Царь нигилистов – 6

Глава 4

— Государь, не бойтесь, — сказал Ростовцев.

Папа́ кивнул и осторожно обнял генерала.

Встал, пожелал всем удачи и вышел из комнаты.

Саша остался. И его никто не попытался выгнать.

Стол был готов и стоял у окна. Андреев с Баландиным и Склифосовским расправили белоснежную простыню и закрепили на столе. Расставили вокруг табуретки, покрыли белыми кусками ткани, водрузили туда металлическую коробку с инструментами, бутылку, очевидно с хлорной известью, пузырек со спиртом, шприцы, пузырьки с пенициллином, разложили вату и бинты.

Гогель посмотрел на приготовления и тоже ретировался в соседнюю комнату.

Пирогов роздал помощникам и Саше белые халаты и марлевые маски.

С тем, что Саша видел весной в Сухопутном госпитале контраст был разительный. Кожаные фартуки, шерстяные простыни, хорошо впитывающие кровь, и нестерильные повязки ушли в прошлое.

В воздухе запахло хлоркой. Пирогов мыл руки хлорной известью над неизменным тазиком на табуретке. Склифосовский лил ему на руки хлорную известь из бутыли. Потом мыли руки остальные члены медицинской команды.

Саша приподнял большой палец вверх. Пирогов увидел и улыбнулся.

Не было резиновых перчаток и бахил. Но здесь уж мяч на Сашиной стороне. Обещал и не сделал. Не до всего руки доходят!

Ростовцев смотрел на это примерно, как на сцену из Венецианского карнавала.

— Это будущее, Яков Иванович, — заметил Саша. — Смотрите.

Ростовцева аккуратно перенесли на стол. Пирогов взял губку с хлороформом и поднёс к лицу пациента. К запаху хлорки примешался сладковатый запах эфира.

Яков Иванович побледнел, дыхание стало едва заметным. Пирогов кивнул и одними губами сказал:

— Спит.

Положил губку в тканевую воронку и отдал Андрееву. Тот поместил её у рта спящего генерала, но вертикально её держать было невозможно, потому что больного надо было перевернуть на живот, поскольку карбункул располагался на задней части шеи. Так что губка оказалась под его лицом на простыне.

Саша подумал, не случится ли так передозировки хлороформа, но решил, что Пирогову виднее.

А местное обезболивание им неизвестно? Например, банальный новокаин. Надо будет потом спросить.

Николай Иванович молниеносно вскрыл нарыв и освободил от гноя. Обработал рану, присыпав порошком кирпичного цвета. Карболка что ли? Но Саше казалось, что она должна быть сиреневой. Он хорошо помнил из будущего фиолетовую хрень под названием «фукорцин».

Тем временем Пирогов наложил повязку, смоченную пенициллином. Сделал укол препарата прямо в шею, рядом с раной.

Ростовцев очнулся уже на кровати и застонал.

— У нас есть что-то обезболивающее? — спросил Саша.

— Лауданум, — сказал Пирогов.

Саша поморщился и вздохнул.

Пирогов набросал рецепт и передал жене Ростовцева Вере Николаевне.

— Завтра приедем ещё раз, Яков Иванович, — пообещал хирург. — Посмотрим на остатки вашего карбункула.

Знаменитый хирург согласился на Зимний, что Сашу очень обрадовало. Интересных и приятных людей хотелось иметь под боком. В тот же вечер Саша заманил Пирогова к себе на чай.

— Помните я просил об обзорном курсе медицины? — спросил Саша.

— Да, конечно, — кивнул Николай Иванович.

— Простите, что не сразу ответил, — сказал Пирогов, — я был слишком занят пенициллином и предложил прочитать лекции моему другу Иноземцеву вместо меня. Он гораздо лучше, как лектор. Но, к сожалению, он совсем потерял зрение и вынужден был отказаться.

— Я хотел, чтобы это были вы. Пенициллин получен. А после того, как мы поставили на ноги моего кузена, думаю, папа не будет возражать, так что нужно использовать окно возможностей. И вы все равно здесь. Вы же не бросите Якова Ивановича, пока перспектива его выздоровления не ясна?

— Конечно, я останусь. Да, готов вам преподавать, но у меня одно условие.

— Какое?

— Я не возьму с вас денег.

— Ну, вот! — сказал Саша. — Обязательно нужно поставить меня в неудобное положение! Ну, почему?

— Потому что я понимаю, что получу больше, чем отдам.

— Идеи не так уж ценны сами по себе, — возразил Саша.

— Это окончательное условие, — сказал Пирогов.

