Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 5

Глава 1

Дорога до Уруса оказалась вопреки обманчивой оптике неблизкой, кроме того, ноги вязли в песке, ещё больше замедляя наш унылый ход.

Я бодрился и старался своё настроение передать приунывшим товарищам. Получалось не очень и у меня, и у них. Грядущее путешествие обещало быть не из приятных. До дома больше года пути. У всех накопилась усталость от бесконечных бесплодных скитаний и опасностей, да и чего уж тут, друг от друга тоже.

Фил держался замкнуто, отстраненно. Агрессия прошлых дней сменилась апатией. Он воспринял поступок Киры, как предательство единственного родного ему человека — это потрясло его. И казалось, окончательно вывихнуло ему мозги набекрень. Я переживал за друга, но ничем не мог ему помочь. По опыту знал, что в такие моменты человек может помочь себе только сам, а Фил сдался, сдался уже давно, уступив место человека в себе, зверю.

Венди, чувствуя настроение Фила, тоже была подавлена, ластилась к нему, но он её не замечал. От чего девушка в обличье маленькой девочки всё больше мрачнела и давала волю отчаянию, которое нет-нет да выступало у неё из глаз тихими слезинками.

Томаш переживал за свою драгоценную Лейлу и то, что в этом году он пропустит самый важный, заключительный этап посвящения в своей разлюбимой академии. А это значило, что коннетаблем теперь станет не он, а совершенно точно некий гаденький Эдвард, чего, по мнению Томаша, допустить было просто нельзя. Оно и понятно, ведь мечты и стремления многих лет обучения самого Томаша рухнули.

Меня же это тревожило меньше всего, хотя Леон настоятельно мне это обучение навязывал, чтобы именно этим самым коннетаблем стал я, возглавив войска по заслугам, а не по блату.

Однако я уже давно был напрочь лишен романтичных чаяний Томаша и судил об этом исключительно с точки зрения эффективности. Опыт же показал, что не больно-то статус лучшего ученика этой моднявой академии спасал Томаша в трудных ситуациях. Значит, на практике эти знания пригождаются постольку поскольку. А в нынешних реалиях надвигающейся неотвратимой войны, время слишком ценный ресурс, чтобы так бездарно его тратить на бессмысленные попытки доказать кучке знати, кто тут главный и кому они должны подчиниться. Для этого достаточно просто пару раз продемонстрировать свою силушку. Я считал, что этого будет достаточно.

Я хотел увидеть Стеллу, не просто увидеть… Хотел почувствовать её в своих руках. Кроме того, необходимо было поговорить с отцом, в последнее время мне стало не хватать его постоянного недовольства моей персоной и иногда раздачи вполне дельных советов. Проще говоря, я к своему удивлению, соскучился.

Но главное, что меня тревожило — это надвигающаяся опасность на взятые под свою защиту земли. Я должен был быть сейчас там с Леоном, готовиться к защите, заключать союзы, укреплять связи, собирать и обучать войска, вдохновлять людей. Вард был крайне опасный враг, и всегда на несколько шагов опережал меня. А сейчас он знал, что Тринадцать герцогств остались без своего защитника. Кроме того, мы разбудили лихо и теперь в Арчибальде живет некая сущность Седрика Тёмного. Лошадка, действительно, тёмная, но не стоило его недооценивать.

Груз реальности давил, но меня утешало одно, что рано или поздно, мы всё равно вернёмся домой. Во мне жила надежда, что это произойдет раньше, чем будет поздно. Я намеревался сделать для этого всё возможное и невозможное, благо есть у нас зеркало, и мы можем держать связь с Лейлой и Леоном. Не всё еще потеряно, не всё…

Под это мы и пришли в Урус. На подступах к великому Урусу стоял валун и на нем было высечено следующее:

«Западная цивилизация — это разум этого мира, а восточная — это его сердце. Что может разум против сердца? Обернитесь на восток западники, там вы найдете спасение и ответы. Не разумом, но сердцем познаете вы истину и красоту этого мира».

Я наморщил лоб гармошкой, остальные тоже озадачено присвистнули.

— Заумь какая-то, — буркнул я, почесывая репу.

— Мроты любят пофилософствовать, — пожал плечами Томаш.

