами? Как говорят в народе: не каждый день вино и пляски.
— Кто она?
— Какая разница, Даниэль⁈ Главное, что я люблю эту женщину так, что готов бросить к ее ногам весь мир!
На языке вертелся ехидный вопрос: также сильно, как и некую Терезу, когда мне приходилось выслушивать нечто схожее? Из-за которой мы серьезно поссорились, а через неделю он полностью к ней охладел.
— Вероятно, этого мало. Наверняка ведь докучаешь ей назойливостью? Попробуй изменить подход.
Что еще я мог ему посоветовать?
— Я перепробовал все!
— Очевидно, нет. Неприступных крепостей не существует, есть только бездарные полководцы. Сам скажешь, кто она, или мне обратиться к Тоннингеру?
— Люсия, — не добавив ни слова для большей конкретики.
Имя распространенное, и нуждалось в уточнении.
— Актриса, и подруга моей жены?
— Да.
Тогда-то и стали понятны зачастившие визиты Клауса в мой дом без уведомления, на правах старого друга. Он надеялся застать в нем Люсию; одно из немногих мест, где та бывает, поскольку сторонится светской жизни.
— Ты сошел с ума: у нее на руках безнадежно больной муж! Надеюсь, ты не желаешь его смерти?
Если судить по вильнувшему взгляду, такая мысль, возможно единственный раз, но его посещала.
— Даниэль, я готов на ней жениться хоть в следующую минуту! — Клаус вскинул голову, всем своим видом показывая серьезность намерений.
— Хорошо, верю в искренность твоих чувств. Но давай взглянем на ситуацию с другой стороны. Ты готов связать жизнь с женщиной, готовой бросить умирающего супруга, так следует тебя понимать? Теперь подумай, достойна ли она тебя в таком случае, и кто она тогда на самом деле?..
Я смотрел на Люсию, вспоминал разговор с Клаусом, и размышлял над тем, что, сложись все иначе, из них получилась бы на редкость завидная пара.
— Тогда у меня остается единственный вариант.
— И как вы к нему относитесь? — давая понять, что мне известно, о ком идет речь.
— Милый мальчик, и ему со временем предстоит стать мужчиной. — Люсия ненадолго задумалась, перед тем как продолжить. — У меня, Даниэль, их было достаточно. Разных эпох, положений, достатка, цвета кожи и прочее. Пришлось даже побывать женой вождя дикого племени на тропическом острове. У него их было несколько, такие у них обычаи, и всеем нам приходилось бороться за его внимание. Интриги, наветы, прочая ерунда, и это было довольно забавно. Если откинуть последние двадцать лет: старухи мало кому интересны. Кстати, насчет них. Как вам развратница преклонных лет? Из тех, что никак не могут поверить — их годы давно прошли и молодость никогда не вернуть, даже если окружить себя совсем юношами. И это при муже-политике, для которого респектабельность — все, и на его, между прочим, деньги. Я и в молодости верностью ему не отличалась, а под старость лет меня и вовсе понесло. А вы хорошо держитесь, Даниэль!
— Наверное, потому что был готов к чему-то подобному. Не в случае с вами, вообще.
— Я знаю. Это и есть причина тому, что мне захотелось выговориться: кто сможет понять меня лучше, чем тот, кому жизнь дается единственный раз? Так вот, поначалу мне казалось, что и Родольфо, подумаешь, какой-то там по счету в длиннющем списке!
Потом пришло понимание, ничего подобного со мной никогда не было, и боюсь, не будет еще долго-долго, если случится вообще. Есть расхожие выражения: «мы словно созданы друг для друга, мы дышим друг другом, мы растворились друг в друге», и они точно про нас. Сейчас он умирает, и возможно, когда я вернусь домой, уже его не застану.
— Но кто тогда может помочь Родольфо, если не вы? — мне вспомнился разговор, в котором мой собеседник утверждал, что все они Пятиликому равны, а значит, обладают такими же возможностями.
— Как⁈ Делать руками нелепые пассы, бормотать тарабарские заклинания, придавать себе донельзя таинственный и очень дурацкий вид, словно все эти недоумки из Пяти Домов, и ждать после этого чуда⁈ Даниэль, есть вещи, которые изменить невозможно! Вы пользуетесь бокалом — пьете вино, затем разбиваете его о стену, расплавляете осколки, отливаете стакан, блюдце, оконное стекло, наконец, но у вас никогда не получится сделать его вином!
— Правила игры, которые нельзя нарушать?
— Когда-то я считала это игрой, и отличным средством от скуки. Помнится, какое-то время назад всем хотелось родиться в многодетной семье бедняка. Чтобы прожить трудную, полную лишений жизнь, когда смерть была бы избавлением. Для Родольфо, после его мук, она тоже им явится, но мое отчаяние заключается в том, что после ее прихода нам никогда уже не суждено встретиться, никогда! Знаете, Даниэль, в последнее время ко мне все чаше приходят мысли — благодарить ли того, кого вы называете Пятиликим, или его ненавидеть? Вы ведь Тоннингера ждете?
— Да.
— Он так и будет стоять в стороне, пока я с вами разговариваю, а у вас наверняка с ним важные дела. Мне пора, Даниэль. Передавайте привет Аннете. Вам чрезвычайно с ней повезло, поверьте моему опыту!
— Прелестная женщина! — Тоннингер смотрел Люсии вслед, пока она не села в проезжающую мимо пролетку, а та не скрылась из вида. — С безукоризненной репутацией, что при ее внешности и ремесле крайняя редкость.
— И глубоко несчастная.
— Все мы ходим под Пятиликим. — Тоннингер хотя бы не стал благочестиво смотреть в небеса. — Сарр Клименсе, прошу извинить за опоздание, и давайте приступим к делам.
Вот что мне удалось узнать по интересующей вас теме.
Место было уединенным, я специально его таким подобрал, и все-таки он понизил голос. Под впечатлением только что закончившегося разговора, я слушал его невнимательно, отвечал на вопросы и задавал свои невпопад, что, конечно же, от внимания Тоннингера не ускользнуло.
— Да что с вами сегодня, сарр Клименсе⁈ — Наконец, не выдержал он.
— Аастарх, у меня к вам предложение, — начал я, а когда он подобрался, ожидая, что речь пойдет о чем-то серьезном, продолжил. — Давайте на время забросим все, заедем за женами, после чего закатимся в такое местечко, где шумно, весело, и много хорошей музыки? Ведь жизнь дается нам только раз, и кто его знает, как она сложится завтра?
Тоннингер раздумывал недолго. Он улыбнулся той улыбкой, которую мне до сих пор видеть у него не приходилось:
— И ни единого слова о делах?
— Мы вообще о них позабудем.
— Тогда не станем терять времени.