Чернокнижник из детдома

Глава 18 Первый Пробой

Две с половиной недели превратились в марафон на выживание, где противниками были формулы, даты и правила синтаксиса. Я спал по четыре часа, питался на бегу и превратил свою комнату в крепость из учебников и конспектов. Магия ускоренного обучения работала, но давалась всё тяжелее. Я чувствовал, как мой резерв сил тает, как песок в часах, но останавливаться было нельзя.

Параллельно с учебой шла вялотекущая работа в мастерской. Старики, счастливые обладатели клада, продолжали ремонтировать рации, но теперь уже по необходимости, в качестве рабочего процесса. А я, украдкой, начал создавать первые серийные образцы «защищённых» устройств. Фонарей у меня уже было двадцать три. Лазерных целеуказателей — пять. Я не торопился их продавать, дожидаясь отзыва от Всеволода.

Он появился как раз накануне первого экзамена. Без предупреждения, на своем большом внедорожнике. Выглядел капитан… озадаченно.

— Александр, — начал он, едва переступив порог мастерской. — Отчёт по фонарям.

Я отложил учебник по русскому языку. «Н и НН в прилагательных» могли и подождать.

— И?

— Они работают, — сказал Всеволод Степанович, и в его голосе звучало недоверие к собственным словам. — Точнее, один работал. Другой вышел из строя на седьмом часу. Но первый… первый проработал в активном режиме восемнадцать часов внутри Пробоя «Болото-7». Потом сел аккумулятор. Сама электроника — жива. Никаких сбоев, никаких помех.

Внутри у меня всё ликовало. Первый блин не вышел комом! Половина! Половина успеха — это уже прорыв.

— А почему второй сломался? — спросил я, стараясь сохранить деловой тон.

— Попал под прямую атаку одной… Твари. Электрический разряд в несколько киловольт. Защита выдержала первичный импульс, но кристалл внутри треснул от перегрева. Оператор жив, кстати. Лишь немного обгорел. Фонарь принял на себя основной удар.

Это была даже лучшая новость, чем я мог рассчитывать. Артефакт не просто работал — он, как Щит, спас жизнь своего носителя. Это был идеальный маркетинг.

— Значит, нужна доработка по теплоотводу и механической защите кристалла, — констатировал я вслух. — Увеличим массу и габариты, но сделаем надёжнее. А тот, что выжил… можете его вскрыть, посмотреть?

Всеволод мрачно хмыкнул.

— Пытались. Наши инженеры чуть с ума не сошли. Кристалл, который должен быть просто куском кварца, светится. И его невозможно извлечь, не разрушив всю плату. Он… он будто прирос.

— Магия, — пожал я плечами, делая вид, что так и надо. — Неразборный узел. Зато работает. Сколько вам нужно таких фонарей? Условно — первой, не самой надёжной серии?

Капитан посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом.

— Сейчас в активной фазе четыре Пробоя в нашем регионе. На каждый — минимум три группы по десять человек. Каждому бойцу — фонарь. Плюс запас. И это только фонари. Если твоя защита работает… — он замолчал, обдумывая масштабы. — Твоя цена?

— Для армии по госзаказу? Двенадцать тысяч за штуку в текущей комплектации. За улучшенную, с защитой от прямого попадания — двадцать. Лазерные целеуказатели — от двадцати пяти, но это только защита. Сами приборы ваши, и желательно — одной модели. Первые образцы получите через пару недель.

Он не стал торговаться. Просто медленно покачал головой.

— У тебя есть патент? Сертификат? Хоть какие-то документы, кроме твоих слов?

— Послезавтра у меня первый экзамен, — ответил я с самой невинной улыбкой, какую смог изобразить. — А через два месяца — день рождения. Тогда и поговорим о документах. А пока — устная договоренность и предоплата на мою карту. Или вы хотите ждать, пока ваши ребята будут дальше лампочками Ильича на батарейках в пещерах светить? В конце концов вам свет нужен или бумажки? Кстати, нужных фонарей я по всему Уссурийску собрал лишь двадцать три штуки. Под заказ могут хоть сотню привезти, но таких денег у меня нет. Решайтесь.

