Чужак. Черный титул

Глава 10

Глава 10. Некрополь

Старые коряги торчали, словно ненависть мертвецов, что посчастливилось сгинуть на Ведьминой горе. Именно здесь провожали в последний путь прекрасных дев, обвиняемых в колдовстве. Именно здесь, самая молодая из них произнесла свое главное проклятие.

Кладбище было старым. И тянулось через огромное поле, заканчивающееся обрывом. Арочные ворота, сложенные из почерневшего от времени камня были разрушены — осталась лишь небольшая каменная и рисунок трубящего ангела на самом верху столба. А впереди все утопало в зелени, вьюнах и мхе. От могил практически ничего не осталось, лишь жалки осколки надгробных плит и покосившиеся жерди крестов.

Замерев возле старого покосившегося креста, Моргнате задумчиво склонил голову и попытался прочитать начертанные на камне слова. Древний язык, старше самой Римской. Я заметил, как губы монаха шевелятся, послышались странные, непонятные буквы, напоминающие карканье ворона.

— Кто здесь похоронен? — уточнил я у Морганте.

Тот ничего не ответил. Склонившись еще ниже, он прикоснулся пальцами к поросшему мхом камню. Выпуклые буквы, почти стерлись, но как мне показалось, монах смог распознать первые несколько слов. И перешел к следующей строчке.

Опять мне не оставалось лишь ждать, когда он закончит свою работу. Присев на одну из надгробных плит, что напоминала холмик, из-под которого торчал обломанный каменный край, я извлек из мешка кусок вяленого мяса. Отгрызть от него кусок было не просто, но когда у меня получилось, я стал быстро работать челюстями, словно жую жвачку.

Выпрямив спину, Морганте отошел в сторону и задумчиво почесал затылок.

— Чего такой задумчивый? — поинтересовался я у монаха.

Тот лишь покачал головой и быстрым шагом направился к соседней могиле, которая казалось точной копией близнецом первой. Коснулся камня и стал водить пальцем по кресту. На этот раз дело шло быстрее. Минута — и монах отошел в сторону, подошел ко мне.

Вид у него был еще тот. Осунувшееся лицо, растерянный взгляд. Сложилось впечатление, что он нашел могилу своего родича, ну или что-то в этом роде.

— Подкрепишься? — протянул я Морганте мясную полоску.

Тот посмотрел на меня. Задумчиво, и даже отрешенно. Отвечать не стал, лишь покачал головой, заставив меня немного заволноваться.

— Да что стряслось-то? — я задал свой вопрос чуть громче, чем было необходимо.

Дальняя часть кладбища, утопающая в небольшой дубовой роще ожила. Стая птиц резко взмыла ввысь, растворившись в ночной дымке. Это были вороны. Массивные, тяжелые, с огромными клювами — их движения оказались медленными, вальяжными, словно они давно разучились летать, а сейчас сделали это вынуждено.

— Худой знак! — произнес Морганте отрешенным голосом.

— Ой, только не говори, что ты веришь во все эти суеверия.

Монах покачал головой, но голос ответил согласием:

— Теперь верю.

— Во что именно?

Развернувшись на месте, карлик вернулся к двум замшелым крестам и указав на правый из них, уверенно произнес:

— Мне неведомо, что здесь происходи. И какие силы теперь владеют Вольтеррой. Но мне известно одно — на этих надгробиях выбиты наши с тобой имена. У меня нет этому разумных объяснений. Возможно, это происки Дьявола или иной враждебной силы, которая хочет растоптать нашу веру. В любом случае это доказывает, что мы идем правильным путем, раз наш противник пытается ставить нам палки в колеса…

— Погоди, погоди, что значит наши имена? — перебил я монаха. — У меня и имени то нет, вы просто зовете меня.

— Mannaro.

Я уставился на карлика полным удивления взглядом.

