Чернокнижник из детдома

Глава 3 Спецприемник

Спецприёмник, куда меня доставила дамочка из опеки на дребезжащем автобусе с решётками на окнах, оказался той ещё дырой. Он лишь усилил моё впечатление о том, что к детям, потерявшим родителей, здесь относятся, как к преступникам.

Отчего так? Это убеждение у меня возникло, стоило мне осмотреть комнату с четырьмя двух ярусными кроватями, которые стояли очень близко друг к другу, и полюбоваться на окно — пока единственный источник света в той комнатушке, что торчало под самым потолком. Мало того, что само оконце было ничтожных размеров, так его ещё и толстый прут металла посередине пересекал. Как есть тюрьма. Разве, что входная дверь хлипковата, и стены с соседней комнатой имеют чисто номинальное значение. Они в один кирпич сложены так, что там ещё и дыры в кладке имеются. Явно кто-то на строительном растворе экономил, когда подвал разгораживал. Как минимум две трети раствора не доложил, довольствуясь парой скудных лепёшек на один кирпич.

Скучал я недолго. Полчаса не прошло, как загремели двери и в соседнюю комнату привели девочку лет одиннадцати ­- двенадцати. Пока я размышлял, стоит ли с ней знакомиться, где-то наверху разгорелся скандал. Прислушавшись, я разобрал, что какая-то тётка уже была в приюте, но там мест не оказалось и её направили в спецприёмник. Её убеждали, что ребёнка нужно оформить, а она в ответ орала: — «Вам нужно, вы и оформляйте, а я все её бумажки вам принесла».

В итоге, вскоре соседняя камера, ой, то есть комната, пополнилась ещё одной обитательницей — русоволосой девчулей лет восьми — девяти, в придачу к которой шёл узел с тряпьём, связанный то ли из шторы, то ли из простыни. Освещение здесь убогое, так что — не разобрал.

Похныкав, как водится, девчонки принялись знакомиться, а я превратился в наблюдателя и слушателя. Не то, чтобы мне это особо надо, но интересно же узнать, какими ещё путями дети сюда попадают.

Оказалось, вполне обычными. Тамару, ту брюнетку, что постарше, привезла сюда полиция. Банальная история. Когда мать умерла, изрядно пьющий отчим с чего-то вдруг решил, что его семейная жизнь со смертью жены не закончилась, и полез приставать к девочке, которая спряталась в ванной комнате. Тома орала так, что сосед с соседкой выломали дверь, и отбив отчиму детородные органы до состояния временной непригодности, сдали его тушку полиции. В итоге отчима полицейские увезли в тюрьму, а Тому сдали в спецприёмник.

Катю же сюда привезла её двоюродная тётя. Когда умерла бабушка, с которой девочка жила, у них в доме тут же появилась громогласная родственница, торгующая на базаре китайским барахлом. Быстро переоформив бабушкин дом на себя, она выставила его на продажу, перебрала все Катины вещи, собрав старые в узел, а новые отложив в сторону, и потащила девочку вместе с этим узлом в приют, где ей отказали, направив в спецприёмник. Ругалась тётка в основном из-за того, что ей пришлось за такси платить, так как наша тюряга, а иначе я никак не готов это заведение назвать, находилась на другом конце города, причём на самой его окраине.

Часам к шести вечера, если судить по свету в оконце, мне и соседкам выдали по миске жидкой похлёбки и довольно скудному ломтю хлеба, который наверняка бы просвечивал, будь тут с освещением вопрос чуть лучше решён.

После этого всё затихло, и лишь некоторый шум сверху доказывал, что там ещё остался кто-то из персонала.

Если бы не магия, то я, скорей всего, быстро бы продрог. Жалкое подобие матраца и скудное подобие солдатского одеяла слабо способствовали борьбе с промозглостью подземелья. Холод, казалось, поднимался от самого каменного пола, пробираясь под тонкую ткань матраса и высасывая из тела последнее тепло.

Девчонки, к моему удивлению, оказались изобретательнее меня. Катя, та самая русоволосая, распотрошила свой узел из старой занавески. Внутри нашлась пара поношенных, но плотных вязаных кофт и несколько пар шерстяных носков. Без лишних слов они с Тамарой натянули носки поверх своих тонких, укутались в кофты, а затем, сложили друг на друга свои тощие матрасы, укрылись двумя одеялами и, обнявшись, задремали. Их ровное, пусть и вздрагивающее порой дыхание, было единственным звуком, нарушавшим гнетущую тишину.

