Дракула

ГЛАВА XXIV

Дневник доктора Сьюарда

Фонографическая запись обращения Ван Хелсинга к Джонатану Гаркеру

Оставайтесь с дорогой мадам Миной. Мы же продолжим наши разыскания, если это так можно назвать, ведь мы ищем подтверждение тому, что уже знаем. А вам необходимо остаться — позаботьтесь о ней. Это ваш святой долг. Пока граф здесь ни в коем случае не появится.

Позвольте вам рассказать то, что уже известно остальным, поскольку я уже успел с ними поделиться. Наш враг бежал, он возвращается в Трансильванию, в свой замок — тут у меня нет никаких сомнений, будто чья-то рука огнем начертала на стене это известие.

Он на всякий случай готовился к бегству, потому и припрятал где-то последний ящик с землей. Поэтому он схватил деньги и торопился, чтобы мы не задержали его до захода солнца. Это была его последняя надежда. Прежде он рассчитывал укрыться в склепе бедной мисс Люси, думая, что она такая же, как и он. Но не тут-то было. Когда его постигла неудача, он устремился к своему последнему оплоту — своему, так сказать, земному пристанищу, double entente[104].

Он умен — о, он очень умен! — Он понял, что здесь игра окончена, и решил вернуться домой. Нашел корабль с подходящим маршрутом и взошел на борт. Мы должны немедленно узнать, что́ это за судно и куда оно направилось. Потом вернемся и все вам расскажем. Дождитесь новостей — они успокоят и вас, и бедную мадам Мину. Обдумав их, вы поймете, что еще не все потеряно. Этому чудовищу понадобились сотни лет, чтобы добраться до Лондона, а изгнали мы его за один день, зная его возможности и их пределы. Он уязвим, его можно уничтожить, хотя он и способен натворить много бед и чувствует не так, как мы, — иначе. Но и мы сильны, каждый по-своему, а вместе еще сильнее. Воспряньте духом, дорогой муж мадам Мины! Борьба только началась, и в конце концов мы победим — я в этом уверен так же, как и в том, что Господь взирает с Небес на Своих детей. Поэтому не тревожьтесь, отдыхайте и ждите нашего возвращения.

Ван Хелсинг

Дневник Джонатана Гаркера

4 октября

Мина, моя бедная девочка, прослушав фонографическое послание Ван Хелсинга, значительно повеселела. Уже одна уверенность в том, что граф находится за пределами страны, успокоила ее, а значит, и придала силы. Теперь, когда опасность не угрожает нам непосредственно, мне с трудом верится в ее реальность. Даже мои ужасные приключения в замке Дракулы кажутся давно забытым сном. Здесь, на свежем осеннем воздухе, в ярких лучах солнца…

Но как! Как я могу больше не верить в этот кошмар?! Только я размечтался, как мой взгляд упал на красное клеймо на белоснежном лбу моей милой. Пока оно не исчезнет, невозможно расслабиться. К тому же само воспоминание о нем поддерживает кристальную чистоту нашей веры. Мина и я, не желая сидеть сложа руки, вновь и вновь обращаемся к своим дневникам. И так или иначе, но жизнь кажется все более привлекательной, а боль и страх затихают. Как будто бы забрезжила путеводная звезда, и это обнадеживает. Мина считает, что мы в этой истории выступаем как проводники высшего блага. Вполне может быть! Попробую обдумать все в этом свете, как она. О будущем мы с нею не говорим. Прежде нам нужно узнать, что удалось выяснить профессору и остальным.

Время сегодня бежит, слава богу, быстро, а то мне стало казаться, что для меня оно остановилось. Уже три часа дня.

Дневник Мины Гаркер

5 октября, 5 часов вечера

Отчет о нашем собрании. Присутствовали: профессор Ван Хелсинг, лорд Годалминг, доктор Сьюард, мистер Куинси Моррис, Джонатан и Мина Гаркер.

