Дионисов. За власть и богатство! – IV

Глава 119 Огонь на поражение!

Две девушки за ночь? Вы серьёзно? Нет, физически я чувствовал, что смогу. Более того, даже хочу. Обычно чувствуешь измождение, а тут какой-то невообразимый прилив сил и полное отрешение от нравственных барьеров.

Не иначе, как магия огня. Хотя с моральной точки зрения — не то, чтобы я был целомудренным и в этой, и в прошлой жизни, а если покопаться в памяти, то можно вспомнить и ещё куда более экстравагантные вещи, касающиеся количества девушек в постели.

Но сейчас другой мир и другое время, и я это решительно осуждаю разного рода промискуитеты, и всё же имеет какие-то пределы?

К тому же, это были не абы какие девицы из модельного агентства, это были очень близкие и важные мне девушки, высокого социального статуса. Которые доверили мне очень важное и серьёзное событие в жизни.

С другой стороны, сказал некто на противоположном плече… было бы куда хуже, если бы от стресса у кого-нибудь заехали шарики за ролики, и вместо двери моей комнаты девичья рука постучалась в каморку Ваки Два Пера. Или в палатку наёмника. Или ещё куда-нибудь.

Я-то хотя бы могу быть нежен и смогу приоткрыть дверь в мир плотских утех не с ноги, а осторожно и деликатно.

К тому же, конкретно Тисифона повидала достаточно дерьма, а совсем недавно ещё и видела смерть близкого друга. К тому же, она очень боялась завтрашнего утра, и абсолютно точно была в меня влюблена.

К тому же, она была красивая.

Что-то слишком много аргументов «за», не так ли? Я подошёл к двери, открыл и обнаружил, что, в отличие от Ангелины, Тисифона зашла с козырей.

Одежды на ней уже не отказалось.

— Заходи. Только тише. И ни слова Ангелине — и про Ангелину.

Она сразу бросилась ко мне в объятия, и я донёс её до кровати. Тихо шептала что-то на незнакомых запретных языках, успешно сдержала необходимый порог громкости, учитывая происходящее. И всё вышло как-то так нежно, плавно и спокойно, а потом ещё свернулась клубочком у меня на груди, отчего, конечно же, меня разморило, и с чувством выполненного долга сладко уснул.

И, конечно, не проверил, закрыта ли дверь…

А проснулся я оттого, что прокравшаяся под утро в комнату за потерянным носком Ангелина обнаружила Тисифону у меня в кровати и истошно завопила прямо нам в уши:

— МЕГЕРА! Ненавижу! Вас обоих!

После чего наглухо закрылась у себя в комнате, не давая никакой возможности успокоить и объясниться.

— И чего она так? — сонно потянулась Тисифона у меня в постели. — Ведь так же честнее вышло…

Ага, действительно, усмехнулся я. И чего она так? Честнее же…

Ну вот и настало утро. Утро нашей последней битвы.

Я поднялся до рассвета, побрился начисто, переоделся во все чистое, как и положено в таком деле.

Вспомнил ночь… Таким замечательным утром я не был готов умирать. Не сегодня.

Но, возможно, придется. Но так не хочется…

Спустился вниз.

Меня там уже поджидали.

Все мои близкие, Тетка, Ангелина, Тисифона, Кристобаль и Вака. И Нанотолий, конечно, пушистым воротником на шее у Ангелины.

— Доброе утро, Александр Петрович. — произнесла свежая до отвращения Тисифона.

Как и не было этой бессонной ночи.

— Утро добрым не бывает, — сухо процедила в сторону все ещё сонная и лохматая со сна Ангелина.

Да уж, ночка была нелегкой, и её последствия ещё будут мне долго аукаться. Вот же блин. Такой конфликт легко не разрешить. И не у кого помощи просить, это моё и только моё личное дело.

Кстати.

Я протянул руку и снял трубку с телефона. В трубке ни звука. Что ж. Этот канал связи прерван. Следовало ожидать… Мы здесь одни. Надежда только на себя.

Я повесил трубку, повернулся к девушкам.

Тисифона смотрела прямо и гордо, Ангелина смотрела куда-то в сторону.

Вот же нескладуха у меня тут с вами, девченки мои, феерическая просто, блин… И уже не успеть с этим разобраться.

Война.

— И вас также, дорогие мои, — вздохнул я. — Рад вас видеть вас всех.

