Белые волки. Часть 3. Эльза

Цирховия Шестнадцать лет со дня затмения

Светящиеся окна окутанного вечерними сумерками здания сливались в одну длинную светло-желтую полосу. Сколько их там? Тысяча? Миллион? Он протер глаза, перед которыми все расплывалось. Да нет же, всего десять, по пять в одну и другую сторону от главного входа. На крыльце толпились люди, двое слуг в парадной одежде встречали гостей, сверялись со списком приглашенных, пропускали внутрь. Улица полнилась прибывающими и отъезжающими карами, женщины в красивых ярких платьях и с высокими прическами напоминали оранжерейные цветы, мужчины — в черном или белом — заботливо придерживали спутниц под локоток, вели к ступенькам, одергивали зазевавшихся слуг.

Осенний бал. В воздухе плыли резкие, ударяющие в нос ароматы, сигарный дым и мускус духов смешивались с прелой вонью опавших на тротуары листьев и запахом влажной земли со вскопанных на зиму клумб. Раньше он и не подозревал, что мир так пахнет. Закрыв глаза, можно определить все, что находится вокруг. Опасное занятие, потому что стоит натолкнуться на жесткое амбре — ком подкатывает к горлу, не удержишься от тошноты. Вот Алекс, поймав носом шлейф, потянувшийся из решетки слива в тротуаре, и не удержался.

Беззвучно выругавшись, он отлепился от дерева, которое подпирал, пересек улицу и, улучив момент, скрылся в чаще увядающих кустов жасмина, высаженных по периметру излучающего торжественность здания. Уперся ладонями в серую холодную стену и замер, тяжело дыша: короткий переход отнял все силы. Белая рубашка, надетая под пиджак, уже насквозь промокла от пота, хоть на улице стояла отнюдь не летняя жара, а вполне себе сырая и промозглая осенняя погодка, виски и шея тоже были мокрыми, словно Алекс попал под дождь. Тело сопротивлялось, лихорадкой пыталось вытравить из себя чужеродную инфекцию, но безуспешно. Он, конечно, видел себя в зеркале: глаза красные и какие-то дикие, руки-ноги мелко дрожат и общий видок полубезумный. Это еще мать не узнала, вот истерика будет. В какую же задницу ты загнал себя, парень?

А все началось с того, что Димитрий, старший брат Эльзы, чуть не убил его, а потом укусил. Или все же стоит считать, что убил — своим укусом? Не зря ведь появились и лихорадка, и потеря четкости зрения, и обострившееся обоняние и многие другие изменения, которые вот уже несколько дней претерпевал организм Алекса помимо воли. Наверно, он станет получеловеком-полуволком. Если выживет, конечно.

Нет, если уж по-честному, то все началось с того, что Алекс ударил Эльзу. Руки бы себе оторвать, идиоту, но кому от этого теперь станет легче? Мать с детства внушала, что женщины — это святое, к ним разрешено прикасаться или с любовью, или никак, если уж хорошего отношения не заслужили. Отец в свое время ухаживал за матерью трогательно и нежно, до свадьбы за ручку по паркам водил, цветы дарил, с наступлением вечера провожал домой — выказывал уважение. Дед тоже вежливо и безупречно завоевывал свою будущую жену. А он, Алекс…

Больным он становился, когда думал об Эльзе, сумасшедшим психом просто, ничего в себе не контролировал, ни слова, ни поступки. До свадьбы он бы просто не дотерпел, бесконечно водить ее за ручку по паркам не выдержал бы, но это не означало, что не любил и не уважал. Наоборот, прикасался к ней каждый раз, как к своей богине, любил так сильно, что забыть не сумел, даже когда стоило бы. Мечтал о совместном будущем: Эльза такая неземная, такая благородная, никогда он не заставит ее опуститься до уровня обычной женщины, не поставит к плите, не принудит к уборке. Слуг у них в доме отродясь не было, но для нее в лепешку расшибется — и организует.