Профессор рассказал, как удалось узнать, на каком корабле и куда бежал Дракула:

— Понимая, что наш враг хочет вернуться в Трансильванию, я был уверен, что он изберет тот же путь через устье Дуная и Черное море, каким прибыл сюда. А далее — перед нами полная неизвестность. Omne ignotum pro magnifico[105]… С тяжелым сердцем мы стали выяснять, какие корабли отправились накануне вечером в Черное море. Речь шла о паруснике, ведь, по словам мадам Мины, она слышала, как на судне поднимали паруса. Обычно о таких судах не сообщают в том расписании, что печатают в «Таймс». И, по совету лорда Годалминга, мы обратились в контору «Ллойд»[106], где фиксируют отплытие и прибытие всех судов, даже самых маленьких. Удалось установить: только одно судно вчера с наступлением прилива ушло в Черное море — «Царица Екатерина», отправившаяся от Дулитлской пристани в Варну, далее этот корабль будет заходить в разные порты вверх по Дунаю. «На нем, — сказал я, — и находится граф». Мы поспешили на Дулитлскую пристань. Там в крошечном фанерном домике мы обнаружили господина, казавшегося крупнее своей конторы, и навели у него справки об отплытии «Царицы Екатерины». Господин был очень шумным, с красным лицом, сквернословил, но в целом оказался славным малым; а когда Куинси передал ему кое-что из своего кармана, захрустевшее, когда он это складывал, чтобы убрать в извлеченный из недр его одежды кошелек, он стал навеки преданным нам слугой и тут же отправился с нами, расспрашивая по пути грубых и разгоряченных рабочих. Они не отличались особой вежливостью, томимые жаждой, но стоило ее утолить — и эти хмурые парни вдруг, как по мановению волшебной палочки, превращались в весьма милых и доброжелательных людей. Правда, они много чертыхались, без конца вставляли непонятные мне словечки, однако сообщили все, что нас интересовало.

По их словам, вчера к вечеру, около пяти часов, на пристань прибежал какой-то человек — высокий, худой, бледный, с крупным горбатым носом, белыми зубами и пылающими глазами. Одет он был во все черное, только шляпа на нем была не по сезону — соломенная. Он не жалел денег, торопливо расспрашивая, какое судно отправляется в Черное море. Ему указали контору, а потом и корабль, но он не захотел подняться на борт и остановился у трапа, попросив вызвать капитана. Тот вышел, узнав, что речь идет о хорошем куше. И хотя поначалу капитан ворчал и ругался, потом они все же договорились. Тогда худощавый господин ушел, узнав, где можно нанять лошадь и повозку, и вскоре вернулся — он сам привез на пристань большой ящик. И сам снял его с повозки — хотя для того, чтобы перенести груз на корабль, понадобилось несколько человек, — и долго объяснял капитану, куда и как надо поставить этот ящик. Капитану это не понравилось, он грубо выразил свое недовольство на разных языках и предложил худощавому господину, если он изволит, самому подняться и посмотреть, где будет стоять ящик. Но тот отказался, сославшись на то, что у него еще много дел. Тогда капитан посоветовал ему, черт побери, поторопиться, потому что судно, черт бы его побрал, скоро отчаливает и нужно, ко всем чертям, успеть сняться с якоря во время прилива. Худощавый господин улыбнулся и сказал, что, конечно, судно должно отправиться, когда капитан сочтет нужным, но все-таки маловероятно, чтобы это произошло очень скоро. Капитан вновь стал ругаться на разных языках, а худощавый поклонился, поблагодарил его и сказал, что не желает злоупотреблять его любезностью и явится на судно перед самым отплытием. Тогда капитан побагровел и, обнаружив знание еще нескольких языков, заявил, что не потерпит на своей чертовой посудине никаких французов, сто чертей им в бок. Господин же спокойно спросил о том, где поблизости корабельный склад: он хотел купить там судовые крепления. Никто не знал, да и никого не интересовало, куда, черт бы его побрал, он направился, — у всех и без того было, к чертям собачьим, дел по горло, а вскоре стало ясно, что «Царица Екатерина» не уйдет в намеченное время. Над рекой поднялся туман, он все более сгущался и вскоре плотной пеленой окутал и корабль, и пристань. Капитан ругался на разных языках, как только мог, поминал черта и его родственников, но ничего не мог поделать. Вода прибывала и прибывала, и он стал опасаться, что упустит прилив. Настроение у него было, мягко говоря, недружелюбное, когда наверху у трапа в самый пик прилива появился тот самый тощий господин и спросил, куда поставили ящик. Капитан пожелал ему вместе с ящиком отправиться хрен знает куда, к чертям поганым — прямиком в ад. Но господин не обиделся, спустился с помощником капитана в трюм, посмотрел, где ящик, и, поднявшись на палубу, скрылся на ней в тумане. Должно быть, потом он куда-то ушел, никто не обратил внимания — было не до него. Туман стал рассеиваться, и вскоре совсем прояснилось. Мои промочившие глотку приятели, перемежая свою речь ругательствами, со смехом рассказывали, что проклятия капитана превзошли пределы возможностей всех существующих языков: он просто потряс команду своим красноречием, когда узнал от других моряков, поднимавшихся и спускавшихся в тот час по реке, что, кроме этой пристани, тумана нигде и в помине не было. Наконец, когда уже начинался отлив, судно отчалило; к утру оно, несомненно, было в устье Темзы, а к моменту наших расспросов — далеко в море.