— Здесь написано следующее:

В этой могиле покоится чужак, именуемый всеми mannaro . Чей путь лежал в наши земли сквозь сотни миров и миллиарды звезд. Человек сопровождавший в Святом походе нерослого Винченцо Морганте, именуемого Большой монах.

— И все? — уточнил я.

— А разве этого недостаточно?

— Обычно еще ставят срок жизни, дату рождения, смерти.

Морганте улыбнулся, правда улыбка эта вышла довольно грустной.

— Пишут, если знают.

— Погоди, но как такое может быть: мы живы, а могилы есть. Кто же тогда внутри? — я скептически осмотрел могилу, прикоснулся к зеленым шапке мха, под которым виднелась крохотная фигурка спасителя. — И потом ты уверен, что прочитал верно?

— Можно ошибиться в одном слове, но исказить общий смысл невозможно, — ответил Морганте. — Это мертвый язык этрусков, больше всего он схож с греческим алфавитом, но со многим допущениям. Нас учили читать льняные книги в Генуе. Так что нет, чужак, я не ошибаюсь. И внутри этих могил наши с тобой тела.

— Тогда почему мы живы?

— Потому что наше время еще не наступило, или еще не прошло, — довольно витиевато объяснил монах.

— Как такое может быть?

Вздохнув, Морганте устроился удобней и, сложив руки на коленях, начал неспешно говорить:

— Мой наставник и духовник отец Альдо говорил, что настанут такие времена, когда мир погрузится в странное состояние, вроде зимней спячки и тогда время станет подобно льду, которые холодит душу, заставляя нас предаваться унынию. Это будет сложный период для тех, кто верует. Но еще сложнее его будет пережить тем, чьи сердца пусты. Зло разворошит старые листья, заставив время расколоться на куски.

— И что это все значит? — поинтересовался я.

— А это значит, что предсказание сбылось. А время это не просто песок, который перетекает из верхнего сосуда в нижний. Отнюдь, у него есть формы и свойства куда более сложные для нашего понимания.

— Хочешь сказать, что время это глина, которая может принимать любой вид?

Как же мне хотелось поговорить с Морганте на частоту и рассказать ему о техническом прогрессе, мире из которого я прибыл. Впрочем, что бы это изменило? Разве смог бы я доказать ему свою правоту и что наши ученые умы не продвинулись дальше Теории относительности. Да, время может замедляться или ускоряться. Но разве кто-то смог доказать, что время подвержено хаосу и прошлое легко сможет стать будущим, а настоящее раствориться в прошлом?

Но тогда, как объяснить то, что мы сейчас лицезрели на церковном кладбище? Наверное, монах был прав, здесь лишь вопрос веры и ничего больше.

— Мне трудно предполагать, а строить догадки на счет собственной кончины — нет никакого желания, — внезапно произнес монах.

— Стало быть, наше время еще не настало. А когда произойдет, будет очень забавно оказаться в этом месте, — улыбнулся я.

И мы двинулись дальше. Впереди нас ждали множеств черных крестов, и новая часть кладбища.

— Почему они безымянные? — поинтересовался я у монаха.

Морганте покосился на гладкий камень и, пожав плечами, принялся рассуждать вслух:

— В Италии существует множество монашеских орденов. Крупнейший — доминиканский, придерживается консерваторских традиций. Но есть и другие, менее значимые, но желающие внести собственную лепту в общие правила. Святой престол этому не мешает, а даже наоборот, поощряет строгость в монашеском служении.

— Так легче держать лошадь в узде?

Взгляд Морганте сделался хитрым. Он недовольно сощурился, но отрицать мою догадку не стал. Да и зачем. Власть всегда зиждиться на строгости и глупости, иных способов за тысячу лет люди так и не придумали.

