Царь нигилистов – 6

Глава 19

Справки о Карле Егоровиче Мандерштерне Саша накануне навёл у Гогеля. Гувернёр оказался отличным источником, поскольку воевал с комендантом в Польскую кампанию, был с ним шапочно знаком и сверх того премного наслышан.

Мандерштерн сражался ещё против Наполеона и брал Париж, был блистательно храбр, неоднократно ранен, но обладал странным для своей должности характером: был исключительно мягок с подчинёнными «по особенному добродушию».

«Гм…» — подумал Саша.

— К узникам он также относится? — недоверчиво спросил Саша.

— Конечно, — кивнул Гогель, — только он и жалеет. Знаете, как его в городе величают? «Заступница усердная».

«Ну, знаете, — подумал Саша, — таких начальников СИЗО не бывает».

И вот старый генерал Мандерштерн семидесяти пяти лет стоял перед Сашей и кланялся учтиво, но без лишнего подобострастия.

Он был сед и обладал небольшими седыми усами и тонким прямым носом, а нижнюю часть левой щеки прорезал глубокий шрам: память о сражении с польскими повстанцами, когда он был ранен в челюсть с повреждением кости и потерей нескольких зубов.

Грудь его украшали многочисленные ордена (включая Святого Георгия), красная орденская лента Святого Александра Невского и три восьмиконечных серебряных звёзды: Александра Невского, Святого Владимира и Святой Анны.

Саша надел одного Владимира и то только потому, что Гогель навязал, ибо по статуту его надо надевать при каждом выходе из дома.

— Я могу взять с собой лакея? — поинтересовался Саша.

— Да, Ваше Императорское Высочество, конечно, — кивнул генерал.

— Митя, пойдём! — кинул Саша слуге.

И они спустились к дворцовой набережной, где уже ждали сани.

— Карл Егорович, — сказал Саша садясь. — Я прошу меня простить, но перед визитом в крепость мне нужно заехать ещё в одно место. Это недолго, думаю, не больше получаса. И недалеко, на набережной Мойки.

— Хорошо, — кивнул Мандерштерн.

— Круглый рынок, — уточнил Саша.

— Круглый рынок, — крикнул генерал кучеру.

Сани тронулись и покатились вдоль берега Невы.

— Егор Карлович, а сколько арестантов привезли в равелин неделю назад? — спросил Саша.

— Ваше Императорское Высочество, я тоже прошу меня простить, но я не имею права говорить об этом.

— Понятно, — сказал Саша. — А сколько там всего камер? Думаю, я всё равно посчитаю.

— Двадцать одна, — доложил Мандерштерн.

— Немного, — заметил Саша. — Я смогу какую-нибудь посмотреть изнутри?

— Да, конечно.

— Арестант будет в это время на прогулке?

— Посмотрим, как это устроить, Ваше Императорское Высочество. Но устроим.

— То есть под завязку.

Мандерштрем вздохнул и промолчал.

— Что ж из этого и будем исходить, — сделал вывод Саша.

Рынок, именуемый «Круглым» был скорее треугольным со скруглёнными вершинами и имел широкие арочные окна.

Он стоял на берегу реки, потому что купцам по Мойке было удобно подвозить товары.

Внутри, тоже по сторонам треугольника, были расположены лавки. Саша знал, что продукты для дворцовой кухни закупают здесь, но никогда раньше не был внутри. Еда сама по себе всякий раз появлялась на столе без всякого его участия.

— Митя, где здесь овощи и фрукты? — спросил Саша.

Лакей взял на себя роль проводника. Мандерштерна тоже сопровождал унтер-офицер, Саша предположил, что денщик.

На рынке было много народа, и публика богатая: в основном дамы в кринолинах, шляпках и в сопровождении лакеев. Меньшую часть составляли посетители попроще, по виду приказчики, видимо, из соседних ресторанов.

Саша вошёл и залюбовался ярусами с отборными мандаринами, лимонами, орехами и прочей съедобной растительностью.

— То, что надо, — бросил он Мите.

Приказчик был молод, усат и носит белый фартук, даже довольно чистый. На голове у него был картуз, который, впрочем, был тут же сдернут с головы при приближении Саши и генерала в сопровождении слуг.

— Лимоны у вас красивые, — заметил Саша.

— Самые лучшие, Ваше Императорское Высочество! — воскликнул приказчик, улыбаясь до ушей и склоняясь в три погибели. — Во всём Питере таких не найдёте!