Итак, моя дорогая мадам Мина, мы можем немного перевести дух, наш враг в море — плывет, повелевая туманом, к устью Дуная. Путешествие на паруснике требует много времени, а мы можем добраться туда по суше гораздо быстрее и встретить его там. Лучше всего захватить его, когда он будет в своем ящике — между восходом и заходом солнца, — тогда граф не сможет сопротивляться, и мы осуществим свой замысел. У нас еще есть несколько дней, чтобы обдумать план действий. Мы знаем, куда он держит путь, хозяин судна показывал нам все судовые бумаги и накладные. Ящик должны выгрузить в Варне и передать агенту, некоему Ристиксу, который наделен там всеми полномочиями. Так что наш друг торговец помог нам. Он даже встревожился: может быть, с ящиком что-то неладно, тогда он телеграфирует в Варну, чтобы там провели расследование, но мы его успокоили. Конечно, вмешательство полиции или таможни для нас нежелательно. Мы всё должны сделать сами и так, как сочтем нужным.

Когда профессор Ван Хелсинг закончил, я спросила его:

— Уверены ли вы в том, что граф находится на борту корабля?

— Лучшее подтверждение этому, — ответил он, — ваш собственный рассказ под гипнозом сегодня утром.

Я вновь спросила его:

— Неужели так необходимо преследовать графа? Разлука с Джонатаном просто невыносима для меня, а он, конечно, поедет, если поедут остальные.

Ван Хелсинг отвечал сначала спокойно, потом более страстно, даже гневно, все с большей силой и убежденностью — так что в конце концов мы почувствовали, почему именно он был нашим мозговым центром и предводителем.