— Ну, ладно, — вздохнул Саша.

Налил гостю чай, пододвинул вазочку с малиновым вареньем и вазу с мандаринами, которые как раз появились в Петербурге.

И запах малины смещался с запахом цитрусовых.

— А что за красную штуку вы насыпали Ростовцеву на рану? — спросил Саша. — Я сначала подумал, что карболка, но она, кажется другого цвета.

— Карболка? — удивился Пирогов. — Её кто-то применяет для обработки ран?

— Сейчас не знаю, но будут.

— Ну, вот, я уже что-то получил, ничего не отдав, — улыбнулся Пирогов. — Надо попробовать. А насыпал я красную ртутную окись.

— Опять ртуть, — заметил Саша.

— А что ещё можно кроме карболки?

— Перекись водорода, йод, зелёнка… наверное.

— Зелёнка? — переспросил Пирогов.

— Раствор бриллиантовой зелени, кажется, правильно называется.

— Никогда не слышал, — признался Николай Иванович. — А из чего он состоит?

— Чтоб я знал! — вздохнул Саша. — Кажется, какой-то краситель. Йод вы кажется упоминали в своей книге…

— Да, конечно. Меня даже упрекали за то, что я много его тратил во время Крымской войны.

— Спиртовой настойки?

— Не-ет… спиртовая нужна?

— Мне кажется стоит попробовать, — сказал Саша.

Пирогов достал записную книжку и начал записывать.

— Кто кому читает лекцию? — поинтересовался он.

— Я читаю обзорный курс по медицине через 150 лет с точки зрения пациента, — улыбнулся Саша, — а хочу обзорный курс современной медицины с точки зрения врача.

— Думаю, на вашу книгу стоит иногда отвлекаться, — заметил Пирогов. — Я был вначале большим скептиком, когда прочитал. Но она начинает исполняться! Перекись водорода тоже стоит попробовать? Вы мне уже писали о ней…

— Стоит, — сказал Саша. — Для обработки ран.

— Неужели мы когда-нибудь научимся лечить чуму… — сказал Пирогов.

— Пенициллин должен помогать, — сказал Саша. — По крайней мере против бубонной. Но надо проверять, я не уверен на сто процентов. И, наверное, можно сделать вакцину.

— Как от оспы?

— Примерно. Но для этого надо сначала выделить чумную бактерию. Мне кажется, туберкулёз для нас актуальнее.

— Научимся лечить?

— Конечно. Просто пенициллин не подходит. Я надеялся, что подойдёт. Зато теперь мы знаем, что нужно что-то другое. В нашем обществе, к сожалению, неправильное отношение к ошибкам. Какие-нибудь американцы воспринимают ошибку как информацию к размышлению. А мы как трагедию и повод опустить руки. Николай Васильевич Склифосовский отфильтровал пенициллин в Москве, чем его сгубил. И теперь корит себя неизвестно за что. Я ему сказал, что всё супер. Мы же теперь знаем, что так делать не надо! Но моего авторитета, по-моему, не хватает. Вы можете к нему завтра заехать после Ростовцева?

— Хорошо, — улыбнулся Пирогов.

— А вечером лекция. Я не хочу это согласовывать и вставлять в расписание. Вы у меня чай пьёте. Договорились?

— Да. Вы собираетесь вашу книгу издавать, Ваше Высочество?

— Я-то собираюсь, — усмехнулся Саша. — Но не факт, что цензоры со мной согласятся.

Пирогов улыбнулся.

— Могут не согласиться. У вас человек почти бог.

— Ну-у, это преувеличение. А можете мне отзыв написать, чтобы напечатать его на обороте того, что останется от книги после бесчинств цензуры?

— Напишу. Но то, что думаю.

— Так я и не хочу другого.

В понедельник 14 декабря в годовщину восстания декабристов папа́ с утра уехал навещать Ростовцева. У Саши были уроки, и он не узнал о ситуации до лекции Пирогова.

— Жив, — с порога сказал тот. — Но рано делать выводы.

— Если позволите, я начну с хирургии, — сказал Пирогов. — Поскольку эту область я знаю лучше всего.

— Конечно, — кивнул Саша, — я, наверное, тоже, поскольку пару раз видел своими глазами.

Он взял тетрадь и приготовился записывать.

Пирогов рассказал о величайшем достижении последних лет — наркозе. И сложностях дозировки.

— Помните я рассказывал, что анестетик можно закачивать в вены через катетер? — спросил Саша.

— Да, — кивнул Пирогов. — Но не думаю, что это возможно с хлороформом.