Саша снял перчатку, попробовал крепость протянутого продавцом лимона, и остался вполне доволен. Пах фрукт и правда замечательно. И был размером с кулак взрослого мужчины.

— Ок, — сказал Саша.

Приказчик не стал уточнять значение англицизма.

— Сколько вам взвесить, Ваше Императорское Высочество?

— А сколько времени пролежат, если не в погребе?

— До лета, Ваше Высочество!

— Ты бы не завирал, брат, — вмешался Митька. — С государевым сыном говоришь!

— И то верно! — присоединился унтер-офицер Мандерштрема.

— Две недели точно! — сказал приказчик. — Вот те крест!

И истово перекрестился. Не хуже московский староверов, только что тремя пальцами.

— Сорок две штуки, — сказал Саша.

— Сорок две? — переспросил приказчик.

— Столько нет? — удивился Саша.

— Есть! Есть! Для вас хоть целое дерево!

И принялся складывать фрукты в холщовый мешок.

— А почему лимоны? — тихо спросил генерал.

— От цинги, — громко ответил Саша.

— У нас не так всё плохо, — сказал Мандерштерн.

— Тогда к чаю, — улыбнулся Саша.

— Это какая-то благотворительность? — несмело полюбопытствовал продавец.

— Примерно, — сказал Саша.

— Для гарнизона Петропавловки? — предположил продавец.

Очевидно, кто такой Мандерштерн он был прекрасно осведомлён.

— Не совсем, — сказал Саша. — Не думаю, что у гарнизона есть проблемы с лимонами.

— Ваше Императорское Высочество! — сказал генерал. — Я вынужден…

— Ну, что вы, Карл Егорович, я же никаких тайн не выдаю, правда?

— Пока нет, — согласился Мандерштерн.

Приказчик вручил мешок лимонов Митьке и преданно посмотрел на Сашу.

— Что-то ещё?

— Угу! Сорок два фунта мандаринов.

И продавец занялся загрузкой очередного мешка.

Саша украдкой посмотрел на Мандерштерна. Он был, кажется, немного растерян.

Мандарины были загружены и вручены унтеру.

— Фундука, — продолжил Саша, — Двадцать один штоф.

Продавец кивнул.

— Только у меня просьба, — добавил Саша. — Быть может, странная. Орехи надо все расколоть и ядрышки разложить на двадцать один мешочек.

— Двадцать, — тихо сказал Мандерштерн.

— Двадцать, — повторил Саша. — Карл Егорович лучше знает.

— Всё сделаем, — пообещал приказчик. — Только нужно время орехи поколоть. Куда нам их прислать?

— В Петропавловскую крепость, — сказал Саша. — Дом коменданта. Верно, Карл Егорович?

— Да, — вздохнул генерал.

— Орехов грецких, — продолжил Саша. — Двадцать штофов. Всё тоже самое. Все расколоть и на двадцать порций.

— А не много ли? — спросил Мандерштерн.

— Ну, это же не на один день, Карл Егорович, — объяснил Саша. — А когда ещё папа́ меня к вам отпустит?

— На Пасху можно будет ещё передать, — сказал генерал.

— А когда у нас Пасха? — поинтересовался Саша.

— Третьего апреля у православных, — сказал комендант.

— Месяц должны продержаться, — сделал вывод Саша.

— Мы их голодом не морим, — заметил Мандерштрем.

— Значит, подарок, — сказал Саша. — Для пущего раскаяния.

— Мы бы орехи сами покололи, — заметил комендант.

— Карл Егорович, к сожалению, у меня нет возможности стоять за спиной у каждого вашего солдата и смотреть, сколько кто украл. Так что давайте лучше так, мне спокойнее.

И добавил:

— Кураги сорок фунтов. Тоже в мешочках. Двадцать порций.

— Кураги? — переспросил продавец.

— Да, абрикосов сушёных без косточек.

— А, шепталы! — обрадовался приказчик. — Косточки уберём.

— И изюма столько же и так же, — продолжил Саша.

— Всё? — спросил продавец. — Шепталу с изюмом тоже в Петропавловку?

— Да, — кивнул Саша. — У вас всё. Где можно квашеную капусту и шоколад купить?

— Я отведу, — пообещал приказчик.

Саша расплатился стольником. Приказчик отсчитал сдачу. К удивлению Саши, обошлось дешевле двадцати рублей.

Продавец отвёл в соседнюю лавку, где Саша взял бочонок квашеной капусты. А потом отправились к кондитеру.

Шоколад Сашу удивил. Он скорее напоминал какао-порошок и продавался на вес.