— Да, это необходимо, совершенно необходимо! Прежде всего ради вас, но также и для блага человечества. Это чудовище причинило уже много вреда, хотя пока в небольших масштабах и за короткий период времени, когда граф только пробовал свои темные силы. Об этом я уже говорил нашим друзьям; вы, дорогая мадам Мина, можете послушать фонограмму дневника моего друга Джона или почитать записи вашего мужа. Я говорил им о том, что потребовались столетия, чтобы он решился оставить свою оскудевшую, малонаселенную родину и отправиться в новую страну, изобилующую людьми, как урожайное поле — колосьями. У любого другого «живого мертвеца», попытайся он проделать то, что проделал Дракула, скорее всего, ничего бы не вышло, никакие столетия ему бы не помогли. В данном же случае силы природы — оккультные, глубокие, мощные — сработали удивительным образом. Сама местность, где он обитал на протяжении веков, самобытна даже с точки зрения геологии и химии. Там есть глубокие пещеры и расщелины, ведущие неведомо куда. Там есть вулканы, кратеры которых до сих пор извергают потоки лавы, есть там и подземные источники, способные отравить или, наоборот, исцелить человека. Несомненно, в сочетаниях оккультных сил проявляются особые магнитные или электрические свойства, непредсказуемо воздействующие на физическую жизнь. Да и нашему врагу еще при его жизни были присущи великие достоинства. В свои тяжелые, неспокойные времена он славился железной выдержкой, хитрым, изворотливым умом, необычайной храбростью. Некоторые способности человека оказались в нем развиты до предела, параллельно совершенствовался и его ум. Эти качества были заложены в нем от природы как добрые начала. Но он, конечно, не пренебрег и помощью дьявола. И таким он предстал перед нами. Он заразил вас — о, простите меня, дорогая, я вынужден говорить об этом, но только ради вашего блага. Он столь коварно отравил вашу кровь, что, даже если такого никогда больше не повторится, вам после смерти, являющейся по воле Бога общечеловеческим уделом, предстоит стать подобной этому чудовищу, как бы хорошо и достойно вы ни прожили свою жизнь. Этого мы не можем допустить! Мы поклялись. Тем самым мы лишь исполняем волю Всевышнего, пожелавшего, чтобы мир и люди, за которых принял страдания Его Сын, не были отданы на поругание чудовищам, самим своим существованием оскорбляющим его великую жертву.

Нам уже удалось спасти одну душу, и, подобно крестоносцам былых времен, мы отправляемся в путь для спасения других. Как и они, мы пойдем туда, где восходит солнце, — на восток. И если погибнем, то за святое дело.

Ван Хелсинг сделал паузу, и я спросила:

— Быть может, граф благоразумно отнесется к своему поражению? Поскольку вы изгнали его из Англии, возможно, он будет избегать ее, как тигр обходит стороной деревню, в которой его ранили?

— Что ж! — сказал профессор. — Ваше сравнение с тигром мне нравится, и я воспользуюсь им. Тигра, который, однажды отведав кровь человека, уже не признает иной добычи и рыщет по округе, подстерегая людей, в Индии называют людоедом. Тигр, изгнанный из нашей деревни, тоже людоед, и он никогда не перестанет охотиться на человека. Более того, он не из тех, кто отступает и сдается. В свое время, еще будучи таким, как мы, он переходил турецкую границу и атаковал врага на его территории, его изгоняли обратно — и что же? Он принял поражение? Нет! Он возвращался опять и опять. Обратите внимание на его настойчивость и выдержку. В его инфантильном сознании давно возникла мысль отправиться в большой город. Что же он делает? Находит самое подходящее для себя место в мире и начинает неторопливо готовиться. Терпеливо пробует свои силы и возможности, изучает новые языки, новую социальную среду, новые способы решения извечных проблем, политику, законы, финансы, науки, обычаи другой страны и людей иного для него времени. Все это лишь раздразнило его аппетит, усилило желание и развило ум, подтвердив, что он был прав в своих предположениях. И все это он проделал один, один как перст, из разрушенного склепа в заброшенном краю.

Так на что же он будет способен, когда великий мир знания откроется ему?! Ведь, как нам известно, он может смеяться над смертью; ему нипочем эпидемии, от которых вымирают целые народы. О, если бы он был от Бога, а не от дьявола, каким мощным источником добра стал бы он в этом нашем старом мире! А теперь мы призваны освободить мир от него. Мы должны действовать тихо и тайно, ибо в наш просвещенный век не верят даже в то, что видят своими глазами; скептицизм ученых для него — это благо, способное его защитить, это его латы и доспехи, а также оружие, которым он пользуется для борьбы с нами, своими врагами, готовыми погубить даже свои души ради спасения той, которую мы любим, и ради блага человечества, во имя славы Господней.

Посоветовавшись, мы решили, что утро вечера мудренее — надо и хорошенько выспаться, и все обдумать. А утром за завтраком, на свежую голову, — обменяться мнениями и составить план действий.

* * *

Сегодня ночью мне так спокойно и легко, как будто я освободилась от чьего-то навязчивого присутствия. Может быть…

Не успела дописать фразу, да и не смогла бы этого сделать — увидела в зеркале красную отметину у себя на лбу; ведь я еще не избавилась от скверны!