Но у монеты всегда две стороны, чем светлее одна — тем темнее другая. Рвалось все внутри в клочья при мысли об Эль, ревность, злость, обида захлестывали с головой. А когда ударил — раскаяние. Она ему в лицо прошипела, как ненавидит, сдохнуть пожелала, а он и готов был сдохнуть прямо там, на месте, лишь бы простила дурацкий срыв. Что ж, сдохнуть шанс еще есть, вот здесь, под стеночкой праздничного здания, но теперь-то он полон решимости бороться за свое счастье снова.

А ведь не так давно Алекс почти сдался. Казалось, что все мосты между ним и Эльзой окончательно сгорели, и осталось лишь смириться с судьбой. Пережить, переболеть, когда-нибудь постепенно выбраться из той ямы, в которую превратилась его жизнь. Не столкнись он случайно на набережной с Кристофом — решимости бы и вовсе не появилось.

Алекс тогда медленно брел пешком в полном одиночестве: очередная подружка обозвала его "странным" (видимо, попалась очень воспитанная) и сбежала, даже не попросив отвезти домой, а он решил прогуляться и подышать воздухом, раз уж так все сложилось. Кристофа в парне, сидящем на парапете с какой-то рыжей девчонкой, и не узнал бы, если б тот сам не обернулся и не окликнул. Одного взгляда на его спутницу Алексу хватило, чтобы сделать выводы.

— Она тебя обворует, — тихо сказал он Крису, когда тот нехотя оставил подружку и подошел поздороваться.

— Уже, два или три раза, — тот расплылся в такой счастливой улыбке, что Алекса даже кольнуло под ребра. Непонятное ощущение. Не завидует же он, в самом-то деле? — Но теперь я стал осторожнее и вообще быстро учусь.

— Драссти, — рыжее чудо, не усидевшее на месте, вихрем налетело на них, не удержалось в своих скользких туфельках и обрушилось на Алекса так, что он едва успел подхватить.

Кое-как восстановив равновесие, девчонка захлопала большими и невинными голубыми глазами, а Кристоф шикнул на нее, бесцеремонно засунул руку в карман ее юбки и извлек оттуда бумажник самого Алекса. Этот бумажник, вообще-то, преспокойно хранился в заднем кармане джинсов, но теперь вдруг исчез и появился на ладони брата Эльзы.

— Она ненарочно, — принялся оправдывать подружку Крис, пока та стояла и улыбалась, не испытывая ни тени смущения от своей проделки, — просто сдержаться не может. Сила привычки. А так Ласка хорошая.

— Ага, не виноватая я, — нагло протянула рыжая особа и повисла на его руке, мигом потеряв интерес к Алексу, которого ей запретили обворовывать.

Кристоф послал ей горячий взгляд и криво ухмыльнулся, а Алекс отвернулся к реке: наблюдать за парочкой ему вдруг стало не интересно.

— Как Эльза? — сорвалось с его губ, хотя вообще-то он собирался спросить "как дела?" или "что нового?"

Крис тут же помрачнел и перестал улыбаться, и даже его рыжая подружка сочувственно скривилась.

— Не знаю, — отозвался он. — Что именно тебя интересует?

Такая реакция Алекса, мягко говоря, удивила.

— Почему не знаешь? Разве вы не общаетесь?

— Общаемся, — по лицу Криса было видно, что это не совсем правда. — Но Эльзу теперь трудно понять. Хорошо у нее все или плохо — мне она не сообщает. То вены резала, то притворяется по уши влюбленной в Хораса и срочно хочет замуж. То с отцом насмерть ругается, то подлизывается к нему, когда он ее бьет. — Он пожал плечами. — В общем, не спрашивай.

Эльза пыталась покончить с собой? Боги, что же с ней такое стряслось, если она решилась на отчаянный поступок? Крис упомянул, что и замуж хочет, но Алекс предпочел не зацикливаться на этом. Градус злости внутри него медленно стал понижаться от одной мысли, что Эль хотела умереть.

— Неужели нельзя узнать, почему Эльза так себя ведет? — осторожно спросил он.

— Когда она общаться не хочет? — Крис мотнул головой. — Это вряд ли. Девчонки все жутко упрямые, сам знаешь.