— Нет, наверное, — кивнул Саша. — Что-то другое должно быть. Но так можно любые лекарства вводить. Просто устанавливаем капельницу на штативе.

Пирогов вынул блокнот и тоже начал записывать.

— Капельницы известны? — спросил Саша.

— Да, лет тридцать назад было предложено так лечить холеру, вводя раствор соды.

— И помогло?

— Да, в какой-то степени.

И Саша записал про то, что капельницы изобретать не надо и про оригинальный способ борьбы с холерой.

— А полостные операции делают? — спросил Саша. — Или ранение в живот до сих пор смертельно, как во времена Пушкина?

— Брюшная полость, грудная клетка и голова — это зоны, которых нож хирурга не коснется никогда, — сказал профессор. — Так что разумеется, смертельно.

— Думаю, что уже нет, — предположил Саша. — При наличии антибиотиков.

— Если удастся поставить на ноги Якова Ивановича, — сказал Пирогов. — Но то, что вы пишете о пересадке органов от погибших людей — абсолютная фантастика.

— Это сложно, — подтвердил Саша. — Пока. И что умеет хирургия?

— Вскрывать абсцессы, удалять камни из мочевого пузыря, ампутировать конечности. Есть несколько удачных примеров удаления опухолей, например, шеи. Но уже под хлороформом.

— Опухоль, например, мозга невозможно удалить?

— Нет, конечно, — вздохнул Пирогов.

— А местной анестезии нет?

— Не-ет… а как это?

— Ну, можно же обезболить отдельный орган, а не усыплять пациента. Это разве не безопаснее?

— Может быть, — сказал врач.

И записал про местную анестезию.

— Вы знаете, что это за вещество? — спросил Пирогов.

— Я слышал об американском наркотике кокаине. Его выделяют из листьев коки. Это какой-то американский кустарник. Кокаин не используется в медицине?

Саша смутно припоминал, что новокаин — это производная кокаина.

— Я никогда о нём не слышал, — признался академик.

И записал название в блокнот.

— Наверняка, в Европе уже есть, — предположил Саша. — Только осторожнее надо. А то будет новый лауданум.

Во вторник папа́ зашёл к Саше прямо на уроки. Была химия с Ходневым. И Саша выяснял, не известно ли науке вещество, называемое «кокаин», получаемое из листьев в коки.

Как выяснилось, неизвестно. Хотя о попытках его получить — да, слухи доходили.

— Саша! — сказал папа́. — Ростовцеву лучше!

И обнял прямо во время урока.

— Можно мне навестить Якова Ивановича?

— Да, Саша, конечно.

Саша был у него около шести вечера. Генерал выглядел лучше, но ещё лежал в постели, и даже не пытался вставать. Так что Саша решил, что обсуждать с ним крестьянскую реформу и пытаться продавливать свои взгляды на сабж ещё рано. Так что визит вышел официальный: с благодарностями от Ростовцева и пожеланиями здоровья от Саши.

После возвращения в Зимний была очередная лекция за чаем от Пирогова. На этот раз об инфекционных болезнях. Начал профессор с детских болезней.

— Корь, краснуха, скарлатина, дифтерия, коклюш, свинка часто приводят и к смерти новорожденных, и детей более старшего возраста.

Кратко описал симптомы и добавил.

— Бывает, что умирают все дети в одной семье и мать вместе с ними.

— Даже корь смертельна? — удивился Саша.

— Да, и часто. Свинка не так опасна, Краснуха — тоже. В основном для дитя в утробе. Скарлатина гораздо хуже, умирает примерно каждый пятый.

Саша записал.

— Дифтерия, наверное, ещё смертоноснее, — предположил Саша.

— Умирает больше половины заболевших. От коклюша — четвёртая часть.

— Николай Иванович, если я чем-то таким заболею, сразу ставьте в подвале Зимнего сотню плошек с плесенью, — попросил Саша.

— От всего поможет?

— Нет. От скарлатины и коклюша должно помочь.

— Проверим, — улыбнулся Пирогов.

— На сколько доз у нас осталось киевского пенициллина? — поинтересовался Саша.

— Примерно на две.

— Понятно, — вздохнул Саша. — Придётся залезать в Петергофский запас, подвал Первого кадетского корпуса и коллекцию дяди Кости.

— Ростовцеву лучше.

— Надо довести до конца. Иначе болезнь вернётся, а мы останемся на бобах. Я за Николу-то волнуюсь.

— Там всё хорошо, — возразил Пирогов. — Ваш кузен выздоравливает.

