Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 5

Глава 10

Рамир встретил нас сидя, вольготно развалившись на подушках и слегка запрокинув голову. Из худой шеи торчал заостренный кадык, как горб у верблюда. Рамир пристально уставился на нас своими цепкими глазками, пытаясь замаскировать недовольную гримасу, под насквозь фальшивой улыбкой.

Сесть нам не предложили и, что сыграло нам на руку — как не пыжился Рамир строить из себя хозяина положения, мы высотой своего роста беспощадно довлели над этим маленьким человечком.

Я отплатил ему таким же приклеенным к лицу оскалом и затяжелевшим взглядом. Благо, мне еще в прошлой жизни говорили, что я могу убить одними глазами.

Рамир поморщился, проиграв мне в гляделки. И, сменив тактику, накинулся на нас с обвинениями.

— Мне сообщили, что вы устроили драку прямо в общей зале и разнесли там всё⁈

— Мы просто размялись, — возразил я, — а то мы здесь таким вот макаром, можем жиром зарасти на сытых щах-то, и всё своё ремесло растеряем. Нам вольным людям этого допускать нельзя.

— Вы могли сообщить, что вам необходимо потренироваться, и вам отвели бы для этого надлежащее место, — сердито заметил Рамир.

— Хозяин барин. Примем к сведенью, — пожал я плечами. — Может ты нас к столу пригласишь уже, или так и будем яйца мять?

Я, по правде говоря, едва мог на своих ходулях уже держаться и реально побаивался, что тяпнусь в обморок.

Рамир, приподнявшись на локтях, выпрямился на подушках и, взяв со стола персик, демонстративно откусил его. Сок брызнул в разные стороны. Рамир промокнул губы платком и опять с вызовом уставился на меня.

Я этот вызов принимать в этот раз отказался, меня достало уже письками мериться. Я и без всяких примерок знал, что моя больше и крепче, в смысле воля, вот что я имел ввиду.

— Покажите свои бусины, — отбросив всякие церемонии потребовал он.

В свете моих недавних мыслей, прозвучало это заявление двояко. Просилась у меня на язык одна шутеечка, но я её попридержал. Нужно было сейчас играть другую роль.

— Чего⁈ — забыковал я. — Какие бусины, начальник? Ты сначала накорми, напои, а потом уже допросы учиняй! И вообще, в ногах правды нет!

— Здесь я буду решать, кого поить и кормить, а с кого требовать ответы на свои вопросы⁈ — визгливо заорал Рамир, — А правда будет такой, какой я скажу ей быть!

Это хорошо, что завизжал, это он от бессилия визжит, как всякий слабак. Но плохо, что вся эта сцена обещает затянуться.

— А чё требовать-то, а то ты не в курсе, что я вернул свой дар девчонке, — у меня дрогнул голос, по телу поползли мурашки. Я сглотнул подкативший к горлу ком, и все же закончил, не давая эмоциям взять верх и расклеиться себе окончательно, — и бусину она проглотила, если тебе нужна бусина, можешь полазить в какашках своей наложницы.

— Верно, — прорычал Рамир, — но твои дружки свои бусины взяли себе, и я хочу, чтобы они мне их показали. Сейчас.

— Вы что охренели⁈ — делано вознегодовал я, оборачиваясь на Томаша с Филом. — Мы же договорились до обряда практиковать воздержание!

— Это может помешать как-то обряду? — напрягся Рамир.

— Не то, чтобы прям помешать, скорее слегка усложнить, — как бы нехотя признался я. — Обряд лучше делать чистыми. Так легче входить в транс. Так что пускай бусины возвращают тебе.

Я свирепо уставился на Томашас Филом. Томаш не удержался и закатил глаза, давая понять, сколь высоко он оценивает разыгрываемый мной из последних сил спектакль.

Томаш не спеша достал платок и, развернув его, продемонстрировал бусину Рамиру. Тот брезгливо скривился и кивнул, выжидающе уставившись на Фила.

Фил не спешил. Хлопая себя по карманам, он растеряно бормотал:

— Куда же я её дел? Брал с собой иль не брал?

Хорош чертёнок нечего сказать. Не я один умел комедию ломать, вот только сейчас мне было не до смеха. Фила же хотелось пристукнуть за то, что он тянет время. И не мне одному, Рамир аж вперед поддался, как будто намереваясь прыгнуть и вцепиться Филу в глотку.

Я уже всерьёз стал косить на Фила лиловым глазом, когда он наконец-то вытянул свою проклятую бусину из кармана. Ему пришлось взять её голыми руками. От чего меня аж перекосило. Фил же ещё и ловко прокрутил её между пальцами, словно звонкую монетку.