Дневник доктора Сьюарда

5 октября

Все встали рано, и, думаю, сон благотворно подействовал на нас. Встретившись за завтраком, мы удивились, что еще способны быть в таком хорошем настроении. Просто поразительно, как быстро человек обретает утраченный покой. Стоит лишь устранить помеху — не важно, какие до этого были понесены потери, иногда даже чья-то жизнь, — и вновь возвращаются надежда и радость. Не раз, пока мы сидели за столом, у меня возникало сомнение: не во сне ли явились нам кошмары последних дней? Однако зловещее красное клеймо на лбу миссис Гаркер тут же возвращало меня к действительности. Но и теперь, когда я перебираю в памяти все случившееся, кажется просто невероятным, что источник наших бед еще существует. Даже миссис Гаркер почти забыла о своих страданиях и вспоминает об ужасной метке, только когда что-нибудь наводит ее на мысль о ней.

Через полчаса мы встречаемся в моем кабинете и разрабатываем план действий. И скорее интуиция, чем разум, подсказывает мне, что есть одна закавыка: нужна полная откровенность, а бедная миссис Гаркер, боюсь, по неким таинственным причинам не свободна. Я уверен, что у нее есть свои соображения и выводы, и, судя по прошлым ее прозрениям, легко представить себе, как они справедливы и близки к истине, но, вполне вероятно, она не захочет или не сможет открыться. Я сказал об этом Baн Хелсингу, и мы решили поговорить наедине. Мне кажется, ужасный яд, попавший в кровь миссис Гаркер, начинает действовать. Несомненно, у графа была особая цель, когда он осуществил то, что Ван Хелсинг называет «крещение кровью вампира». Должно быть, существует яд, самопроизвольно образующийся из безвредных веществ; этому не приходится удивляться — похоже, сходным химическим процессом обусловлено возникновение трупных ядов, природа которых в наш век по-прежнему остается загадкой. Ясно одно: если меня не обманывает чутье, то молчание миссис Гаркер не просто загвоздка — оно чревато неведомой для нас опасностью. Сила, которая вынуждает миссис Гаркер молчать, может заставить ее и заговорить. Не смею развивать эту линию дальше, ибо даже в мыслях не хочу допустить ничего недостойного в отношении этой благородной женщины!

Ван Хелсинг придет ко мне в кабинет немного раньше других, и мы попытаемся разобраться.

Позднее

Пришел профессор, мы говорили о том о сем; я видел, что он колеблется, не решаясь сказать главное, но, еще немного походив вокруг да около, все-таки собрался с духом:

— Друг мой Джон, нам с тобой нужно кое-что обсудить конфиденциально, по крайней мере поначалу. Позднее, возможно, мы посвятим и остальных… — Ван Хелсинг ненадолго задумался, а потом сказал: — Мадам Мина, наша бедная, дорогая мадам Мина меняется на глазах.

Меня охватила дрожь, когда я услышал подтверждение худшим своим опасениям.

— Учитывая печальный опыт мисс Люси, — продолжал профессор, — мы должны на этот раз опередить события. Правда, в данном случае наша задача значительно труднее, дорог каждый час. Я вижу, как характерные черты вампира проступают на ее лице. Они пока едва заметны, но видны, если посмотреть внимательно и беспристрастно. Зубы сделались острее, взгляд иногда кажется жестче. Но это не всё; она стала замкнутой и немногословной, как в свое время мисс Люси, предпочитавшая молчать, хотя подробно излагала свои переживания в записях. И еще я боюсь вот чего: если в состоянии гипноза она может сообщать, что́ видит и слышит граф, то вполне вероятно и обратное — тот, кто загипнотизировал ее первым, пил ее кровь и вынудил выпить свою, может заставить бедную женщину раскрыть ему наши планы.