Я же магию предпочел грубой силе, благо резерв был полон. Небольшой, почти инстинктивный жест пальцами — и воздух вокруг моего тела сгустился, образовав невидимый изолирующий кокон. Дрожь в мышцах прекратилась, сменившись приятной, сонной истомой. Я уже начал проваливаться в забытье, как вдруг сквозь дремоту до меня донесся приглушенный шепот.

— Ты спишь? — это была Катя.

— Нет, — чуть слышно отозвалась Тамара. — Я спать боюсь. Мне всё время кажется, он сейчас придёт.

«Он» — это, видимо, отчим. Я мысленно скривился. Страхи — штука цепкая.

Они замолчали. Я лежал с закрытыми глазами, но сон как рукой сняло. Мысли вихрились в голове: «спецприёмник», «временное размещение», «дети, оставшиеся без попечения родителей». Громкие, казенные слова, которые должны означать заботу и защиту. На деле же — холодные каморки с тюремными решетками, жидкая баланда и равнодушие сквозь тонкие стены. Ко всем здесь относились как к проблеме, которую нужно изолировать, а не как к человеку, которому нужно помочь.

Вдруг из соседней комнаты донесся сдавленный всхлип. Катя заплакала, стараясь делать это тихо, в подушку. Тамара что-то шептала ей, утешала.

И тут во мне что-то щелкнуло. Одиночество — мой старый спутник, я к нему привык. Для нас, чернокнижников, такое в порядке вещей. Но слушать, как плачут дети, запертые в подвале, потому что у них не осталось никого… это было уже слишком.

Я тихо поднялся с кровати, но вышло так себе. Скрип от неё раздался громкий и резкий. Шепот за стеной мгновенно стих. Я подошел к той самой стене, сложенной в один кирпич, и нащупал в кладке одну из самых больших щелей, которую заметил ещё днем. Она была толщиной в пару пальцев.

— Эй, — тихо сказал я в отверстие. — Не шумите. Это я, ваш сосед.

За стеной повисла напряженная тишина.

— Что вам надо? — наконец, отозвалась Тамара, и в ее голосе сквозила готовая к обороне настороженность.

«Вам». Как будто я взрослый. Как будто я чужой. В каком-то смысле так оно и было.

— Ничего, — честно сказал я. — Просто скучно. И холодно.

— А почему ты не плачешь? — неожиданно спросил тоненький голосок Кати. — Тебя же тоже сюда привезли. Тебе тоже страшно.

Я прислонился лбом к шершавой, холодной поверхности кирпича.

— Бояться — это нормально, — ответил я, тщательно выбирая слова. — Но иногда лучше думать о том, что будешь делать, когда отсюда выберешься.

— А мы выберемся? — в голосе Кати послышалась робкая надежда.

Я закрыл глаза. Перед мысленным взором проплыло лицо той самой дамочки из опеки, равнодушное и уставшее. Я подумал про прорехи в законодательстве, типичное дело для тех, на кого всем плевать, бюрократическую волокиту и это убогое, пропитанное тоской место.

— Обязательно, — тихо, но очень чётко сказал я.

И в этот момент это была не просто утешительная ложь. Это было обещание. Самому себе. Им. Этому миру.

— Я обещаю. Мы с вами отсюда выберемся.

— «Прелестно. Мало мне было своих головняков, так я ещё новые подцепил» — эта светлая мысль пронзила меня, чернокнижника, как электрическая искра толстый слой повидла. То есть, почти никак. Ни боли, ни сладости не ощутил, одна лишь горечь. Ну, её я как-нибудь переживу.

Утро началось с похода в туалет, под надзором хмурого мужика, после чего мне выдали помятую солдатскую кружку с жидким, едва сладким чаем и два чуть зачерствевших холодных пирожка с капустой.

— Готовимся на выход с вещами! — часа через три зычно известил нас всё тот же мужик, и уже через минуту загремел наружными засовами, открывая наши двери.

Мне собраться — только подпоясаться. Так что я вышел из двери, едва она открылась, и уже на лестнице догнал девчонок, которых выпустили раньше меня.

— Давайте помогу, — протянул я руку к узлу, который девчонки пытались тащить вдвоём, и они облегчённо выдохнули, без разговоров доверив мне свой ценный груз.

Не то, чтобы он был тяжёлый, но объёмный, а лестница узкая и девочки мешали друг другу.

— Эй, а куда я их шмотки засуну? У меня же полный багажник! Я его едва закрыть смог! — услышал я недовольный мужской голос, пока пытался проморгаться после темноты подвала.