Целовать никого не стал. Подерутся ещё…

Но, несмотря на подчеркнутый антагонизм, мои девушки слаженно помогли мне обрядиться в доспехи, доставшиеся после матча в имперскую лапту, дополненные уцелевшими частями доспеха Рыцаря Воздуха: наплечником, наручем и перчатками. Тётка Марго подала мне перевязь с фиалами, я перекинул её через плечо.

Вака подал мне мой двуручный Меч Бури с весело мерцающим элементалем воздуха в эфесе, Кристобаль его раскачал перед боем, скормив ему аж два элементаля поменьше, вон какой жирненький стал. Сам меч я подвесил, зацепив одно из плеч крестообразного эфеса, за специальный крючок на высоком левом наплечнике.

А Кристобаль подал мне хорошую идею:

— Используй силу меча с толком. Сейчас тебе доступны три различных аспекта по очереди, или один усиленный втрое, но в одном ударе.

Ого. Это он очень кстати меч мне прокачал!

Моя личная данайская певица стоит в стороне, впитывает всё происходящее широко открытыми глазами, пометки в блокнотике делает. Сразу видно, работает человек. Собирает материал для очередного хитового эпоса. Тут я за неё спокоен. Материала будет с горкой.

— Копишь вдохновение? — усмехнулся я ей.

— Скоро будет новая песня, — ответила она. — Я всегда возвращаю свои долги.

Это какие еще долги? А-а. Это она вспомнила своё обещание мне за спасение её в доме Дану, чёрт знает когда уже. Хм! Я посчитал сложенные ею песни в уме и сказал:

— Ты уже сложила три песни, как и обещала. Твой долг мне уже возвращен.

— Эту я сложу для собственного удовольствия, — улыбнулась мне певица. — Обещаю, её никогда не забудут. Я про другой долг.

Ну, и отлично, хоть у кого-то всё идет как следует.

Я покрутил рукой в наруче, покрутил головой в каске, попрыгал словно на проверке перед ответственным матчем в имперскую лапту, ничего не болтается, не звякает.

Ну, что ж, к битве я, пожалуй, готов.

Готовы ли все остальные?

Народ, конечно, храбрился, но было видно, что всех гнётет самое ближайшее будущее, то, что их там ждёт и чем всё кончится. Надо бы их приободрить как-то всех. Настоящих бойцов, среди людей оставшихся защищать мой дом, было немного.

Поэтому, за полчаса до истечения срока ультиматума, в семь тридцать утра я собрал всех моих людей в столовой зале.

— Через тридцать минут начнется битва, — сказал я. — В которой мы будем сражаться не за корону или августейшее лицо. Мы будем сражаться за самих себя. Потому что те, кто думают выжить в плену, умрут смертью более страшной, чем смерть в бою. Я могу вам точно сказать, смерть в бою не страшна. На нашей стороне слава, и удача, и вера. А что у них? Деньги? Численное преимущество? Это не их преимущество. Это наше преимущество. Так что остается у них? Ничего, кроме самообмана. Сегодня мы научим их войне. Мы убьем их всех, верьте мне.

Аплодисментов не было, впрочем, я их и не ждал.

— Мне очень приятно было иметь с вами дело, дорогие мои, — произнес я. — Удачи нам всем. По местам.

И все разошлись по местам. Никто не дрогнул, не задержался, не выразил сомнения.

Может, и был толк от этой моей речи…

Без пятнадцати восемь за оградой зарычали ожившие двигатели вражеских бронепанцеров.

Похоже, там уже догадались, что никто к ним с поднятыми руками отсюда не выйдет.

Ну, приходите, кое-чем мы вас таки угостим. Жрите, гости дорогие, только не обляпайтесь.

Я занял свое место, у окна на кухне, где мы подготовили пулеметное гнездо под началом Кристобаля, обложив окно на кухне мешками с землей. Пулемет смотрел как раз в сторону занятой бронепанцерами позиции.

Ровно в восемь утра боевые автоматоны с пилотами внутри сдвинулись с места и, сломав парковую ограду в пяти местах, двинулись к дому развернутой линией. За ними в проломы пошла, пригибаясь, гвардейская пехота вооруженная обильно, но кто чем, от автоматических винтовок до охотничьих ружей.

— Не стрелять! — громко произнес я. — Пусть подойдут поближе.

Пробравшись между высокими деревьями парка на дистанцию примерно метров в сто атакующие бронепанцеры вдруг остановились.

Вот тут я напрягся. Чего встали то?