— А плиток шоколадных у вас нет? — поинтересовался Саша.

— А, швейцарского шоколада! — воскликнул кондитер. — Есть!

— Восемьдесят штук.

Он не надеялся, что у арестованных хватит выдержки, чтобы растянуть шоколадки на подольше и решил взять с запасом. Шоколад перетянул по цене всё остальное вместе взятое.

Напоследок он завернул в мясную лавку.

— Пост, Ваше Императорское Высочество, — заметил Мандерштерн, — не сможем мясо дать.

— А, да! — сказал Саша. — Действительно. Где у вас тут рыба?

Ему показали лавку, и он купил сорок фунтов вяленой рыбы, попросив нарезать тонкими ломтиками, расфасовать в пакетики и прислать в Петропавловку.

— Мы бы сами нарезали, — заметил Мандерштерн.

— Я достаточно законопослушен? — поинтересовался Саша.

— Да-а, — протянул генерал. — Даже удивительно насколько.

— Ну, я же ясновидящий, — выдал Саша стандартную отмазку.

В сани грузили совместными усилиями Митьки, унтера и приказчиков из лавок. Саша из чистого задора подхватил мешок с мандаринами и положил в сани. Он показался неожиданно лёгким. Почти семнадцать килограммов: вроде, должно чувствоваться. Обвесили что ли? Но по количеству похоже на правду. Вряд ли бы решились радикально обвесить «государева сына». Хотя, кто их знает!

Сани полетели вперёд, к Неве, и с Дворцовой набережной съехали по деревянному, покрытому снегом помосту, прямо на лёд.

Исаакиевский и Троицкий мосты на зиму были разобраны. Летом они стояли на маленьких грузовых судёнышках — плашкоутах, в переводе с немецкого «плоских лодках». К началу ледостава плашкоутные мосты убирали, и зимой все переправы были по льду.

Погода была отличная, солнце освещало шпиль Петропавловки и зажигало искрами мелкие снежинки, что кружились в воздухе. Только мороз хватал за щёки и нос. Холодновато для десятого марта по новому стилю, словно природа забыла о григорианском календаре и переключилась обратно на юлианский.

Прямо по льду летели тройки, неслись конькобежцы на привязанных к валенкам ремешками «снегурках», ехали по ледяным дорожкам грубо сколоченные двухместные деревянные кресла, которые толкали перед собой бедно одетые люди на коньках — наши отечественные рикши.

Прямо на льду реки стояли конические чумы самоедов (то бишь ненцев), и хозяева катали желающих на северных оленях.

С Фонтанки и Мойки, где были устроены катки, доносились звуки духовых оркестров, а из балаганов у берега — запах жареной корюшки.

И Саша подумал: «Ну, что народу неймётся? Классно же!»

Рикш, конечно, жалко, но ничего: изобретём двигатели внутреннего сгорания, проведём электричество, пустим трамваи — и всё будет тип-топ.

Большая часть путников вскоре свернула налево, к Васильевскому острову, и только сани коменданта — направо — к Петропавловской крепости.

Интересно слышат ли они музыку, шум переправы и запахи еды там, за крепостными стенами?

После поворота стало гораздо тише, и запахи остались позади.

— Ваше Императорское Высочество, — сказал Мандерштерн. — Могу я спросить…

— Конечно.

— Понимаете, я был готов к тому, что вы привезёте подарки арестантам, все наслышаны о вашей доброте. И государь сказал: пускай. Но я ждал, что юноша вашего возраста безделушки подарит, конфеты, пирожные… Вы купили шоколадки, конечно, но и всё… Ясновидение, понимаю… Но вы накупили таких продуктов, словно годы провели в заключении.

— Пять суток, — улыбнулся Саша, — на гауптвахте. Мне цесаревич тогда принёс мандарины, были очень кстати. А шоколадки долго хранятся и поднимают настроение. Только бы они их не съели в один присест.

— Можем по одной в неделю давать.

— Нет. Все сразу.

— Не украдёт никто.

— Может быть. Но я не смогу проверить. Относительно остального. Капуста и лимоны, как я и говорил, от цинги. Я слушал обзорный курс медицины Николая Ивановича Пирогова.

— Пирогов, значит, — задумчиво повторил комендант.

— Не думаю, что академика Пирогова можно в чём-то упрекнуть.

— Да я не об этом!

— Остальное долго хранится, — объяснил Саша. — Про безделушки хорошая идея. Я бы им подарил часы, но ведь запрещены наверняка.

— Да.

— Во-от, а вы не верите в ясновидение.

