Белые волки. Часть 3. Эльза

Цирховия Двадцать восемь лет со дня затмения

Младший служитель из главного темпла пресвятого светлого бога по привычке завершил молитву просьбой к святому Аврелию — покровителю всех путешественников — хранить тех, кто вышел из дому в такую промозглую зимнюю погоду, затем поднялся с колен и тщательно расправил свое скромное одеяние. Он только начал движение по карьерной лестнице, на вершине которой недосягаемой звездой сиял пост верховного служителя главного столичного темпла, и пока что ему поручали самые сложные, "испытывающие силу веры" задания. Вот, например, ежедневное посещение городских катакомб, в которых служителю надлежало вести спасительные беседы с каждым из заключенных.

Катакомбы состояли из трех уровней, один глубже другого, и хождение по ним чем-то напоминало служителю погружение под землю в темпле проклятого темного бога. Он бывал в запретном месте один раз, с миссией борьбы за веру, и то посещение навсегда врезалось в память. Сейчас он находился на самом нижнем, третьем уровне темниц, в помещении очень темном, сыром и напоминающем пещерные склепы, в которых было принято хоронить усопших монахов в горах Дардании.

Заключенные здесь сидели по одному, все, как правило, смертники в ожидании часа расплаты. Младшему служителю, как и любому нормальному человеку, не нравилось тут, и он заставлял себя спускаться на глубину только усилием воли и веры. Камеры, в отличие от расположенных в верхних ярусах, освещались лишь тусклыми факелами — по одному на клетку — по голым каменным стенам текла вода, цвел мох и ползала всякая живность.

Клетка, перед которой служитель только что стоял на коленях, с трех сторон представляла собой решетку в палец толщиной, с четвертой же стороны это была глухая стена. Каждая такая темница находилась на достаточном отдалении от прочих, потому что у заключенных отбирали не только возможность согреться или нормально поесть, но и естественную человеческую радость общения. Мужчина, сидевший к служителю спиной, за все время молитвы так и не обернулся, занимаясь тем, что в неверном свете мерцающего огня разрисовывал себе руку.

— По возвращении в темпл я поставлю за вас свечу, — заверил его служитель миролюбивым тоном, как и подобало в их ситуации, — святому Францилию, покровителю справедливого суда. Но было бы лучше, если бы и вы…

— О, не трудитесь, — перебил его заключенный, обмакнув кисть в плошку с черной краской, — у меня все в порядке.

Служитель поморщился, он испытывал искреннюю радость, когда удавалось привести к свету заблудшие души, а вот таких вот, упертых в своей неправоте, недолюбливал. Но когда он заговорил, его голос звучал, как у профессионала своего дела: с сочувствием и пониманием.

— Возможно, если вы попросите святых заступников или самого пресвятого светлого бога, они смягчат ваше наказание и помогут вам выбраться отсюда…

Пустое сотрясание воздуха, конечно, если учесть, что безумец покушался на самого правителя, но что есть человек без надежды?

— Думаю, если бы боги хотели, чтобы я вышел отсюда, — в тоне речи заключенного сквозил плохо скрываемый смех, — они бы давно помогли мне выбраться.

От такой наглости служитель на миг даже потерял дар речи.

— Вы что же… — заговорил он, наконец совладав с собой, но красные пятна возмущения так и не покинули его бледных щек, — …довольны своим положением?

Мужчина обернулся. Он походил на зверя со своей трехдневной щетиной и стальным блеском глаз, сквозь дыры в его одежде виднелась запекшаяся кровь от побоев. Служитель невольно попятился и осенил себя знаком благословения и защиты. Правду говорят, что эти бурые не люди — нелюди.

— Никогда раньше так не был доволен собой, как сейчас, — хмыкнул заключенный и отвернулся.

Младший служитель из главного темпла пресвятого светлого бога еще находился в начале карьерного пути, поэтому отступать перед трудностями себе запрещал и уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы пуститься в очередную просветительную беседу, но в это время где-то со стороны лестницы послышались шаги и бряцанье оружия охраны. А когда в узкий каменный коридор в сопровождении яркого света спустилась целая процессия, служитель сразу же закрыл рот и отступил прочь, узнав среди посетителей самого сиятельного наместника. Или без пяти минут канцлера? В главном темпле среди служителей уже вовсю обсуждалась дата благословления правителя на трон.

Димитрий повел рукой, и все сопровождающие вместе с затесавшимся в их рядах служителем потянулись прочь. Он выждал, пока шорох многочисленных ног не затихнет на верхнем ярусе витиеватой скользкой лестницы, которая вела сюда, затем неторопливо приблизился к клетке и посмотрел сверху вниз прямо в спину сидящему узнику привычным высокомерным взглядом.

— Здравствуй, Димитрий, — произнес Алекс, не оборачиваясь и не откладывая кисть.

Если бы младший служитель из темпла все-таки остался и присутствовал при разговоре, то непременно заметил бы, как уголки губ наместника чуть дрогнули, обозначая улыбку. Заметил бы — и не поверил: чему же тут улыбаться?

— Значит, все это время она была у тебя? — заговорил Димитрий так, словно разговаривал сам с собой.

— Не все время, — отозвался Алекс. Он подул на краску и вытянул руку, изучая, ровно ли лег узор, — но несколько последних недель — точно.

— Моя милая, сладкая сестренка. Она будет плакать, когда узнает, что я приказал казнить тебя?

— А ты собираешься меня казнить?

Алекс, наконец, повернулся и некоторое время они молча смотрели в глаза друг другу — волчье зрение обоих не нуждалось в ярком свете, чтобы отметить все оттенки настроения собеседника.