Алекс только вздохнул. Он, конечно, знал.

— Если кто и мог бы повлиять на нее, то только Димитрий, — продолжил рассуждать вслух Кристоф, — но он давно не возвращался и, наверно, не вернется в ближайшее время. А найти его невозможно, пока он сам не захочет.

О старшем брате Эльзы Алекс был наслышан и даже вспомнил, как она кричала отцу, что сбежит к Димитрию, если родитель не прекратит избивать до полусмерти ее парня на пустыре. И еще раньше во время одной из прогулок упоминала, что старший брат обещал ей помочь уйти из дома и зажить самостоятельной жизнью.

А потом Кристоф нанес практически фатальный удар.

— Может, это осенний бал на нее так действует? Все девчонки с ума посходили от того, кто в каком платье и с кем в компании пойдет, только об этом и говорят. Самое важное событие года, можно подумать. — Он посмотрел на Алекса и махнул рукой. — Да ладно, не забивай себе голову. Я знал, что рано или поздно она тебя разлюбит. Ты не волк. Извини.

Он приобнял свою рыжую подружку и ушел, а Алекс долго смотрел им вслед, испытывая новый виток решимости. Конечно, все дело в том, что он не волк, Северина тоже об этом твердила. Но для него это не преграда. Пусть Эльза ни о чем не сожалеет и просить прощения не хочет, а он все равно сделает первый шаг. Наплюет на свою гордость, чтобы завоевать ее снова. Пусть поиграла, пусть отвернулась, а он любит ее даже такую. Докажет, что только с ним она будет счастлива, добьется любой ценой, потому что без нее жизни нет, дышать невозможно, крышу срывает. Но сначала он разыщет ее старшего брата и попробует перетянуть на свою сторону. Если тот действительно имеет влияние на Эльзу, то сумеет помочь.

В голове Алекса созрела четкая последовательность действий. До осеннего бала оставалось не так уж много времени, и он с энтузиазмом занялся подготовкой встречи с Эль. Подкарауливать ее у дома бесполезно — привратник погонит, да и сама Эльза вряд ли позволит с ней заговорить, наверняка боится его, Алекса, после того срыва. У школы ее всегда окружает слишком много народа и, опять же, первой она не подойдет. Праздник оставался последним шансом для встречи. Где еще можно с такой легкостью затеряться и столкнуться якобы непреднамеренно, как не в толпе? Однажды Алекс уже сумел пересечься с Эльзой на выставке в музее, и фокус вполне сработал, почему бы не повторить?

Раздобыть план здания ему, метившему в ряды полиции, оказалось несложно. О том, чтобы пройти на праздник через главный вход, не могло быть и речи. Как бы дорого не оделся Алекс, лицо и глаза его выдадут, да и имени в списке нет, а вот если попасть внутрь каким-то другим путем, то веселые и занятые друг другом гости вряд ли обратят внимание, особенно если все-таки хорошо одеться, держаться в тени и не выпячиваться. Сработает логика толпы: если человек на празднике, значит, его пропустили, а если пропустили, значит, зачем-то он тут нужен.

Здание представляло собой два этажа со множеством комнат отдыха, служебных помещений, но основное торжество планировалось в центральном зале, представлявшем собой круглое помещение с двумя входами с противоположных сторон. В дверях наверняка станет толпиться множество слуг, которых оставили "на подхвате" господа, да и сами аристократы предпочтут курсировать туда-сюда, чтобы избежать духоты, неизбежной для наполненной людьми коробки без окон. Мужчины будут выходить покурить, женщины — "попудрить носик".

Пожалуй, мало кто из гостей знал, что в зал ведут еще два служебных входа — неширокие коридоры, прикрытые портьерами, если верить полученной информации. Через эти ходы обслуживающий персонал праздника приносил бы и уносил напитки и посуду, чтобы избежать столкновений в основных дверях и случайно не залить чудесное платье той или иной благородной госпожи.