У огромных врат, песчаные колонны которых подпирали собой небо, стояли маленькие букашки чернявых стражников — здесь их называли делибашами, с намотанными на бошки тюрбанами и вооруженные изогнутыми саблями.

Однако приблизившись мы осознали, что мроты вовсе не мелкие задохлики, как казалось издалека, а вполне себе подстать нам — крепкие, натренированные мужики, только многодневной щетины у них на лицах не имелось. Они равнодушно окинули нас цыганским взглядом мротов и, ни слова не сказав, пропустили внутрь.

Великий Урус был огромен и доверху заполнен шумом и людской суетой. Архитектура сильно отличалась от ставших уже привычными европейских видов замков и ровных, как под линейку, улиц, втиснутых между строгими обезличенными домами. Здесь дома напоминали здоровенные пестрые шатры, хаотично раскинутые, где у кого сердце отзовётся, пространство необъятно, поэтому шатры раскиданы просторно. Типичный город востока — пыльный, жаркий, с тяжелым пряным воздухом, по раздольным улицам которого бродили герои сказок тысячи и одной ночи.

Вскоре я понял, почему у всех местных мротов на головах намотаны тюрбаны. Солнце стало биться в виски, кожу опалило горячим дыханием зноя, мозги запеклись в собственном соку и едва-едва держали мысль. Надо было срочно уйти куда-нибудь под крышу или раздобыть себе головной убор.

В толпе мротов мы явно выделялись своей европейской внешностью и одеждами. Люди на нас поглядывали с любопытством и опаской, но никто с расспросами не лез.

Мысль текла через память, пока не натолкнулась на одну маленькую заколдованную деревеньку, где обозленные люди неприветливо, вооружившись вилами да топорами, встречают гостей. Там в подвале, на шее, с петлей из сколопендр томился собственным безумием несостоявшийся правитель Питер и множил страдания всех тех, кто волей судьбы был связан с ним, а таких было считай, что вся деревня. Возможно, именно по этим улицам Уруса порхала его загадочная мротская принцесса Кармалита, ради которой и пошёл парень на сделку с силами зла, ради которой же и нашел в себе силы расторгнуть эту сделку.

Казалось, что с тех пор, как мы побывали в проклятой деревне и дали надежду на спасение её жителям, прошла целая жизнь. В голове немного прояснилось, у меня появилась цель. Не случайно же нас занесло сюда, на край земли. Надо будет распутать этот змеиный клубок и всех спасти. Всё как обычно просто и понятно — спасти тех, кто нуждается в спасении.

Я подумал, что с некоторых пор вытаскивать людей из беды стало нормой моего существования, я будто и не мог уже без этого. Мной целиком и полностью овладел синдром спасателя. Сложно объяснить, что мне это давало кроме вечной угрозы остаться без головы самому и подставлять под удар близких. В этом не было сиюминутной радости или вожделенного счастья. Однако я, спасая других, будто бы спасал что-то внутри себя, спасал в себе человека, спасал в себе сокола. Ставя долг, выше своих хотелок я становился больше себя самого и в этом чувствовал свое предназначение. Я знал, что должен бороться со злом, даже если невозможно его победить, я должен сражаться, чтобы не победило оно.

Я искал глазами какой-нибудь трактир, чтобы бросить якорь, но ничего похожего не находил. Нас окружили запахи подпорченных фруктов, рыбы, вперемежку с человеческим потом и сладковатой, еле уловимой крови и гнили.

В мои размышления вдруг ворвался какой-то громкий зовущий звук, который повторился трижды, будто в дуду протрубили. Мы удивленно переглянулись, пытаясь понять, что сие значит.

Однако обсудить не успели. Нас со всех сторон облепила пёстрая толпа и понесла куда-то течением вглубь города, пришлось взяться за руки, чтобы не потеряться, и двигаться змеевидной цепочкой.

Стало мутить от жары, движения и всё более усиливающейся вони. Я уже совсем был дезориентирован и мечтал только о том, чтобы выйти из этого водоворота людей и окунуться в какую-нибудь прохладу.

— Да откуда ж вас столько! И куда несёт⁈ — в сердцах вознегодовал я.

— От верблюда! — хохотнул рядом идущий паренёк с серьгой в ухе. — Идём на казнь! Кто не придёт, тот следующий! Такие нынче у нас порядки.