Но когда они разом начали поднимать свои роторные пулеметы наводя их на дом, я сообразил, что сейчас то и начнется.

— Все от окон! — страшным голосом проорал я. — Лечь на пол!

В этот момент десять роторных крупнокалиберных пулеметов с пяти бронепанцеров открыли ураганный огонь по дому.

Все стекла вылетели из всех рам в доме в первые же тридцать секунд.

Пули, попадая в булыжные стены, выбивали внутрь облака пыли и брызгали каменной крошкой. Пули залетали в окна, разносили мебель, выбивали из стропил под потолком огромные щепы.

Вот суки! Как поливают-то! И все разом! На подавление мочат! Надеются зацепить неосторожных и любопытных, вытрясают душу, подрывают боевой дух. Да сколько можно уже? Патроны то не бесконечные?

Тихо стало внезапно. Пулеметы бронепанцеров громко жужжа останавливались, выпустив в нас за минуту около полутора тысяч пуль.

Если поторопимся вернутся на позиции, то помешаем внешней обслуге бронепанцеров перезарядить пулеметы в полигонных условиях.

Я приподнял голову в каске над подоконником и разглядел приблизившуюся вплотную к нам под прикрытием подавляющего огня вражескую пехоту.

— Все на позиции, — поорал я. — Огонь!

Шквал огня встретивший гвардию из всех окон Фламберга, доказал, что им не удалось нас подавить.

Так-то, суки!

Атакующая пехота разбегалась, бросая убитых и раненых под самыми нашими стенами, рассеялась под нашим огнем, прячась за деревья и скапливаясь в кучи за бронепанцерами хоть как-то прикрывавшие их от нашего огня.

Отлично начали!

И тогда тяжелая техника пошла на сближение. Они маршировали как на параде, развернутым строем, ужасающие и непоколебимые, и так, пока передовой бронепанцер не провалился в волчью яму почти на краю подъездной площадки по самую башню!

Отлично! Не зря всю ночь её копали!

Бронепанцер ворочался в яме, подбежавшие гвардейцы заглядывали вниз, в яму, не понимая, как ему помочь. Но пилот машины не растерялся, вспомнил, чему его учили и помог себе сам. Он поднял вверх оба манипулятора с пулеметами, и опустил их на края ямы. Упираясь в землю, пилот поднял корпус своего бронепанцера из ямы почти целиком. Подтянул ноги выдвинул их в стороны. Сейчас он выберется, и все было зря!

— Поджигай! — заорал я.

Бронепанцер тут же забросали из окон горящими бутылками. Вспыхнувшая жидкость потекла по его корпусу и вроде бы не нанося ему какой-то урон, автоматон продолжал вытягивать себя из волчьей ямы, но воздушные входы двигателя наконец затянули внутрь порцию горящего топлива, двигатель бронепанцера забарахлил, закашлял и вдруг остановился. Бронепанцер замер на полусогнутых, сгорая медленно, но верно, поток черного дыма улетал в синие небеса.

Люк на башенке бронепанцера откинулся, изнутри выскочил пилот, перепрыгнул охватывающее машину пламя, покатился по земле, сбивая огонь с себя и кажется успешно, я быстро его потерял из виду, бортовые пулеметы горящего автоматона начали взрываться, разбрасывая в стороны десятки дымных искр прогорающих патронов, всё затянуло сизым дымом.

Я услышал, как заколотил пулемет под командованием моего Ваки, установленный с обратной стороны дома. Похоже, я был прав предполагая, что враг рассчитывая на силу главного удара, все же попытается ударить по нам и со второстепенного направления.

— Вака! — крикнул я. — Вы там как?

— Прижали их! — прокричал Вака с другого конца дома. — Даже не рыпаются, ироды!

Что за возвышенный слог, а? Вот кто его этому научил? Степка? Наверное Фрол, ему такой стиль был ближе.

В общем мы держались. Бронепанцер в яме догорал.

Противник в первой же атаке потерял двадцать процентов имеющейся у него тяжелой техники.

Отличный результат! Я вижу, тут снова воспроизвелась классическая проблема бронетехники, когда пехота атакующих, обязанная прикрывать технику от противотанковых усилий обороняющихся, за техникой не пошла.

Ну, вот и славно. Повезет, подловим и выбьем еще одного.

Но дальше ситуация начала развиваться не в нашу пользу.