— От держи, хозяин, — с видом деревенского дурачка гаркнул Фил, резко склонившись и сунув Рамиру бусину прямо под самый нос.

Рамир отпрянул, как черт от ладана едва не свалившись со своих подушек. В лицо ему ударила краска, глаза забегали.

Я с трудом успел задушить в себе дикий хохот, который так и рвался наружу.

— Не надо, болван! — испуганно гаркнул Рамир. — Сегодня верните эти бусины своим наложницам, — немного опомнившись, и куда спокойней добавил он.

— Но девушки сказали, что так как мы приняли их дар, то должны будем проглотить эти бусины, когда их ласки нам насучат, — возразил Томаш. — Это мы сегодня и хотели сделать.

Этот остолоп тоже вовлекся в игру желая довести великого визиря до белого каления.

— Они вам солгали, — корежась от злости, прорычал Рамир — Вы вправе вернуть их дар, когда вам заблагорассудится. То есть сегодня!

— Сегодня?.. — протянул Фил.

Мой оруженосец вошел во вкус и был настроен довершить начатое, а именно, нарваться на хорошую взбучку. Издеваться над Рамиром было, конечно, весело, но моё состояние уже требовало чего-то менее опасного и более горизонтального.

— Вот и славно! А теперь мы можем пожрать⁈ — перебил я Фила, не давая разгореться новой перепалке.

— Да, делибаши проводят вас в ваши покои, нукеры принесут вам всё, что пожелаете, — отказался от совместной с нами трапезы Рамир.

— Только пусть в этот раз мясо нормально пожарят, а то в прошлый раз нам принесли сырое, — наябедничал я.

— Ваши пожелания будут учтены, — брезгливо процедил Рамир.

Нам завязали глаза, поэтому лица великого визиря я разглядеть уже не мог.

Я, стараясь не спотыкаться на каждом шагу, плелся за делибашами. Получалось через раз.

По правде говоря, хоть я и потребовал от Рамира нормально прожаренного мяса, о еде я сейчас мог думать в последнюю очередь. После того, что мне довелось сегодня увидеть и пережить, всё чего я хотел — как-то сделать так, чтобы это теперь всё развидеть.

Оказаться бы сейчас в своей маленькой однушке на окраине столицы у телевизора, в обнимку с тазиком жаренных пузатых семечек. И пусть бы ныло простреленное колено, и груз прожитых лет давил на мысли какой-то почти физически ощутимой пустотой, но только не это вот всё. Эта ноша была для меня слишком тяжела…

Как жить с той ответственностью, которую проклятый мир, в который я совсем не просился, обрушил на меня? Не успел я в нём толком освоиться, прижиться, а меня уже наизнанку вывернули и натянули, как несчастную сову, на глобус. Как быть с теми, кого я не смог спасти?

В политике о таком цинично говорили — сопутствующий ущерб. Вот интересно, а политиканы с пелёнок умели так ловко оправдывать свои ошибки или этим искусством они овладевали постепенно? Ведь иначе можно сойти с ума от бремени тех решений, которые влекут этот самый сопутствующий ущерб ценою в чьи-то жизни.А может они и сходят с ума и всеми существующими мирами правят сумасшедшие.

Я споткнулся и едва не упал, получив ещё в догонку довольно ощутимый тычок в спину от делибаша. Я даже рассердиться на этого нехорошего человека сил в себе не нашел.

Лишь воспринял, как знак, что размусоливать эти темы не нужно, иначе я приду в никуда и окончательно утону в жалости к себе любимому.

Нужно было сосредоточиться не на том, что я не сделал, а на том, что я ещё могу сделать. А всё что я теперь мог — это не допустить новых жертв. Значит, Фил и Томаш не должны возвращать своим языкастым дамочкам их бусины.

Однако при этом нужно сделать так, чтобы у Рамира не возникло никаких подозрений на этот счет. Поэтому этим горе-любовникам придется провести в пылких объятиях своих подруг ещё одну, а то и несколько ночек. В том случае, если у Рамира возникнут претензии, всегда можно будет отговориться мужской слабостью, которая не позволяет этим двоим разбойникам отказать прекрасным дамам.

Нас завели в наши апартаменты, развязали повязки на глазах и оставили одних.

В общей зале после наших потешных боев уже всё было чин по чину. Даже перышка не осталось свидетельствовать о наших безобразиях, а разноцветные подушки, казалось, лежали ровно, в том порядке и месте, что были до того, как мы их раскидали.