Алекс планировал проскользнуть именно служебным коридором и смешаться с гостями, а потом точно так же уйти. Он почти не сомневался, что слуги не станут ему препятствовать — успел поговорить со знающими людьми и об этом. На таких грандиозных праздниках прислуга бегает, выпучив глаза и высунув язык, ей бы успевать всех обслуживать и не получить взбучку, поэтому в лицо благородным господам заглядывать некогда. Прилично одет — значит, имеет право делать, что хочет, нравится бродить по служебным коридорам — лишь бы поднос не толкнул, посуду из рук не выбил.

Разобравшись с этой частью подготовки, Алекс взялся за поиски Димитрия. По всему выходило, что начинать поиски надо из темпла темного. Окна, забранные черным стеклом, масляно поблескивали, как хитрые глазки торговца опиумом, когда Алекс уверенно шагал к дверям. Ему уже доводилось тут бывать, удовлетворять свое любопытство, как делают все мальчишки, получившие доступ ко "взрослым" развлечениям, но женского внимания ему и так хватало, а азарта в крови не проснулось, поэтому ставки и возможная прибыль с них оставляли его равнодушным.

Нонны зазывно улыбались симпатичному гостю, посетившему темпл, белыми тенями скользя вдоль стен, но стоило попробовать зайти в нишу, ведущую на лестницу, как строгая окта преградила путь. Никакие увещевания и просьбы о встрече с Димитрием не согнали каменно-вежливого выражения с ее лица. Алекс может получить девушку, может взять двух или трех, может остаться с ними в гостевых комнатах, может поехать домой, может тайным наблюдателем поприсутствовать, пока любовью будут заниматься другие, может расслабиться и покурить опиум, который ему подготовят и подадут, может выпить хорошего вина или другого напитка, которого пожелает. Но иных услуг темпл темного предложить ему не может.

Отказавшись, Алекс дождался вечера и вместе с другими мужчинами прошел в окулус, где снова ставили на победителя, но и тут его ждало разочарование. Белого волка трудно было не узнать, вряд ли еще кто-то из аристократов мог появиться на месте брата Эльзы. Но, разорвав очередного смельчака в кровавые ошметки, Димитрий, не поднимая головы и не обращая внимания на восторженные крики или проклятия проигравших ставку, просто ушел, а путь Алексу, который пытался идти следом, на этот раз преградили двое Безликих во главе с еще одной октой. Темпл темного охранял своего прислужника с таким же рвением, с каким встревоженная мать оберегает возлюбленное дитя.

Тогда Алекс решил просто ждать. Не может же Димитрий сидеть внутри вечно? Если к нему не пускают, то рано или поздно он выйдет сам, и его станет легче перехватить без неусыпного бдения окт и Безликих. Алекс запасся чаем в термосе и бутербродами, уселся прямо у выхода из темпла, не обращая внимания на насмешливые и удивленные взгляды окружающих, и принялся нести вахту. Прогнать его не решились, все-таки он вел себя мирно, а находиться в главном помещении никому не запрещалось. Прошел день, наступил вечер, люди потянулись в темпл за очередной порцией удовольствий, потом покинули его на рассвете, спотыкаясь о задремавшего Алекса, а Димитрия все не было.

Ничего, говорил он сам себе, стуча зубами от предрассветной сырости, сквозняком тянущей через порог и из отверстия в высоком потолке, ради Эльзы можно и потерпеть, все равно это не продлится долго.

Человек, в одиночестве сидящий у дверного проема, скрутился в клубок и провалился в тревожный чуткий сон. Свечи в главном помещении темпла понемногу догорали, едва заметной тенью прошелестел Безликий, меняя их на новые, пока никто не видит. Если стоять неподвижно, можно услышать, как огромное, ушедшее на несколько уровней под землю здание делает вдох. Оно живое. Комнаты — это его легкие, коридоры — вены, по ним струится жизнь. Среди них есть и потайные, те, о которых не знают непосвященные. А в сердцевине распахнут обращенный из глубины к свету глаз, окулус, всевидящее око. Много, много тайн хранит в себе темпл темного, чего только не видели его стены: столько удовольствия, столько боли.