Я кивнул в знак согласия, а он продолжал:

— Нам надо во что бы то ни стало помешать этому; мы должны скрыть от нее наши намерения, и тогда она не сможет передать ему то, чего не знает. О, это так мучительно! Так больно, что у меня просто разрывается сердце, но иначе нельзя. Когда мы сегодня увидимся, я скажу ей, что в силу причин, раскрыть которые мы пока не можем, она не должна больше присутствовать на наших совещаниях, оставаясь тем не менее под нашей защитой.

Профессор вытер испарину, которая выступила у него на лбу при мысли о том, какую боль ему придется причинить бедной, измученной душе. Надеясь как-то утешить его и, возможно, избавить от тяжких сомнений, я сказал, что пришел к тому же выводу. Ему действительно стало легче.

До нашего общего сбора осталось совсем немного времени. Ван Хелсинг ушел к себе подготовиться к совещанию и своей печальной миссии. Мне кажется, он просто хочет помолиться в уединении.

Немного позже

В начале совещания у нас с Ван Хелсингом словно гора с плеч свалилась: Гаркер сообщил, что жена просила извинить ее, но она не будет участвовать в сегодняшнем обсуждении; ей кажется, что мы будем чувствовать себя свободнее, не стесненные ее присутствием. Мы с профессором быстро переглянулись и вздохнули с облегчением. Похоже, миссис Гаркер сама поняла опасность и решила избавить всех от новых страданий и неприятностей. На мой вопросительный взгляд профессор приложил палец к губам. Значит, пока не будем говорить о своих подозрениях, не посовещавшись вновь наедине. Мы приступили к составлению плана нашей кампании. Для начала Ван Хелсинг изложил факты:

— «Царица Екатерина» вчера утром покинула устье Темзы. Ей потребуется по крайней мере три недели, чтобы, идя на всех парусах, добраться до Варны, мы же по суше прибудем туда через три дня. Допустим, благодаря способности графа повелевать стихиями судно выиграет пару дней, а какие-то случайности могут задержать нас, скажем, на сутки; но даже тогда в нашем распоряжении остается около двух недель. Поэтому, чтобы не волноваться, мы должны выехать не позднее семнадцатого. В любом случае мы будем в Варне за день до прибытия судна и успеем подготовиться. Конечно, мы отправимся в путь вооруженные против всякого зла — и духовного, и физического.

— Насколько я понял, — заметил Куинси Моррис, — граф родом из страны волков; возможно, он доберется туда раньше нас. Предлагаю дополнить нашу амуницию винчестерами. В такого рода затруднительных обстоятельствах они могут нас выручить. Помнишь, Арт, как за нами гналась волчья стая под Тобольском? Чего бы мы тогда не дали за приличную многозарядную винтовку!

— Хорошо! — согласился Ван Хелсинг. — Берем и винчестеры. Куинси, как всегда, дает дельные советы, особенно когда речь идет об охоте. Однако есть нечто посильнее, чем трезвый расчет, — мы вооружаемся против опасностей пострашнее, чем волки. В общем здесь нам делать больше нечего. А поскольку в Варне никто из нас не был, не отправиться ли нам туда пораньше? Не все ли равно, где ждать — там или здесь? Сегодняшнего вечера и завтрашнего дня вполне достаточно на сборы, и тогда, если все будет в порядке, мы вчетвером тронемся в путь.

— Вчетвером? — удивленно спросил Гаркер и поочередно взглянул на каждого из нас.

— Конечно! — быстро ответил профессор. — Вам нужно остаться здесь и позаботиться о вашей милой жене!

Немного помолчав, Гаркер сказал глухим голосом:

— Вернемся к этой теме завтра утром. Я посоветуюсь с Миной.

Полагая, что настало время Ван Хелсингу предупредить его, чтобы он не раскрывал ей наши планы, я выразительно посмотрел на профессора и кашлянул. Вместо ответа он приложил палец к губам и отвернулся.