Положив с десяток человек у нас под окнами, противник отвел пехоту за деревья парка, где мы уже не могли вести прицельный огонь из окон. И потом вражеский бронепанцер вышел и встал прямо напротив окна с пулеметом и, не приближаясь на бросок огненной смеси из дома, высадил в окно сначала полный запас из одного пулемета, а потом из другого. И вымел бы весь расчет пулемета и всё внутри, что за ним, до противоположной стены дома, если бы Кристобаль не обратил в голубой щит призванного элементаля Воздуха, в котором весь этот свинцовый шквал и увязал, падая тяжелым дождем из пуль вниз на подъездную площадку перед домом.

Всё бы ничего, да отстрелявшийся бронпанцер отошел на пополнение боеприпаса в тыл, а его на этой позиции сменил следующий, возобновивший шквал пуль. Кристобаль держался, он крутой, и продержится долго, но рано или поздно щит рухнет, и потребуется поднять следующий.

Долго такой темп ни один алкохимик не выдержит, сдохнет нахрен.

Закаруселить нас вздумали, сволочи.

И либо Кристобаля придется подменять, либо надо немедленно предпринимать что-то неожиданное, пока мы Кристобаля вовсе не потеряли.

А ведь где-то там во вражеских рядах ждет своего шанса убийца алкохимиков, Клеткологовый. Если он внезапно кого-то из наших достанет, наша оборона быстро развалиться.

— Алхимики! — крикнул я. — Внимание! Следите за появлением Клеткоголового! Соблюдайте осторожность! Его дистанция метров десять! В доме вы в безопасности! Не подпускайте его близко, он боиться пуль.

— Вас поняли, — отозвались из дома Кристобаль и Ангелина, прикрывавшая пулемёт Ваки.

Вот уже третий бронепанцер сменил второго и отстрелялся по нашим окнам, и его сменил четвертый.

— Кристобаль! — крикнул я, постреливая из окна в парк, чтобы оттуда и не думали высовываться, — Ты там как?

— Хреново, — процедил сквозь стиснутые зубы Кристобаль. — Второй фиал пошел. Скоро третий потребуется. Четвертый я могу не выдержать.

— Держись! — крикнул я в ответ. — Мы что-нибудь придумаем!

— Думайте быстрее, — прохрипел Кристобаль.

Блин! Что делать то? Я то придумал уже как пробить бронепанцер, вот только для этого нужно к нему приблизиться вплотную, резко и быстро пока никто не опомнился.

Есть способ?

Есть. Мы даже его обсуждали. Вот только тогда же мы решили, что он для полных психов и ничего подобного мы делать не будем.

Ну, значит самое время передумать.

— Ангелина! — заорал я. — Маргарита Герхардовна! Ко мне!

Через минуту я услышал за спиной:

— Мы здесь!

— Значит так! — прокричал я. — Делаем «Катапульту»!

— С ума сошел? — это Ангелина.

— Это самоубийство, Саша! — это тетка.

— Самоубийство ждать, когда Кристобаль выгорит! — проорал я им обеим в ответ. — Вот тогда нам точно конец настанет! Делаем «Катапульту», я сказал!

— Ну, ты сам напросился, — процедила Ангелина.

Тётка сняла с плеча, проверила Ублюдка, обрез, оставшийся от ее красавицы винтовки, передернула затвор.

— Пять патронов, — показала она мне ладонь с растопыренными пальцами. — Пять!

И отдала Ублюдка мне. Я перекинул ремень через каску на голове и устроил его на спине. Тяжелый, зараза. Тяжелее Меча Бури на другом плече.

Мы заняли позицию перед окном, я впереди, Ангелина за мной, тётка сбоку уже расставила у стены пять заряженных автоматических винтовок.

Безумие? О, да это безумие, ещё какое.

Но вариантов уже никаких больше нет. Дом сотрясается от попадающих в него крупнокалиберных пуль. Я должен. Прочь сомнения.

— Саша, готов? — тетка хлопнула меня по плечу.

Я замахнул свою порцию алкохимического пойла из перевязи и крикнул:

— Давай! Не тяни!

Закусил кусок ремня в зубах и приготовился к худшему.

— Второй номер! — прокричала тетка. — Стартуем! По плану!

В этот момент замолк отстрелявшийся бронепанцер и пошел на перезарядку и ненадолго стало относительно тихо.

— Это тебе, Саша за всё, — хищно процедила Ангелина и, замахнув фиал эликсиру, окуталась блеском усиления физической силы.

После чего одним могучим ударом ладони в доспех на спине выбила меня из окна, отправив в феерический бреющий полет над вражеским строем!