— Орден Затворцев один из пяти уровней защиты нашего мира от Дьявольских сил. Их оружие — это молитва, которая не должна прекращаться не на минуту. Остановился — считай, пропал, впустил в свое тело темную сущность. Поэтому братья во кресте, меняют друг дружку не останавливая своего вечного пения. Их чистые голоса должны звучать от заката до рассвета, пока жив этот мир. Это первая преграда на пути к истинной реликвии. И если случиться так, что Сатана или его приспешники, доберутся до неё — мир падет во мрак.

— И эта реликвия хранится в Вольтерре?

Монах улыбнулся, покачал головой:

— Конечно, нет. Как бы не пытались обелить город Первой ведьмы. Но у него слишком сомнительная репутация, чтобы хранить святую реликвию здесь.

— Тогда где находится последний Рубеж веры? — задал я очередной вопрос.

— Спроси это у Совета Десяти, — уклончиво ответил Морганте.

Разговор, как я понял, был закончен.

Миновав второй круг кладбища, мы выбрались к его новой части. Здесь не было высоченных пений с зелеными шапками и широких низкорослых кустов окруженных вереском, а еще кампсис, который лианой оплетал остаток северной стены. Следующая часть была голой и безжизненной, даже высокая трава казалась пожухлой, и будто выжженной палящим солнцем.

Разделения здесь шли довольно четкие — из гладкого камня, которые, скорее всего, завезли с прибрежных районов, была выложена невысокая, по пояс, стена. Я подошел и попробовал поднять один из камней. Ничего не вышло. Внешне, казалось, что они лежат друг на дружке, без всякого крепления. Но оказалось, что скрепляющая смесь все-таки имеется.

— Намертво приделаны, — произнес я, оставив всяческие попытки оторвать хотя бы один камень.

Монах кивнул и отрешенно пояснил:

— Сила молитвы не имеет границ.

— Она скорее не имеет смысла при строительстве, — отшутился я.

Вступив в новую часть кладбища, я остановился, удивленно оглядев бескрайние просторы, усеянные человеческими черепами. Никаких обозначений, каменных плит или крестов, здесь не было в помине. Каждый череп располагался в ровном ряде себе подобных, создавая геометрически правильные вертикальные и горизонтальные ряды.

— Господи, да сколько их здесь? — поразился я.

Карлик перекрестился, и, кивнув, назвал точную цифру.

— Три тысячи восемьсот.

— А ты у нас еще и счетовод?

— Останки монахов капуцинов свезли сюда еще в прошлом веки. И это есть второй рубеж защиты. Святые мощи, способные отпугнуть нечисть любого порядка. Я бы назвал своих братьев — великими страдальцами. Перед тем как отделиться от францисканцев, острые колпаки — так капуцинов прозвали в простонародье, вернулись к строгой аскезе. И главной их идеей стало скорейший переход от тела бренного к духовному величию. В том была их великая силы отречения от всего живого, в том числе греховности.

— Но самоубийство вроде как грех? — вспомнил я давно забытую догму.

Морганте покачал головой:

— Они не совершали самоубийство, а планомерно путем молитвы добивались перехода в мир иной. Знаешь, чужак. Сейчас многие верят в перерождение. Короли строят себе богатые усыпальницы, над которыми трубят ангелы, заставляя пробудиться их бренные тела. Человеком движет идея — и чем она безумнее, тем больше у нее последователей.

— Забавно.

— Ты так думаешь?

— Конечно. Безумная идея превращает твою жизнь в вечное ожидание чего-то великого, что никогда не настанет.

— Действительно забавно, — согласился со мной Морганте.

— Скажи, а почему рубежи защиты расположено именно здесь?

— Delsennodipoisonpienelefosse[1], — отметил Морганте. — Понимаешь, здешние земли не зря манили к себе первых поселенцев. Вольтерра стал одним из двенадцати городов этрусков. Так называемым городом-крепостью. Но мне больше нравится название Внешний щит. И оно не случайно. Особые места силы должны быть запечатаны, иначе наш мир наполнится легионом кошмарных существ, а в наши города пожалует в гости сам Сатана.