Я тяжело опустился на софу. И только сейчас по-настоящему осознал, насколько сильно я измотан. Мысли путались, в ушах звенело, руки и ноги дрожали, а нужно было ещё столько всего сделать.

Главное просигналить остолопам, чтобы свои бусины не возвращали девчонкам.

Для наших переговоров нужно было создать подходящие условия. Я сосредоточился и стал прощупывать слежку за нами. И едва не застонал от отчаяния. За нами приглядывало аж десять делибашей.

То ли им Рамир велел усилить бдительность, то ли сами делибаши заподозрили что-то неладное. Надо заметить, что оснований для подозрений у них имелось предостаточно.

Вот только мне от этого было ни жарко, ни холодно. В моём состоянии я мог отключить одного, ну максимум — двух шпионов.

Я пожалел, что Томаш с Филом не знали азбуки Морзе. Сделал себе отметку, что надо будет их потом научить. Впрочем, это бы нам сейчас не помогло, так как эти двое не знали и того, что приказы не обсуждаются.

Я вновь стал просчитывать варианты. По два шпиона на каждую спальню и того –шесть делибашей, которые нас пока не видят.

Трое же следили непосредственно за общей залой. Однако между всеми десятью шпионами наверняка имелась связь и при отключке хотя бы одного, остальные это сразу просекут. Поэтому вариант вырубить трех шпионов, которые сейчас наблюдают за нами, я сразу отмел.

А вот то, что все трое находились со стороны вентиляции, было уже интересней. Значит, они просматривают помещение не со всех сторон и в комнате есть слепые зоны.

Если я встану лицом к софе, то буду стоять к делибашам спиной, и они не будут видеть, моих губ, а значит, опустив звуковой щит, можно будет сказать пару ласковых Томашу и Филу.

Оставалось только встать таким образом, чтобы это не выглядело подозрительным. Имелась у меня одна глуповатая идейка, тем и особо мне приглянувшаяся…

В дверь бесшумно просочились нукеры с дымящими чашами еды в руках и с вазами фруктов, стоящих у них прямо на головах.

— Мясо хорошо прожарено, как вы просили, — с такой приторной вежливостью заявил один из нукеров, что я тут же заподозрил, что нам в еду или плюнули или подложили мышьяка.

— То-то же, — по-хамски хмыкнул я, не выходя из роли тупого придурка, которому в любой ситуации кажется, что он пуп земли.

Нукеры поклонились и вышли.

Нужно было хоть немножко восстановить силы. Я проверил еду и, не обнаружив ни яда, ни человеческих испражнений заставил себя поесть. Пытаясь не думать о розовом слонике, который совсем недавно сожрал на моих глазах молодую девушку, я быстро проглотил безвкусную еду и, дождавшись, когда наедятся Фил с Томашем приступил к исполнению задуманного плана.

— Скукота! — деланно потянувшись, заявил я. — Давайте хоть в Крокодила сыграем что ли!

— Чего? — не понял Томаш.

— Игра такая, — пояснил я. — Нужно с помощью жестов и мимики показать слово, при этом нельзя его произносить вслух. Один показывает, а остальные должны угадать загаданное слово.

— Ну давай, показывай первый, — согласился Фил, от любопытства склонив голову слегка набок.

Томаш соглашаться явно не хотел, но против коллектива идти не стал, благоразумно промолчав. Хорошо, что хоть усвоил простую истину, что если ты плюнешь в коллектив, то коллектив утрется, а если коллектив плюнет в тебя, то ты утонешь.

Я встал и едва сразу же не рухнул обратно на софу. В глазах потемнело, ноги были деревянными, как ходули.

«Тряпка, соберись!» — мысленно велел я себе.

Подавил дурноту. Дошел до центра и развернулся на пятках спиной к шпионам.

Фил с Томашем выжидающе смотрели на меня с софы. Вот только лица у них были расфокусированы и слегка покачивались.

Я изобразил самое простое, что только сумел выдумать. Сложил пальцы щепоткой и сделал рукою волнообразное движение.

— Эфа — сразу же догадался Фил.

— Точно, теперь иди ты показывай, — с облегчением выдохнул я, возвращаясь обратно на софу, я прихватил кувшин с водой и опрокинул его в себя.

Фил встал на моё место. Какое-то время он просто стоял ничего из себя не изображая. Только вдруг как будто стал расти ввысь вширь, занимая собой всё пространство. Дунуло холодком. Мимика его стала терять человеческие черты. Зрачки растворились в глазах.

Я сразу узнал, то, что он хотел нам продемонстрировать, но Томаш меня опередил.