Зрение вернулось скоро, и я огляделся. Небольшая машина, на которой за нами приехали мужчина и женщина.

— Ничего страшного. Поставим вещи на сиденье, а молодой человек нашу маленькую на колени возьмёт, — мягко начала увещевать его миловидная женщина лет тридцати, с удивительно певучим голосом, — Молодой человек, вы же не против?

— Я-то нет, а вот Катенька…

— Я согласна, — забавно тряхнула своими примятыми кудряшками русоволосая девчуля.

— Вот и чудно. Не переживайте. Нам недалеко ехать, — легко разрулила женщина конфликтную ситуацию.

— А почему ты меня Катенькой назвал? — первым делом спросила у меня мелкая егоза, едва устроившись на коленях так, чтобы можно было смотреть в окно.

С этим ей повезло. Посади её на сиденье, она бы только небо увидела, а с высоты колен — всё перед ней на виду.

— Сестрёнка у меня была. Почти такая же, как ты, и тоже светловолосая. Я её часто Катенькой звал, или Катюшей. Ей нравилось, — поделился я сведениями, добытыми из памяти реципиента.

Да, с памятью мне удалось справиться. Пусть не вдруг, но я уже очень многое «вспомнил», а остальное приходит по мере обращения, правда я при этом слегка подтормаживаю.

— Катюшей меня только мама называла, а Катенькой — бабушка, — наморщила она лоб, готовясь захлюпать носом.

— Смотри, какой кот красивый, — поторопился я отвлечь её от воспоминаний, показывая на действительно роскошного кота на крыльце одного из частных домов, — Ты любишь кошек? Если разрешат котика завести, я для тебя найду самого красивого котёнка.

— Правда?

— Честное слово!

— У нас есть кот и кошка, — повернулась к нам женщина, — Но они на кухне живут и кладовку от мышей охраняют.

— А как их зовут? — тут же переключилась девочка на новую тему.

— Мурзик и Муся.

— Их можно будет погладить?

— Это уж как ты сама с ними договоришься, — усмехнулась взрослая собеседница, — Они не ко всем на руки идут. Я с ними больше года знакома, но погладить себя они лишь несколько раз разрешили.

Катю это озадачило и она уставилась в окно, а женщина уже мне улыбнулась и благодарно кивнула. Поняла, что я мелкую с опасной темы переключил, не дав ей перейти на рёв и сопли.

Прекрасно её понимаю. У девочек сейчас очень сложный период, и чем более гладко он пройдёт, тем целостней останется их психика. Дай им уйти в свои беды, и получишь надломленные души неврастеничек или детей, ушедших в себя так глубоко, что не достучаться.

Доехали мы действительно быстро. По местным меркам времени, примерно за четверть часа. Не такой уж он и большой город — этот Уссурийск.

А когда я вышел из машины…

Что могу сказать. Первое впечатление — удручающее зрелище.

Двухэтажное здание с облупленным фасадом и следами лепнины над окнами. Запущенная территория и имитация ограды, зияющая несколькими провалами упавших секций.

— Добро пожаловать в приют номер три города Уссурийска, — попыталась подсластить пилюлю наша сопровождающая, но вышло у неё так себе.

— Клавдия Петровна, постарайтесь побыстрей разгрузить машину. Я всего лишь электриком на полставки здесь работаю и мне уже пора появиться там, где побольше вашего платят, — начал нудить водитель машины.

Женщина такого явно не ожидала и растерянно закрутила головой, не понимая, что же ей делать.

— Давайте я всё прямо здесь выгружу, а вы уже не торопясь придумаете, как это доставить, куда нужно, — предложил я нашей сопровождающей, попутно оценив, как недовольно зыркнул мужик в мою сторону.

Похоже, он хотел выжать что-то большее из этой ситуации, но увы ему, не вышло.

В багажнике машины оказались продукты и небольшая, но тяжёленькая упаковка ученических тетрадей. Всё это я выгрузил, бросив под низ два деревянных ящика с консервами, и сгрузив уже на них всё остальное.

— У нас в приюте есть своя машина, но Семён Иванович э-э-э… приболел, вот мне и пришлось обратиться к Василию, — зачем-то пояснила мне Клавдия, несколько потерянно глядя вслед уезжающей машине.

Ну, даёт! Даже я понял, что мужик к ней яйца подкатывал, а ей словно невдомёк. Совсем про другое думает.