Человек устал и не ощущал на себе чужого взгляда. Он не умел различать чужие запахи, даже если кто-то стоял совсем рядом — в жалких трех метрах от него. Да и откуда ему знать, что здесь даже у стен есть глаза? Серебристые, например, как те, что следили за ним через потайную щель? Волк с лицом, словно высеченным из мрамора, долго смотрел на спящего, зверь настороженно наблюдал за охотником, пришедшим в его логово. Потом опустил заслонку, такую же, как и множество других, расположенных по всему темплу, и бесшумно ушел погруженным во тьму коридором.

На следующий день к Алексу подошел щуплый паренек с хитрой улыбкой. На Безликого он не смахивал: во-первых, не прятал лицо, во-вторых, фактурой не вышел, слишком уж какой-то обычный да и мышц почти нет, одни кости.

— Кого-то ждешь? — поинтересовался он.

— Да, — неохотно буркнул Алекс, — Димитрия. Не видел такого?

— Иногда встречал, — пожал его собеседник плечами. — А долго ждешь-то?

— Со вчерашнего дня, — тяжелый вздох сорвался с губ помимо воли, потому что еда и теплый чай уже закончились, а молодой организм постоянно требовал подпитки.

— А зачем? — не отставал щуплый.

— Не твое дело.

— О как, — ничуть не обиделся тот. — Ну ладно, бывай.

Алекс упорно сидел на посту, отлучаясь на короткие минуты лишь в случае крайней нужды, но очередной день снова прошел впустую. К счастью, одна из нонн, милая девушка с коротко остриженными золотистыми волосами, сжалилась над ним и принесла сдобных булочек и подогретого вина. Она посидела рядом, пока Алекс жадно истреблял угощение, забрала пустую тарелку и бокал, а в ответ на благодарность кротко ответила:

— Ну что вы, накормить голодного — это же такая радость. Хотите меня? Просто так, не за деньги? Чем больше мужчин я познаю, тем лучше.

Странные они тут все, вяло подумал Алекс, провожая ее взглядом после того, как отказался в самых осторожных выражениях. Может, это амплуа у нее такое — косить под монашку? Наверно, клиентам нравится.

Она приносила ему еду и предлагала себя и на следующий день и еще через один, щуплый парень тоже подходил время от времени, справлялся, как продвигается дежурство, посмеивался и уходил. Осенний бал приближался, как снежная лавина с горы, а Димитрий все сидел взаперти. Он, вообще, когда-нибудь на улицу выходит? Этот вопрос Алекс задал своему уже привычному собеседнику при новой встрече.

— Выходит, а как же, — улыбнулся щуплый.

— А как часто?

Тот пожал плечами.

— Да бывает, что и несколько раз на дню.

— Но… как… — Алекс хлопнул себя по лбу. Боги, ну какой же он тугодум, — Тут есть и другой выход? Потайной?

— Ага, — весело подтвердил парень. — Наконец-то ты догадался. Мы уже на тебя ставки сделали.

Вскочив на ноги, Алекс бросился в ближашую нишу. Как же они все: и окты, и нонны, и Безликие, и доходяга этот, и сам Димитрий, наверно, смеялись над ним украдкой. Столько дней морочили ему голову. Все знали, кого он ждет, но никто и словом не обмолвился, что ожидать бесполезно. Хоть бы домой его отправили из жалости, сообщили, что все зря, но нет, молчали и хохотали в тряпочку.

Он отшвырнул вставшую на пути окту, распугал нонн, выбежавших в коридор, отчаянно и жестоко дрался с Безликими, прорвал их кольцо и бросился дальше, понимая, что уже путается в многочисленных арках и переходах. Но отступать Алекс не привык, вот такая черта характера у него была — хорошая ли, плохая ли — но чем больше препятствий возникало на пути, тем сильнее он хотел добиться цели.

— Хватит, — наконец, остановил его чей-то голос.

Тот самый невзрачного вида парень, который недавно беседовал с Алексом, теперь шел к нему из дальнего конца коридора, а Безликие вытянулись по струнке, пропуская его вперед, словно какую-то великую шишку. Он подошел к Алексу уже без своей насмешливой улыбочки, глаза смотрели холодно и строго.