Всеволод Степанович тяжело вздохнул, словно принимая судьбоносное решение.

— Ладно. Готовь партию в двадцать штук. Улучшенных. Предоплату дам через неделю, как оформлю внутренние бумаги. Но, Александр… — он сделал шаг ко мне, и его голос стал тише и жестче. — Если это розыгрыш, если люди из-за твоего «ноу-хау» погибнут… меня уже не будет интересовать твой возраст или гениальность. Ты понял?

Я встретил его взгляд без колебаний.

— Я всегда отвечаю за свою работу. Всеволод Степанович. Фонари работать будут, а люди… обычно они не из-за фонарей погибают. Это уже я вас предупреждаю.

Он кивнул, развернулся и ушел. Я остался один, слушая, как за окном заводится двигатель его машины. Кстати, вяло. Стартер едва крутит. Ему бы аккумулятор поменять.

Двадцать фонарей. По двадцать тысяч за каждый. Двести тысяч рублей предоплаты, остальные по факту сдачи товара. Это был не просто заработок. Это был пропуск в другой мир. Мир вполне серьезных игроков.

Но сначала — экзамены.

Первый экзамен, русский язык, прошёл как в тумане. Сочинение на тему «Что такое нравственный выбор» я написал, опираясь на опыт защиты малышей и войну со Светловым, только, конечно, сильно приукрасив его содержание и многое обобщив. Тестовая часть показалась смехотворно простой после магических формул.

Математика была моим триумфом. Я щелкал задачи, как орехи, наслаждаясь чистотой логики. Даже самая сложная геометрическая задачка с построением не вызвала затруднений — пространственное мышление мага было куда более натренированным.

Физика… На физике я чуть не сорвался. Когда увидел задачу на расчет силы тока и сопротивления в цепи из трёх ламп, мне захотелось написать на полях: «Ваши формулы громоздки. Я могу показать, как хранить в сотни раз больше энергии в маленьком кристалле кварца». Но я сдержался. Просто решил им задачу. Идеально.

Последним было обществознание. Эссе на две страницы. Тема: «Роль личности в истории».

Я взял ручку и задумался. О какой личности я мог написать? О полководцах или политиках этого мира, которых едва знал? Или…

Я начал писать. О личности, которая оказывается в чужом, враждебном мире, лишенная всего. О выборе между тем, чтобы выжить любой ценой, и тем, чтобы остаться человеком. О том, как даже один, казалось бы, ничтожный человек, взяв на себя ответственность за других, может изменить маленький мир вокруг себя. О цитадели, которую строят не из камня, а из веры и дел. Я не писал о магии или Пробоях. Я писал о детдоме. О Кате. О девочках-швеях. О стариках-радиолюбителях. И о том, что настоящая роль личности — не в завоевании империй, а в том, чтобы дать шанс тем, кто рядом с тобой.

Когда я сдавал работу, пожилая преподавательница, принимавшая экзамен и пару раз читающая то, что я пишу во время остановок около моей парты, посмотрела на меня долгим, проницательным взглядом.

— Необычный взгляд, Соколов. Очень… личный. Удачи тебе.

Я вышел из школы. Был ясный, холодный день. Экзамены закончились. Зачёты по истории и географии. Их я сдал, не напрягаясь, ещё день назад.

Теперь оставалось только ждать результатов. И дня рождения.

— Сначала — ваш дурацкий аттестат, — подумал я, глядя на уходящее зимнее солнце. — Потом — мои правила. И тогда мы посмотрим, чья магия сильнее.

Путь домой, в детдом, я проделал пешком, наслаждаясь неожиданно наступившей тишиной в собственной голове. Я возвращался с первой, самой важной победой — победой над самим собой и системой местного начального образования.