— Медведь!

— Верно, — не своим голосом прохрипел Фил.

Он не сразу вернул себе человеческий облик. Какое-то время понадобилось, чтобы спрятать зверя обратно.

Он сел обратно. При этом я заметил, что его лихорадит и внутри продолжает идти борьба. Зря он из себя его вынул. Доиграется и потом опять не сможет загнать это чудовище обратно. Мне очень хотелось прочитать Филу мораль, что не нужно будить лихо, пока оно тихо. Однако сейчас было не до нравоучений, а у Фила наверняка какие-то причины имелись.

Томаш между тем, стал изображать большой меч, который сразу же угадал Фил. Однако Томаш замахал на него руками, мол, не совсем-то. Затем он изобразил придурковатую рожу и положил воображаемый меч себе на плечо, тут же охнув, сгибаясь под его тяжестью. Он попытался им взмахнуть, но неуклюже тяпнул себя по ноге. Запрыгал на одной ноге, выронив меч….

— Полагаю, что так ты видишь, меня, — спокойно заключил я.

— Верно, угадал, — страшно довольный собой, захохотал Томаш.

Я вздохнул, ну что взять с дурака? Усилием воли поднял себя. На этот раз я опустил звуковой щит, но осторожненько только над собой. Я стал показывать сокола.

— Молчите, меня не слышно и не видно, а вот вы, как на ладони, — быстро объяснил я. — Бусины своим наложницам не возвращать и сегодня вам опять придется воспользоваться их услугами.

— Сокол, — процедил Томаш.

Несколько шагов до софы показались мне бесконечными.

Я почувствовал, как Томаш опустил над собой звуковой щит и стал символично изображать оленя.

— Я не стану больше спать с невольницей! — заявил Томаш. — Даже не смей от меня этого требовать!

— Олень! — процедил я, и поднялся с софы.

Злость меня немного взбодрила. Я в отместку Томашу показал козлиную бородку, сделал пафосное выражение лица, приложив руку к сердцу, стал изображать, как сгораю в огне.

— Хорошо, Томаш. Верни девчонке бусину, — между делом выговаривал я. — А на следующий день я лично приведу тебя к ней, чтобы ты увидел, как её тело разлагается заживо, а из него вылазит шестиметровый червь, который дожирает ее останки. Возьми грех на душу, а-то что мне одному маяться, присоединяйся.

— Сэр Урик, — с ненавистью выдавил Томаш.

— Верно, — ответил я, снимая звуковой щит.

Томаш встал и стал изображать разъяренного льва.

— Эрик, Лейла мне этого не простит! — перешел в защиту Томаш. — Хватит уже с меня этого цирка! Нам пора просто уже прикончить этого Рамира или Латифа, не знаю как его там еще раз вместе с его отвратительной подружкой.

— Лев, похожий на осла, — буркнул я.

Гнев погас, окончательно обессилив меня. Я поднялся и как-то снова донес себя в слепое пятно наших соглядателей. Я стал показывать лодку.

— Томаш, ты думаешь для Лейлы имеет принципиальное значение один раз ты с кем-то перепихнулся или два? — поинтересовался я. — Ты можешь скрыть свой проступок и жить с этим всю оставшуюся жизнь, терзаемый чувством вины и страхом, что Лейла обо всём догадается. Однако я открою тебе тайну. Скорее всего, тебе придется ей сознаться в том, что случилось. А ей, как всякой бабе, придется тебя простить. Что касается желания прикончить всю эту мразь, я хочу этого не меньше, а, может, даже больше тебя. Но ответь мне, кем ты готов пожертвовать ради этого, собой или Филом? Я знаю наверняка, если мы сейчас бросимся в бой, при самом лучшем раскладе, я потеряю одного из вас, в худшем — двоих. Я не могу себе этого позволить, поэтому я иду к цели мелкими шагами, осторожно на ощупь, зная, что мы можем победить без жертв.

Меня качнуло. Я почувствовал, что-то теплое на лице. Облизал сухие губы, во рту появился вкус металла. Поднял руку. Рука была тяжелой, чужой. Дотронулся ладонью до губ. Кровь, точнее размытое красное пятно заплясало в глазах. В голове застучало. Мир стал гаснуть.

— Лодка, — уже теряя сознания, услышал я голос Фила.

Да, мы все в одной лодке, но куда она плывет, на тот или на этот свет? А может свет — это лишь мираж, и в мире есть только тьма? Равнодушная, вечная, ничего не обещающая и никуда не зовущая, дарующая вечный покой истерзанному сознанию.