— Ты не понимаешь, куда рвешься. Не ходи к Димитрию. Он тебя убьет.

— Что, прямо вот так и убьет? — презрительно фыркнул Алекс. — Даже не выслушает?

— Выслушает, — кивнул парень, — а потом убьет.

— И все-таки я попытаю удачу, — оскалился Алекс. — Не просто так ведь тут столько сидел.

— Что ж, — собеседник помедлил, пронзая его взглядом, — как хочешь. Я предупреждал.

Сделав знак Безликим отступить, он повел Алекса новыми коридорами, сворачивая, поднимаясь по коротким лестницам или длинными переходами спускаясь на уровень ниже, пока не остановился перед одной из комнат. Толкнул дверь и пропустил вперед.

Говорят, вся человеческая жизнь — это бесконечный лабиринт коридоров и дверей. Разными коридорами пойти можно и разные замки отпереть, и от того, какой поворот выберешь, какой порог переступишь, зависит весь дальнейший путь. И как в темпле темного бога, в этом лабиринте жизни так же легко заплутать, сделать неверный выбор, сгинуть. Жалел ли Алекс, что, очертя голову, шагнул в неизвестность?

Даже через несколько дней после того шага, сгорая от лихорадки у стены праздничного здания, куда его никогда по-хорошему бы не пропустили, он ни о чем не жалел. Перед глазами, подернутыми мутной пеленой, стояла только Эльза. Дождавшись подходящего момента, когда со стороны улицы донеслось хриплое карканье клаксона и чьи-то громкие голоса, Алекс выбил локтем стекло в окне нижнего этажа и забрался внутрь. Пустая комната была погружена в полумрак, но оказалось, что так его глаза лучше видят. Несмотря на головокружение, план помещений он все еще помнил наизусть, поэтому машинально потер плечо в том месте, где саднили и пульсировали жаром следы острых зубов Димитрия, и двинулся в нужную сторону.

До сих пор что-то царапало Алекса изнутри, когда он вспоминал, как увидел брата Эльзы, когда ворвался в его покои. Конечно, радушного приема ожидать не стоило, и разговор назревал непростой, но в реальности все вышло совсем не так, как представлялось даже при самых нерадужных прогнозах.

Димитрий сидел в кресле, откинувшись на спинку и вытянув длинные ноги, рубашка на груди была расстегнута, сбоку на шее под ухом виднелась запекшаяся кровь. Нечто едва уловимое в позе, неестественно напряженные мышцы, поверхностное дыхание, заметное по движению грудной клетки, стиснутые на подлокотниках пальцы — все признаки говорили, что хозяин комнаты испытывал в тот момент нестерпимую боль. Его губы шевелились, а так как других собеседников поблизости не наблюдалось, разговаривал он, похоже, сам с собой. Алекс моментально испытал сбивающее с ног разочарование. О чем можно договориться с сумасшедшим? Но почему тогда Эльза, по слухам, доверяет его мнению? Никто в здравом рассудке не станет полагаться на слова душевнобольного.

Пока Алекс колебался в своих сомнениях, Димитрий неохотно поднял на него глаза, пустые, выгоревшие до белизны от какого-то внутреннего накала, с жуткими крохотными зрачками, и сделал знак занять кресло напротив.

— Ян, подай нашему гостю вина. Спроси, что он предпочитает.

Говорил он тоже с трудом, язык едва поворачивался во рту, но Алекс все же решил рискнуть и воспользовался приглашением. Димитрий сам изгой среди аристократов, он единственный, пожалуй, лишен присущего его слою общества снобизма, на своей шкуре знает, что такое быть паршивой овцой в благородном стаде. Ему не к лицу морщить нос от того, кто стоит на ступеньку ниже, учитывая, с кем якшается сам. Тем более, предложить Эльзе покинуть семью — разве не открытый жест презрения к существующим порядкам? Разве их интересы не совпадают хотя бы в этом? Его нужно лишь убедить, что Алекс — лучший вариант для сестры.