— То, что ножи арестантам запрещены, вы тоже знали?

— Ну, разумеется, — улыбнулся Саша. — И молотки для орехов. По-моему, очень очевидная мысль.

Часы на башне Петропавловской крепости пробили одиннадцать.

— Во сколько у них обед? — спросил Саша.

— В двенадцать.

— Как раз успеем разгрузить.

Сани поднялись по деревянному помосту к Невским воротам крепости и поехали к Петропавловскому собору, там повернули налево и миновали Монетный двор. В западной крепостной стене имелись высокие ворота с портиком над ними и парами пилястр по бокам. Всё оштукатурено и выкрашено нестрашный песочный цвет.

Они въехали под романскую арку. Двери были в косую полоску ёлочкой, как будка квартального надзирателя.

Мандерштерн сошёл с саней и негромко постучал. В маленьком окошечке появилось лицо солдата.

— Сейчас, Ваше высокопревосходительство!

Створки ворот заскрипели и разошлись в стороны.

Впереди была узкая замерзшая протока с деревянным мостом через неё, а на другом берегу — белое одноэтажное здание, длинное, как барак, с окнами снизу на две трети закрашенными белилами. Над крышей здания возвышались кроны нескольких деревьев.

Мостик вёл к единственной двери тоже выкрашенной «ёлочкой», рядом с ней стояла будка охраны.

Над дверью, что самое смешное, тоже был портик.

— Здесь содержался царевич Алексей? — спросил Саша. — В его ведь честь назвали?

— Нет, Ваше Императорское Высочество, — ответил генерал.

Солдат, который открыл ворота, услышав обращение, вытянулся во фрунт и салютовал саблей.

— Я тоже так думал, — продолжил Мандерштерн, — но нет. Царевича заключили в Трубецкой бастион.

Он махнул рукой куда-то влево и назад.

— А равелин построен при Анне Иоановне и назван ею в честь её деда царя Алексея Михайловича, — продолжил генерал.

— Бироновщина, — сказал Саша. — Не самый радостный период в истории России.

— Кстати, государь хотел, чтобы я вам Трубецкой бастион тоже показал, — заметил генерал, возвращаясь в сани.

— Это меня папа́ воспитывает, — хмыкнул Саша. — Да я с удовольствием. Только давайте сначала равелин посмотрим.

— Лакей ваш останется здесь, — сказал генерал.

— А кто будет мандарины таскать? — поинтересовался Саша. — Нет, я конечно и сам могу.

— У нас есть кому, — успокоил комендант.

— Что ж, закон есть закон, — согласился Саша. — Митя, выходите.

Митька сошёл с саней. Кажется, с облегчением.

Кучер крикнул лошадям: «Но!» Сани тронулись, переехали через мост и остановились у полосатой двери.

Когда они сошли с саней, солдат в будке салютовал саблей. И двери открылись.

«Интересно царевичу Алексею тоже салютовали? — подумал Саша. — Или при Петре ещё не было такого обычая? Алексей же не перестал быть царевичем, став арестантом».

За дверями был короткий сумрачный коридор.

Здесь унтер отстал, скрывшись за дверью слева.

— Куда пропал ваш денщик, Карл Егорович? — поинтересовался Саша.

— Сейчас вернётся, после того, как обыщут.

— Меня не будут обыскивать?

— Нет! Что вы!

— Ну, если закон один для всех, — проговорил Саша.

Коридорчик оканчивался помещением с тремя глухими дверями: справа, слева и напротив. Над последней было узкое окошко под потолком, в которые ровно ничего не было видно.

— Что там за стеной? — спросил Саша.

— Прогулочный садик, я вам покажу.

И он отпер дверь в сад.

Дворик за ней имел треугольную форму, и прямо напротив была вершина треугольника. Он был несколько больше прогулочных камер в СИЗО будущего, и над ним не было крыши. Даже солнце проникало сюда и освещало снег. Полдень, конечно, но всё равно образец милосердия. Более того, Саша насчитал около полутора десятка деревьев.

В центре садика была явная, правда, засыпанная снегом клумба и по периметру несколько кустов. А рядом, на солнышке стояла деревянная некрашеная скамья, что уж совсем как в лучших домах Ландона.

Только узкие окна по периметру садика, расположенные также высоко, как над входной дверью, напоминали о том, что это одна из самых страшных тюрем России.

— Круто! — искренне сказал Саша. — Только очень тихо.

В садике действительно царила странная тишина, только сиял под солнцем снег, и лежали на нём короткие синие тени.