Обычно аномалии возникают надолго. Особенно, большие. Километрах в двухстах от Уссурийска есть одна, которую уже второй год пробуют закрыть, но пока что безрезультатно. Одно радует — те Твари, что из неё появляются, к жизни на Земле плохо приспособлены. У нас их всё не устраивает: и слабый магический фон, и состав воздуха, и сила притяжения, а ещё они болеют. Наши вирусы и бактерии — это биологический Щит Земли. Другими словами — дальше, чем в ста километрах от того Пробоя Тварь из него и не встретишь, разве, что в виде исключения. Видимо одно из таких исключений и погрызло руку знакомого мне охотника, с которым я познакомился в больнице.

Бывают и малые Пробои. С небольшими воротами телепорта и радиусом в полтора — два километра. Обычно оттуда редко вываливает кто-то серьёзный и габаритный. Чаще всего — мелкие тварюшки — разведчики. Быстрые, злые, но на рану не особо крепкие. Люди уже научились небольшие Пробои закрывать, и довольно быстро, чтобы не дать Тварям разбежаться. Стоит чуть промедлить, и будет много жертв среди гражданского населения.

Через день после сдачи экзаменов я решил изменить маршрут для бега.

На этот раз я продолжил свою обычную утреннюю пробежку вдоль замерзшей реки, впитывая скудный магический фон и прокручивая в голове планы на день. Воздух был морозным, колким, но чистым. Я уже обогнул знакомый мысок и бежал обратно, когда почувствовал неладное.

Сначала это было едва уловимое искажение на краю восприятия — словно эхо от далекого звона по неправильному стеклу. Магический фон, и без того жидкий, здесь и вовсе исчез, сменившись странной, тягучей пустотой. Я замедлил бег, а затем и вовсе остановился, вслушиваясь в тишину. Птиц не было слышно. Даже ветер стих. И тогда я увидел его.

Примерно в трехстах метрах впереди, чуть в стороне от тропы, воздух дрожал и переливался, как над раскаленным асфальтом. Но было не жарко — было холодно. От той области веяло ледяным, чужеродным сквозняком. По краям вихревой воронки, диаметром не больше трех метров, изгибались и ломались отражения деревьев, словно в кривом зеркале. Малый Пробой. Свеженький, не больше получаса как открывшийся.

Во мне всё насторожилось. Инстинкт мага кричал об опасности. Инстинкт реципиента — бежать и сообщать. Но внутри поднялось иное, давно забытое чувство — азарт охотника. Любопытство учёного. Это был шанс. Не ждать милостей от Всеволода, не пробираться к дальним аномалиям с риском быть замеченным. Пробой был здесь, в шаге от моего дома.

Мысли метались. Девочки в мастерской, малыши в детдоме, старики со своими рациями… Если отсюда вырвется что-то серьёзное и побежит в сторону города… Мой дом, моя цитадель окажется на передовой.

Решение созрело мгновенно. Я не побегу. Я зайду.

Сначала я осторожно, но быстро, обошел аномалию по дуге, оценивая. Ворота ещё были не только не стабильны, но и неспокойны — признак их недавнего открытия. Значит, с той стороны тоже могли за ними вести наблюдение, но пока войти к нам не решались.

Я присел за толстым стволом старой ивы, оценивая состояние перехода в Пробой. Пожалуй, минут десять — пятнадцать он ещё будет «мерцать».

До детдома полтора километра. Я успею!

Влетев в свою кондейку, я накинул на плечи старый рюкзак, в который закинул два предмета.

Первый — один из моих защищенных фонарей. Второй — длинный, тяжелый монтировочный лом, которым старики боролись с приржавевшими замками на старых ящиках.

Сердце колотилось, но разум был холоден. Я вспомнил все, что успел узнать о Пробоях из слухов, обрывков отчетов и собственных догадок. «Быстрые, злые, но на рану не особо крепкие».

Главное — не дать себя окружить. Сохранять пространство для маневра. Лом — это крайнее средство. Я же мага, как-никак.