— Не болтай, — рядом идущая тётка отвесила пареньку затрещину.

У мротов был интересный говор с ярко выраженным южным акцентом. Я хотел было ещё порасспрашивать паренька, но его вместе с тёткой оттеснили, а другие люди мои вопросы попросту игнорировали. Между тем теснота давила на меня всё сильнее, и не только на меня, Томаш и Фил тоже бормотали себе под нос ругательства, из печатного там было только:

— Сраные мроты! Не продохнуть! Сейчас звереть начну!..

Я уже всерьёз подумывал, как с помощью магии выбраться из толпы, когда движение вдруг прекратилось. Судя по всему, мы-таки доплыли на центральную площадь. Дохлятиной здесь воняло, аж дух вышибало до рези в глазах. Люди, задрав головы, смотрели на что-то у нас над головами. Мы тоже задрали голову и взглянули на происходящее на постаменте.

Сердце бухнулось в виски. К горлу подступил комок. Мы поспешно опустили взгляды.

На возвышении в несколько рядов к самому небу тянулись десятка два крестов, к ним за руки были привязаны обнаженные мужчины, женщины и даже несколько мальчишек, едва достигших подросткового возраста. Все они были отданы на растерзание солнцу. Одна из самых мучительных и страшных из возможных казней, происходящая в самом сердце города.

Я сразу переключился на соколиное зрение и стал сканировать, кого могу спасти. Все несчастные были буквально на последнем издыхании, я почувствовал их боль и страх, будто это меня, а не их, за горло взяли костлявые руки смерти. По телу прошел озноб, я подавил подступившую рвоту.

Помочь я мог от силы одному, и то, исчерпав себя до дна. А это значило, что даже если и возьмусь кого-то исцелить, то все равно не смогу отстоять его право на жизнь. В этом мире право на жизнь не было естественным, и его никто никому не давал от рождения, его можно было только взять силой. От собственного бессилия скрипнул зубами, до боли сжимая дрожащие пальцы в кулак, я ругнулся. Задавил в себе подкативший к горлу ком чувств, и стал вновь рационально оценивать происходящее.

Странно было то, что казнь происходила вовсе не на площади, как подумалось вначале, а в огромном, но всё же дворе невероятно роскошного дворца. Я никак не мог понять, какому даже самому жестокому тирану могло взбрести такое в голову. Кому может нравится, когда у него под окном такое вот зрелище и ведь вонь же невероятная.

— Будем спасать? — коротко спросил Томаш.

— Пока наблюдаем, — покачал головой я, подавив в себе жгучее желание, сказать; «да».

Я заметил, что на айван степенно вышла тоненькая женщина. И именно на ней сосредоточилось все внимание толпы. Её хрупкость была вдвойне подчеркнута окружившими ее здоровыми делибаши. Первое, что бросалось в глаза — это её прекрасные волосы, черные мелкие кудри сверкали на солнце и спускались к самому полу. Верхнюю половину лица её скрывала маска, из которой по мротски хитро и равнодушно выглядывали большие черные глаза. Ярко алые губы, кривились в недоброй усмешке.

— Великий Урус погибает! — звонким колоколом пронёсся приятный голос статуэтки. — Я — Закира перворождённая, пришла вернуть этому городу его прежнее величие и славу! Мы должны стать едины в этой великой цели! Будьте уверены, каждый, в чьём сердце живёт измена будет найден и заплатит за свою неверность.

Вот нашлась и таинственная госпожа Закира, которой служил Латиф, желающий преподнести ей в подарочек изувеченную им прекрасную белую птицу в клетке и рабов. Благо, что эта мразь повстречала на пути нас, и Закире пришлось обходиться без его подношений.

Толпа вела себя непривычно. Не было возбуждения и бешенного подъёма звериной жестокости, которые обычно свойственны людям, пришедшим на зрелище чужой казни. Это был чистый страх и ненависть к ней, этой хрупкой таинственной статуэтке и ещё — отчаяние.

Закира махнула рукой, и на помосте рядом с крестами из ниоткуда появилось шесть богато одетых прислужников в таких же масках, что и она. В руках у них были накрытые черной тряпкой огромный клетки, в них что-то нетерпеливо копошилось. Они хором, нараспев огласили вердикт несчастным.