— Значит, юный здоровый организм. Николе девять, а Ростовцеву под шестьдесят. Я бы ни рисковал. Думаю, мы всё изведём. Главное, чтобы хватило.

— Можно поставить плесень в клинике Первого сухопутоного госпиталя, — предложил профессор.

— В подвалах всех клиник. Я попытаюсь получить поддержку от папа́.

В среду Пирогов сказал, что Ростовцеву ещё немного лучше. И вечером прочитал Саше лекцию про тиф.

— Заболеваемость растет во время войн, — заметил Пирогов, описав симптомы и тот факт, что «тифус» бывает сыпной, брюшной и возвратный. — И часто является решающим фактором в победе: число жертв может превысить потери в сражениях. Так было в Тридцатилетней войне, Отечественной войне 1812 года, и в Крымской.

— Я знаю, — кивнул Саша, — тифозная вошь — известный ветеран всех войн на свете.

— Вошь? — переспросил Пирогов. — При чём тут вши?

— То есть тот факт, что тиф переносят вши, медицине неизвестен?

— Не-ет, — протянул академик.

И записал про вши в блокнот.

— И каковы современные представления о причине болезни? — спросил Саша.

— Миазмы. Тем более, что тиф возникает не только в периоды войн, но и среди беднейшего населения и рабочих бараках.

— Понятно, — хмыкнул Саша.

— Я употребил запрещённое вами слово «миазмы», — признался Пирогов. — Но вы спросили о современных представлениях.

— Всё абсолютно правильно. Я и хочу знать степень современного идиотизма.

Академик усмехнулся.

— Какая от него смертность? — спросил Саша.

— Примерно каждый пятый. Но были эпидемии. Примерно десять лет назад в Ирландии был неурожай картошки, что привело к голоду и эпидемии тифа. Ирландцы бежали в эмиграцию и везли с собой тиф. Первой жертвой стала Англия, где его стали называть «ирландской лихорадкой». Оттуда болезнь распространилась на Северную Америку, где унесла множество жизней. В Канаде тогда умерло около 20 тысяч человек.

Саша записал.

— Это не очень тяжело для вас, Ваше Высочество? — спросил лектор.

— Нисколько улыбнулся Саша. От тифа плесень тоже должна помочь.

В четверг Ростовцеву сделали последний укол из Киевской партии. Пирогов отчитался, что рана, оставшаяся от карбункула выглядит гораздо лучше, а пациента больше не тошнит и не лихорадит.

И прочитал лекцию о холере. Не забыв, конечно, про знаменитое исследование Джона Сноу.

Да, пожалуй, лекционный материал был тяжеловат. Саша начал понимать, в какой страшный мир попал. Риск умереть от банальной простуды он осознавал и раньше, но изложение академика добавляло красок и подробностей.

В тот же вечер Сашу позвали на семейный обед. Как выяснилось в Совете министров утром обсуждали статью Безобразова про аристократию и дворянство.

Это было даже обидно. Саша целую конституцию написал, и до неё не снизошёл ни Госсовет, ни Совет министров. Не воспринимают, гады, всерьёз!

Потом на Крестьянском комитете обсуждали запрещение обсуждать крестьянский вопрос на дворянских съездах, точнее адреса дворянства, просившего запрещение отменить.

Никто не отменил, конечно.

Саша и хотел бы возразить, но только вздохнул. Сколько можно говорить одно и то же!

— Я их не тронул, — сказал папа́. — Ни Безобразова, ни Унковского. В первом случае только уволили цензора, который это пропустил. Костя очень просил за сего сторонника гражданских свобод. Но твой дядя хоть понимает всю глупость статьи. В отличие от тебя. А Унковского только отрешили от должности Предводителя тверского дворянства.

— Отлично! — усмехнулся Саша. — У нас был один радикальный оппозиционер, а теперь вся Тверская губерния.

— Преувеличиваешь, — заметил папа́.

— Нисколько. Он же выборный был. Посмотрим, согласятся ли они его сменить.

— Ты в этом ничего не понимаешь!

— Возможно, — пожал плечами Саша. — Как дела у Якова Ивановича?

— Он сегодня впервые встал с постели.

— Второй Никола! — возмутился Саша. — Пусть лежит! Мог бы быть посерьёзнее в его возрасте! Впрочем, я же ничего не понимаю в медицине…

Царь вздохнул и, видимо, посчитал про себя до десяти.

— Ты просил прочитать тебе обзорные лекции, — сказал царь. — Я не возражаю.

— Хорошо, — кивнул Саша. — Только есть одна проблема.