Я бегом вернулся к воротам Пробоя. Холодный ветерок из них рвал дыхание. Внутри клубился сероватый туман, сквозь который угадывались очертания чего-то другого — кривые, тёмные стволы, напоминающие скорее кораллы, чем деревья, и мёртвенно-бледное небо.

Глубоко вдохнув, я шагнул внутрь.

Мир перевернулся. Вернее, его вывернуло наизнанку. Давление в ушах сменилось оглушающей тишиной, а затем нахлынул гул — низкий, вибрационный, исходящий от самой земли. Воздух был плотным, влажным и пах гнилью и озоном. Магический фон… он был здесь. Слабый, искажённый, болезненный, но он был! Я почувствовал, как мои истощенные резервы дрогнули и потянулись к этим крохам, словно губка.

Я оказался на опушке того самого леса из кораллоподобных образований. Ледяной ветер снаружи сменился тяжелым, неподвижным зноем. Серое небо нависало низко. Мои ботинки проваливались в мягкий грунт, похожий на пепел. Позади меня висело зеркало перехода Пробоя, показывая искажённый кусок замёрзшей реки и иву — тоннель домой. Он был стабилен. Значит, у меня есть путь к отступлению.

Я сделал несколько шагов вперед, прислушиваясь. Лес молчал, но это была настороженная, хищная тишина. И тогда я увидел первое движение. Из-за гребнистого «ствола» метнулась тень. Небольшая, размером с крупную кошку, но передвигалась она стремительными, резкими рывками на шести тонких, суставчатых лапах. Вытянутая голова, на первый взгляд, была лишена глаз, лишь щель пасти, усеянная мелкими, острыми зубцами. На голове рожки и в них что-то поблескивает. Тварюшка-разведчик.

Она замерла, «глядя» на меня щелевидными органами чувств по бокам головы. Затем, не издав ни звука, ринулась в атаку.

Магией пользоваться сходу не стал. Просто интуитивно почувствовал, что любые магические флуктуации весь этот Осколок взбудоражат.

Мой лом взметнулся сам, движимый тренированными мышцами и инстинктом. Удар пришелся кошаку по корпусу с глухим, но хрустящим звуком. Тварь отлетела в сторону, завизжав тонко и противно, но тут же вскочила, казалось, невредимая. Прочный скелет. Нужно целиться в сочленения или голову.

Из тумана между коралловых деревьев появились еще две тени. Затем — еще. Их стало пять. Они начали обходить меня полукругом, двигаясь синхронно, с пугающей координацией. Твари охотились стаей. Кошачьим прайдом. И издалека к ним ещё подтягивались другие особи. И не по одной…

Адреналин взыграл, но паники не было. Я отступил на пару шагов, упираясь спиной в твёрдое образование, похожее на кристаллическую скалу, чтобы исключить удар сзади. Фонарь я переключил в режим стробоскопа — ослепительные вспышки дезориентировали Тварей, заставляя их отпрыгивать в стороны, с шипением, и мотать башкой.

Пора. Скастовал на себя Щит. Долго держать его сил не хватит, но хоть сколько-то.

Первая атака пришла справа. Я парировал удар когтистой лапы ломом, и тут же нанес ответный удар в щель между головой и туловищем. На этот раз хруст был сочным и окончательным. Тварь рухнула, дергаясь в конвульсиях. Первый готов!

Запах — кислый и едкий — ударил в нос. Так здесь пахнет смерть.

Остальные, казалось, только ожесточились. Они бросились одновременно. Мир сузился до круговорота когтей, зубов, коротких заклинаний и свиста лома. Я двигался экономично, почти медитативно, используя магию не для ярких эффектов, а для микроусилений: ускорял реакцию, придавал удару чуть больше инерции, укреплял кожу на руках против царапин. Одну тварь я раздавил, пригвоздив к земле и наступив всем весом, усиленным. Другой раскроил череп. Трое попали под ветвистую Молнию. Ещё четыре полегли. Лом и магия рулят! А потом сразу две… С удара! Но пора заканчивать.