— Клавдия Петровна, вы бы доставку привезённого организовали, куда надо, а мы с девочками вас пока тут подождём, а то вон, рыба скоро оттаивать начнёт. Как бы не испортилась, — ткнул я пальцем в солидную по размеру упаковку замороженных рыбёшек, обтянутых прозрачной плёнкой.

Судя по незатейливости упаковки — этот брикет замороженной рыбы из самых дешёвых. Впрочем, какая бы она ни была, но в любой рыбе содержатся вещества, полезные детям. Зато в четырёх красочных коробках, с аппетитной сосиской на этикетке, мяса совсем нет. Сиськи — письки, хвосты, жир, шкура и растительные добавки в большом количестве, сдобренные целым набором химикатов. Это я легко установил, сунув в одну из упаковок энергощуп с простеньким заклинанием анализа. Консервы проверять не стал, равно, как и крупы.

Вот вроде невелик был багажник машины, а груза, по местным меркам, килограммов сто пятьдесят наберётся, а то и чуть больше. А Петровна уже что-то долго отсутствует. Чую, проблемы у неё.

А тут, как специально, из-за угла вывалило пятеро крепких парней и они прямо замерли, увидев меня, девчонок, и кучу продуктов.

— Сюда идите! — первым среагировал я на их появление, поманив пальцем, — Тут как раз ваша помощь нужна.

— Ой, фря, дичь к нам сама в руки прёт, — тут же опомнился их лидер, смугловатый паренёк, далеко не богатырского вида, и как мне подсказала память реципиента, весьма похожий на цыгана, — Обзовись, кем по понятиям будешь? — засветил он «золотую» фиксу, специально для того якобы грозно прицыкнув зубом.

Вот и началась та детдомовская реальная жизнь, про которую мне рассказывал сосед по больничной палате. Попробую действовать по его рекомендациям — ставить себя сразу и жёстко.

— Обращаться ко мне можешь Дон, когда заслужишь, а пока — Александр Сергеевич. Что касается понятий, так они у всех разные, у солдат одни, у аристократов другие, у шпаны — третьи, а у меня — свои. Они в основном хорошие, добрые, но не все, и со второй частью тебе лучше не знакомиться.

— Пугаешь что ли? — с намёком вытащил из-за пояса парень нож и довольно умело крутанул его меж пальцев.

— Предупреждаю, — одновременно со сказанным, врезал я ему в живот Воздушным Кулаком, поймав на выдохе.

Парень выронил нож и упал на землю, пытаясь вдохнуть воздух, но у него не получалось.

Пока остальные тупо смотрели на своего лидера, я подобрал нож и убрал его в карман.

— Никогда не доставай оружие, если не собираешься его использовать. Это вредно для здоровья, — посоветовал я цыганёнку, — Считай, сегодня тебе повезло, в следующий раз пойдёшь на меня с ножом в руках — убью. Так, теперь с вами. Пока ваш друг отдыхает, хватайте продукты и отнесите их на кухню, — сказал я остальным.

— Да мы тебя ща… — пришла в себя пара парней, начав обходить меня с двух сторон.

— Эх, пацаны, а я ведь по-хорошему вас о помощи попросил, но могу и инвалидами сделать, — поднял я вверх руку, на которой сухо затрещала молния, — Ну, подходи, покойники. Забыли правило: двое дерутся — третий не лезь?

— Глянь, мага привезли, — сорвался на фальцет у одного из парней ещё не окрепший голос.

— Тебя посадят, — отступила на шаг назад пара особо борзых, но говорил один, тот, что справа.

— После того, как вы впятером с ножом на меня напали? Вряд ли. Особенно когда у ваших трупов ещё что-нибудь найдут. Например, ещё ножи и кастеты. И они наверняка ещё от крови не отмыты, как следует. Так что, ты за себя переживай. А пока переживаешь, взял мешки и понёс их на кухню, пока я тебя не поджарил. Ну, быстро! А ты тетради хватай. Вам двоим — ящики. Давай-давай! Или кому-то втащить? Смотри, за мной не заржавеет! А теперь — побежали. Кто последний, тот курочка-ряба, — надавил я аурой, внушая Страх.

Такой неожиданный прессинг пацаны не выдержали. Разобрали весь груз и понесли, как миленькие.

— А ты, земляк, вечером меня найди, поговорим, — походя легонько пнул я отдышавшегося цыганёнка по рёбрам, чисто символически давая понять, что мог бы и так врезать, что поломаю его, но не стал.

Надо ему будет доходчиво объяснить, что в отдельно взятом детдоме только что власть переменилась.