Дневник Джонатана Гаркера

5 октября, вечером

После нашего сегодняшнего совещания я просто в растерянности, не знаю, что и думать. Новый поворот событий привел меня в смятение. Решение Мины не участвовать в совещании озадачило меня, а поскольку я не стал с ней это обсуждать, то мог лишь строить догадки. Но так ни к чему и не пришел. Меня удивило и то, как остальные восприняли это, — ведь мы договорились, что у нас не должно быть никаких тайн друг от друга. Мина спит тихо и сладко, как дитя. Губы полураскрыты, лицо счастливое. Слава богу, что еще бывают такие минуты.

Позднее

Как странно! Я сидел, сторожил счастливый сон Мины и сам почувствовал себя как никогда счастливым. Наступал вечер, солнце садилось, темнота сгущалась над землей, а я все больше ощущал неповторимость этого мгновения, тишины, заполнившей комнату. Вдруг Мина открыла глаза и, нежно посмотрев на меня, сказала:

— Джонатан, дай честное слово, что исполнишь мою просьбу. Поклянись как на духу, перед Богом — и не нарушай клятву, даже если я буду умолять тебя об этом на коленях, обливаясь горькими слезами. Скорее клянись, сейчас же.

— Мина, — ответил я, — я не могу сразу дать тебе обещание. Может быть, я не имею права на это.

— Но, дорогой, — воскликнула она с такой убежденностью, что глаза ее засверкали, как две Полярные звезды, — я очень этого хочу — и не ради себя! Можешь спросить у профессора Ван Хелсинга, права ли я; если он со мной не согласится, поступай как знаешь. Более того, если вы все так решите, ты будешь свободен от обещания.

— Обещаю! — сдался я, и в это мгновение бедняжка выглядела очень счастливой, хотя, мне кажется, она не может быть счастливой, пока на лбу у нее остается красная метка.

— Обещай ни слова не говорить мне о том, что вы замыслили против графа. Ни прямо, ни косвенно, пока это не исчезнет. — И она показала на свой зловещий рубец.

Я понял, что для Мины это важно, и ответил очень серьезно:

— Обещаю! — и тут же ощутил, что с этой минуты между нами возникла стена.

Позднее, в полночь

Мина была радостна и весела весь вечер — так, что и остальные приободрились. В результате даже я почувствовал, что пелена мрака, окутавшая нас, слегка рассеялась. Легли рано. Мина вновь спит как дитя; хорошо все-таки, что даже в таком аду кромешном у нее сохраняется способность спать. Слава Тебе, Господи, по крайней мере, хоть в эти часы ей удается забыть о своих печалях. Может быть, ее пример вновь вдохновит меня, как вечером — ее хорошее настроение. Попытаюсь, и пусть это будет сон без сновидений!

6 октября, утро

Вновь сюрприз! Мина разбудила меня почти так же рано, как вчера, и попросила позвать доктора Ван Хелсинга. Я решил, что речь опять идет о гипнозе, и, не задавая вопросов, сразу же пошел за профессором. Такое впечатление, будто он ждал этого приглашения, потому что был уже одет, дверь в его комнату широко распахнута, и он явно слышал, как открылась наша дверь. Он тотчас же пришел к нам в комнату и спросил Мину о том, можно ли позвать остальных.

— Нет, — просто ответила она, — в этом нет необходимости. Вы сможете рассказать им потом. Дело в том, что я должна поехать с вами.

Ван Хелсинг был поражен не меньше, чем я. После недолгой паузы он спросил:

— Но зачем?

— Вы должны взять меня с собою. Так будет безопаснее для меня и для вас.

— Но почему же, дорогая мадам Мина? Помните, забота о вашей безопасности — наш священный долг. Мы все подвергаемся риску, но вы — особенно вследствие разных… обстоятельств, учитывая то, что произошло…

Профессор замер в замешательстве, когда она, показав пальцем на свой лоб, сказала:

— Помню. Именно поэтому и должна ехать с вами. Теперь, когда восходит солнце, я могу вам это сказать, а потом, возможно, буду уже не в состоянии. Я знаю, что по воле графа должна буду последовать за ним. Знаю, что, если он прикажет мне прийти тайно, я пущусь на любые хитрости, могу даже обмануть Джонатана.