Мой Щит всё… Сдох.

Последняя, самая крупная Тварь, вцепилась когтями мне в бедро, порвав штанину до колена и оставив глубокие, жгучие царапины. Боль рванулась белым огнем. Я вскрикнул от ярости больше, чем от боли, схватил тварь за шкирку и с силой, подпитанной магией и адреналином, оторвал от себя, швырнув в скалу. Она сильно ударилась, с неприятным хрустом размозжённого черепа, и подохла сразу. Не трепыхаясь.

Тишина снова навалилась, теперь отягощенная хрипами умирающих существ и запахом битвы. Я тяжело дышал, прислонившись к скале. Бедро горело. Руки тряслись от напряжения. Я посмотрел на врата Пробоя — они все так же висели в двадцати метрах, мерцая, как мираж. До них можно было доползти.

Но я не двинулся с места. Я закрыл глаза, превозмогая боль, и впервые полностью открылся магическому фону этого места. Он был грязным, заражённым чуждой жизнью, но он был «концентрированным». Крохи той силы, которые я вымучивал из линий электропередач, здесь текли ручьём. Я начал впитывать их, фильтруя через свою волю, очищая магию от скверны. Резервы, почти опустошённые битвой и созданием артефактов, стали медленно, но верно наполняться. Это было пьяняще. Это было опасно. Долго здесь оставаться нельзя — чуждая эссенция, проникающая даже через фильтры, могла отравить и меня.

Подлечившись, я заставил себя прервать процесс. Открыл глаза, достал из рюкзака аптечку и на всякий случай перебинтовал рану. Потом, хромая, подошел к ближайшей твари и за несколько ударов всё-таки отсек острым краем монтировки одну из её когтистых лап. Сувенир. И образец для возможного изучения.

Сердце Пробоя оказалось не так уж и далеко. Маленькое. Я разбил его ломом, стараясь не так, чтобы вдребезги, и все зелёные осколки тщательно собрал.

Перед уходом я еще раз оглядел эту крошечную, уродливую копию чужого мира. Малый Пробой. Ворота в иную реальность. И источник силы. Теперь я знаю это наверняка.

Шагнув обратно в свой мир, я едва удержался на ногах от контраста температур и давлений. Легкий морозец ударил по вспотевшему лицу. Ворота за моей спиной дрогнули, но остались стабильными. Ненадолго. Не больше часа, и они закроются. Но скоро сюда придут военные или охотники.

Найдут лишь пустой Пробой. Оставить им предупреждение?

— «Пробой обезврежен. Время закрытия 9–20 утра», — начертил я сорванной веткой буквы на мокром песке, а потом и ветку туда же воткнул, бантиком привязав к концу остатки бинта. Скоро песок морозцем прихватит и надпись сохранится.

Теперь точно не пропустят. Глядишь, и не сунется никто в закрывающийся Пробой.

Я взвалил лом на плечо, сунул трофей в рюкзак и, превозмогая боль в ноге, заковылял этаким кривоватым бегом назад, к детдому. Мыслей было много, но главная звучала четко и ясно: «Я был внутри. Я выжил. И я вернулся не с пустыми руками.»

Теперь у меня было не только знание, но и доказательство. И жажда вернуться туда снова — уже подготовленным, вооруженным и готовым взять всё то, что мне было нужно.

Осколки Сердца Пробоя… Магия Пространства.

Я только что вынес из аномалии шикарные ингредиенты. Главные, без которых никак.

Интересно, а кроме меня кто-то в этом мире умеет создавать пространственные артефакты?

Те же карманы и безразмерные сумки?

Честно говоря, сомневаюсь. Это не просто сложно — фактически, это вершины артефакторного дела для мастера, который выбрал себе специализацию Пространства.

Вот тут-то я и начал улыбаться. Широко, а затем ещё шире, всего лишь представив себе перспективы.