— Эти нечистые посмели посягнуть на честь и достоинство нашей славной достопочтимой правительницы Закиры. За их скверные помыслы и задуманные преступные деяния, направленные против священной власти, всемилостивая правительница приговорила их к очищению. Через боль и муки свои они достигнут просветления и уже чистыми отойдут к Амадей. Да огласится криками, да смоется кровью их позор. И будет другим наука, ибо нет никого мудрее и прекрасней, чем наша прекрасная Закира! За великий Урус!

— Я повелеваю, всем верноподданным закрыть глаза! — вновь подала голос Закира. — Закройте глаза и не открывайте их, пока я не разрешу. Такова моя воля, таков мой указ!

Вот это уже совсем ни в какие рамки не вписывалось, обычно казнь была в устрашение и зачем созывать народ для данного зрелища, если в самую кульминацию велишь ему закрыть глаза. Я повертел головой, люди действительно все как один глаза зажмурили кто-то даже ладонями закрылся.

Я естественно верноподданным этой дамочки себя не считал и вылупился на ряды с крестами ещё пристальней, чем прежде, боясь упустить что-то важное

Прислужники Закиры стали обходить кресты и гортанно распевать какую-то неразборчивую дичь, раскачивая в руках свои клетки на манер кадила. У меня отчего-то от их пения кровь стыла в жилах, в висках стучало, сокол внутри бился, желая вырваться и прекратить эти звуки любой ценной.

— Не смотрите! — услышал я шепот Венди. — Закройте глаза, дурни!

Из нас четверых глаза, действительно, закрыла только Венди. Слушать малявку никто из нас не собирался. Фил даже шикнул на неё.

— Что ж, я вас предупредила! — обижено буркнула девчонка.

Прислужники Закиры сорвали с клеток черные тряпки. Такой мерзости я в жизни не видел. В клетках бились сотни летающих сколопендр размером с крупную саранчу. Руками в перчатках прислужники Закиры открыли дверки клеток.

Рой этих тварей взвился и облепил тела мучеников на крестах. Они жадно, с отвратительным чмоканьем принялись заглатывать человеческую плоть. Раздались душераздирающие вопли. Откуда только у этих полумёртвых людей силы нашлись на такие крики. Через несколько минут показавшимися вечностью, твари вернулись в клетки, оставив на крестах голые кости.

Прислужники Закиры накрыли клетки чёрными тряпками и словно бы растворились в воздухе. Появились другие, которые сняли обглоданные кости с крестов и небрежно покидали их в один мешок.

— Откройте же глаза мои верноподданные! — ласково промурлыкал голос Закиры.–Узрите тех, кто ослушался меня, предав всех нас и величие нашего города Уруса! Да будем судить их по деяниям их! — в голосе возникла угрожающая интонация.

Земля у меня ушла из-под ног. Пространство кувыркнулось. В глазах потемнело, ракурс сместился. Я на краешке помутненного сознания объяснил себе, что так должно быть, ощущается солнечный удар.

Я очнулся, свысока оглядел толпу. Лица у людей были потухшими, бледными.

Я наткнулся взглядом на тётку, которая дала затрещину заговорившему со мной пареньку с серьгой в носу. Она села на колени и заламывая руки о чём-то беззвучно рыдала. Какой-то мужик безуспешно пытался её урезонить, однако подоспевший делибаш ударом рукояти сабли сделал это быстрее.

У меня отчего-то страшно выламывало руки. Я попытался ими покрутить и не смог. С трудом повернул чугунную голову, шея отозвалась тупой болью. Я обнаружил своё привязанное верёвкой к деревяшке запястье. Слева от меня виднелся крест, на котором был подвешен обнаженный Томаш.

Медленно стало доходить, что какая-то неведомая чудовищная сила вздыбила меня, Томаша, Фила, да и вообще, всех тех, кто ослушался приказа Закиры закрыть глаза, на кресты, где ещё мгновение назад висели останки от прошлых узников.

— Итак, хорошенько подумайте, что может оправдать вас, неверные! Завтра на рассвете над вами будет суд! Сейчас же повелеваю всем разойтись!

Я попробовал закричать и понял, что из моего горла не вырвалось не единого звука. Я был нем, нем, как и остальные несчастные, повисшие на соседних крестах. Площадь стремительно пустела.