— Ты в это веришь?

— Если бы не верил, меня бы здесь не было.

Мы вышли к небольшой часовне полностью сложенной из человеческих костей и черепов. Вход был без двери и представлял собой невысокий темный вход, утопающий в кромешной темноте.

— Довольно странное зрелище, — заметил я. Разбросанные черепа, а в конец, посреди чистого поля постройка из костей. Я обошел её по кругу, совсем крохотная, буквально два на два метра. — Интересно, что внутри? Костяные статуи и лампады?

— Там расположен вход, — ответил Морганте. — Скорее всего, там расположены катакомбы этрусков. Там мы и найдем стражей Вольтерры.

— Уверен?

Карлик обернулся и развел руками:

— А разве ты здесь видишь свежие могилы?

Остановившись на пороге костяной часовне, я погрузил руку в темноту, поводил ей из стороны в сторону — ладонь и часть предплечья словно растворились в пустоте.

— И как нам туда идти без факела? — поинтересовался я.

Монах отодвинул меня в сторону, и перед тем как исчезнуть в недрах странной постройки, наставительно произнес:

— Вера даже слепому укажет путь.

— Ага, а зрячему поможет сломать шею, — хмыкнул я.

Яркий свет ударил в лицо, словно я вынырнул из глубины на поверхность. Только ступени под ногами вели не вверх, а вниз. Прищурившись, я осмотрелся. Огромный зал, напоминал храм, только вместо каменных скульптур, костяные украшения, а еще прикованные к стенам скелеты в выцветших сутанах которые держат в руках огромные черные кресты.

Еще двое монахов капуцинов стояли при входе — мумифицированные лица, скрюченные суставы рук. Зрелище прямо скажем: не для слабонервных. Даже у меня вызвало некое отвращение.

— А у кого-то отменное чувство юмора! — скривился я.

— Это храм, предназначенный для созерцания и размышлений, — не согласился со мной Морганте.

Спорить я с ним не стал. Мир, в котором я оказался волею судеб, был слишком фанатичен в своей вере, причем очень часто это буквально граничило с настоящим безумием. И я никак не мог проникнуться к людям, живущим в эту странную, местами весьма гнетущую и невероятно жестокую эпоху.

Мы прошли вдоль каменных ниш, в которых на груде камней отдыхали еще несколько мертвых монахов. У одного из них в руке застыла длинная трубка, а второй — намотал на ладонь четки и, запрокинув голову, уставился на потолок, где был подвешен крохотный скелет с крыльями.

Широкий зал, вывел нас к небольшому пролету, где на огромном каменном алтаре лежало несколько тел, замотанных в льняную, почерневшую ткань.

— Стражи Вольтерры. — Остановившись справа от тел, Моргнате прочитал над ними короткую молитву.

— Неужели ты и впрямь собираешься болтать с мертвецами? — поразился я.

— С милостью божий я думаю, у меня это получится.

— Интересно будет понаблюдать.

— Тогда отойди в сторону и не мешай.

Морганте стал аккуратно разворачивать тело. Рядом стояли благовония и стояли потухшие свечи. Сначала освободил от ткани голову до плеч. Дальше разматывать не стал. Внимательно изучил серое безжизненное лицо с глубоким рубцом на шее. Открыл рот, провел пальцем по верхнему, нижнему небу. И удовлетворено вытер руку о рясу. Потом обратился ко мне:

— Подай суму.

Зажег свечи. Масло. Открыл библию. И принялся читать.

Латынь оказался очень певучим языком, который слегка усыпил меня. Еще бы минуту, и я превратился в одного из одеревенелых капуцинов. Но монах не дал мне этого сделать. Как только он прекратил нараспев читать псалом, в зале воцарилась тишина, которая продолжалась минуту. А потом мертвое тело дернулось.

[1] Могилы мудрости полны (итальянская пословица)