О, Господь свидетель того, как она посмотрела на меня! Если в самом деле существует ангел, записывающий все наши поступки и движения души, то взгляд этот был бы отмечен к ее вечной чести. Я лишь пожал руку любимой жены и не мог ничего произнести — меня охватило чувство слишком сильное, чтобы найти облегчение в слезах.

— Вы, мужчины, сильны и отважны, — продолжала Мина. — Вы сильны своим единством и, охраняя меня, можете выдержать то, чего не выдержит одиночка. Кроме того, я буду полезна вам — с помощью гипноза можно многое выяснить.

Ван Хелсинг ответил очень серьезно:

— Мадам Мина, вы, как всегда, рассудили мудро. Вы поедете с нами, и все вместе мы исполним свой долг.

Мина молчала, я с недоумением взглянул на нее. Она заснула, откинувшись на подушку, и не пробудилась, даже когда я поднял штору и хлынул солнечный свет. Ван Хелсинг махнул мне рукой, и мы тихо прошли к нему. Через минуту к нам присоединились лорд Годалминг, доктор Сьюард и мистер Моррис. Пересказав им свой разговор с Миной, профессор подвел итог:

— Утром мы выедем в Варну. Теперь нам надо считаться с тем, что с нами мадам Мина. О, как чиста ее душа! Каких страданий ей стоило поведать нам такое! Но она поступила правильно — вовремя нас предупредила. Нам нельзя упускать ни одного шанса, а в Варне мы должны быть в полной готовности к моменту прибытия судна.

— Что именно нам надо делать? — лаконично спросил мистер Моррис.

Профессор, подумав, ответил:

— Первым делом попасть на корабль, затем найти ящик и, чтобы граф не смог оттуда выйти, положить на него ветку шиповника — так, по крайней мере, сказано в поверье. А именно поверья прежде всего и являются для нас настоящим источником. В них сосредоточено то, во что верили люди в старые времена, и вера по-прежнему остается их основой. Потом, дождавшись удобного момента — надо, чтобы поблизости никого не было, — мы откроем ящик и… все будет в порядке.

— Я не стану ждать удобного момента, — буркнул Моррис. — Вскрою ящик, как только увижу его, и сразу же уничтожу чудовище, пусть будет хоть тысяча свидетелей, а сам я тут же погибну!

Я невольно схватил его за руку — она была твердой как сталь. И думаю, он понял, какие я чувства испытываю. Надеюсь, что понял.

— Мой славный и храбрый Куинси! — воскликнул Ван Хелсинг. — Настоящий мужчина! Благослови вас Господь за это! Друг мой, поверьте, никто из нас не намерен мешкать из-за страха. Я говорю лишь о наших вероятных действиях и о том, что мы должны совершить, но то, как мы поступим на самом деле, непредсказуемо. Нас ждет много неожиданностей, самых разных, и то, какое мы примем решение, будет зависеть от конкретной ситуации. Конечно, нам надо быть во всеоружии и, когда пробьет наш час, всё вовремя пустить в ход. А сегодня давайте приведем в порядок дела. Я имею в виду то, что касается наших родных, близких — всех, кто зависит от нас, ведь никто не знает, каков будет исход. Я уже обо всем позаботился, делать мне вроде бы нечего, и я займусь подготовкой к поездке, куплю билеты и прочее.

На этом, условившись обо всем, мы расстались. Теперь приведу в порядок свои земные дела, а там — будь что будет…

Позднее

Итак, завещание составлено, все сделано, завершено. Мина — моя единственная наследница, если переживет меня. Если же нет — всё получат те, кто были так добры к нам.

День клонится к закату. Я вижу, что Мина чем-то обеспокоена. Уверен, что-то у нее на уме, а что именно, возможно, выяснится при заходе солнца. Каждый раз мы в напряжении ждем его восхода и заката, несущих с собою новые опасности, страдания, несчастья; возможно, они — дай-то Бог! — лишь испытания на пути к благополучному исходу. Пишу об этом в дневнике, поскольку теперь моя дорогая не должна ни о чем знать, но потом, когда все образуется, она сможет прочитать его.

Она зовет меня.