— Алекс, Алекс, — Димитрий вздохнул, мощная грудь натянула ткань сюртука и тут же опала, — сначала ты рискуешь собой и спасаешь меня на площади, затем сам покушаешься на мою жизнь. Определись уже, ты обожаешь меня или ненавидишь? В любом случае, первый геройский поступок не отменяет сурового наказания за второй. Никто не смеет стрелять в меня безнаказанно, будь он мне хоть другом, хоть братом. Законы Цирховии одинаковы для всех.

Человек в клетке поднялся на ноги и выпрямился, придерживаясь рукой о стену — только этот жест и выдавал, что его силы не так полны, как хотелось бы.

— Оно того стоило. Знал бы ты, сколько лет я мечтал тебя пристрелить.

Димитрий откинул голову и рассмеялся — словно острый лед посыпался на влажный пол темницы.

— Думаешь, я поверил, что ты покушался на меня всерьез, Алекс? — поддел он. — Шесть пуль в живот белому волку? Не в сердце и не в голову? Я знаю, что ты сделал. Это даже не месть, хоть ты и пытаешься убедить меня в обратном. Нет. Ты просто спрятался от меня. Кому лучше знать закон, как не начальнику городской полиции? Ты прекрасно знал, Алекс, что за покушение тебя схватят и запрут тут, и даже я не смогу ничего с этим поделать. Не смогу вытащить из темницы и заставить найти Эль. — Он развел руками. — Законы Цирховии одинаковы для всех. И даже для канцлера.

— Ты еще не канцлер, — напомнил Алекс. — А я тоже кое-что о тебе знаю. Когда ты проникаешь в мой разум, знай, что это и обратный процесс. Я хорошо изучил тебя за прошедшие годы, Дим. И уверен, что сейчас ты пришел сюда, чтобы сказать мне "спасибо".

— Спасибо? — брови Димитрия приподнялись от удивления. — Тебе? За что?

— За то, что я остановил тебя, — спокойно пояснил его собеседник. — Что ты испытал, когда это понял? Облегчение? Радость? Я думаю, у тебя просто гора с плеч свалилась. Ян никогда не останавливал тебя, правда? Даже когда ты очень этого хотел, когда ты нуждался в его помощи, он никогда не шел против твоих намерений. Да? Ты уже давно смирился с тем, что тебя никто не остановит. А я — остановил.

Сиятельный наместник стиснул челюсти, и на его скулах заиграли желваки.

— Не заговаривай мне зубы, Алекс, — процедил он. — Я все равно казню тебя. И все равно найду Эль.

— Я буду останавливать тебя, сколько потребуется, — покачал головой тот, — но до нее ты не доберешься. Да в глубине души ты и сам не хочешь ее найти, правда? Это то, о чем ты говорил мне, когда я приходил к тебе в темпл. Ты не ждал ее обратно. Признайся себе, тебя ведь пугает перспектива, что ты ее найдешь, Дим. Ты ничего странного в этом не замечаешь?

Красноречивое молчание наместника только подхлестнуло узника.

— Ты можешь меня казнить, но сам пожалеешь об этом решении, — с жаром продолжил Алекс. — А вот я жалею лишь о том, что не сумел остановить тебя раньше. Что тогда, в первый раз, я не знал того, что знаю теперь.

— И чего же? — хмыкнул Димитрий.

— На тебя наложили проклятие. Тобой управляют, — заметив, что собеседник собирается снова рассмеяться, Алекс вскинул руку в знак предупреждения. — Ты согласишься со мной, если хорошо обдумаешь мои слова. Просто спроси сам себя: часто ли ты действительно хочешь делать то, что делаешь? Чего ты больше всего на свете боишься? Хотя нет, не чего. Кого. Кого, Дим? Мы ведь с тобой знаем ответ. Ты ничего в жизни не боишься так, как самого себя.

Димитрий молча изучал знаки, начертанные на ладони Алекса, но в диалог вступать не спешил. В глубине его зрачков плясало что-то темное.

— Проклятие имеет защитные силы, ты вряд ли сам смог бы его распознать на себе. Но я могу доказать, что говорю правду. Те, кем владеет темный бог, видят окружающий мир в искажении. Им очень сложно смотреть и на себя. Могу поклясться, ты не сумеешь посмотреться в зеркало…

— Я смотрю в зеркало каждый день, Алекс, — отчеканил наместник, его ноздри слегка раздувались. — И спокойно вижу себя там.

— Это потому что твоя настоящая личность почти сгорела. Но я уверен, есть какое-то отражение, в которое ты еще боишься посмотреть. Оно существует. И то, что ты все-таки боишься на него глянуть, означает, что проклятие так и не ослабело над тобой. Ты должен перебороть себя, Димитрий. Ты должен заставить себя посмотреть на себя так, как боишься. И тогда ты все поймешь. Клянусь, если ты сможешь это сделать, ты поймешь, что я прав.

Димитрий мягко сделал шаг назад, его глаза замерцали в полутьме.

— Что ты знаешь о борьбе, Алекс? Я больше не желаю бороться. Сегодня я пришел посмотреть, раскаиваешься ли ты за покушение. Похоже, что нет. Видимо, помилование здесь невозможно.

Он развернулся и пошел к проему в стене, ведущему к лестнице, и тогда Алекс бросился к решетке, вцепился в нее руками и крикнул ему в спину:

— У нас с Эльзой есть ребенок, которого она скрывала все эти годы. Она родила из-за того, что ты с ней сделал. Эта маленькая девочка — твоя племянница. Ее ты тоже заставишь страдать?

Наместник чуть замедлил шаг, но затем тряхнул головой и легко взлетел по скользким ступеням наверх.