— Мы что теперь, потчуем тут всех подряд? Привечаем всех сирых и убогих? — довольно нахально отозвался доходяга по имени Ян. — Скажи ему, чтобы шел отсюда, и дело с концом. Меня он не слушает.

Димитрий глянул на дерзкого слугу так, что показалось — вот-вот прыгнет и вцепится в глотку, и по непроизвольной реакции Яна стало понятно: на самом деле тот побаивается господского гнева. Побаивается, но все равно стоит на своем. Зачем? Не желая нагнетать обстановку, Алекс поторопился отказаться:

— Я ничего не хочу. Мне нужно только поговорить.

— Говори, — равнодушно бросил Димитрий.

— Ты сам знаешь, что он скажет, — снова встрял Ян. — Что влюбился в твою сестру, а она его на дух не переносит, видеть не хочет. Все же понятно, что ничего ему не светит. Не стоит даже тратить время на него. — Он послал Алексу невинную улыбку. — Что так удивился? Это моя работа — все знать.

— Хочешь рассказать мне, как любишь Эльзу? — в глазах Димитрия мелькнуло нечто незнакомое, словно чернила на миг плеснули в расплавленное серебро. — Мне?

— Да, — Алекс покосился на нахального Яна. Вот бы кому врезать. Мало того, что промурыжил несколько дней в ожидании, так и теперь еще язык подкладывает. — Вообще-то, Эльза тоже меня любит… любила. Я хочу ее вернуть. Я хочу сделать ее счастливой. Я хочу доказать…

Все уязвленные чувства поднялись в нем жаркой волной, слова полились бурным потоком, но чем более весомые аргументы Алекс приводил в свою защиту, чем подробнее рассказывал Димитрию, сколько времени провел с Эль, что обещал ей и как досадно все вдруг оборвалось, тем холоднее становился стальной блеск в глазах волка. Будто речь, сказанная Алексом, проходила через испорченный телефон, меняясь до неузнаваемости перед тем, как попасть в уши сидящего перед ним угрюмого, больного на вид аристократа.

— Любишь Эльзу, — наконец повторил он каким-то страшным, хриплым, низким голосом, — любишь мою маленькую, сладкую, беззащитную сестренку.

И Алекс снова как через порог перешагнул:

— Люблю.

Уголок рта у Димитрия дернулся, обнажив краешек белоснежных зубов то ли в ухмылке, то ли в зверином оскале.

— Пошел вон.

— Отличное решение, — тут же воодушевился Ян. — Иди-иди, парень, некогда нам тут с тобой возиться, своих дел по горло.

— Не уйду, — мотнул головой Алекс, понимая, что сейчас его испытывают на прочность и твердость намерений, — я готов на все, чтобы быть с Эльзой. Если есть хоть один шанс, я хочу использовать его. Любой ценой.

Он действительно верил в это, поворот был выбран, и даже если дверь в конце пути не поддавалась, Алекс готов был выломать ее. Димитрий устало прикрыл глаза и произнес:

— Ян, подай нам фрукты.

По лицу Яна читалось, что он скорее подал бы Алексу яда, но спорить на этот раз слуга не решился, послушно подошел к столу, взял серебряный поднос, на котором красовались краснобокие яблоки, синие сливы, оранжевые апельсины и сочный белый виноград. Если бы Алекс не был так настроен идти до конца, он бы уже пожалел, что пришел: слишком странными ему казались все эти расшаркивания с угощениями, болезненное состояние хозяина и нервный вид слуги.

Димитрий лениво поднял руку, взял с подноса яблоко и нож. С хрустом надрезал пополам, не спуская глаз с гостя, который от фруктов только отмахнулся.

— Моя сестра — волчица. Ей нужен равный. Ты хочешь стать волком, Алекс?

— Я хотел бы им быть, — фыркнул тот, — если б такое было возможно.

— А ты помнишь легенду о том, как волки вообще появились?

Алекс что-то такое слышал и помнил, поэтому кивнул.

— Они произошли от женщины и бога, который обернул ее волчицей, — продолжил Димитрий, пока лезвие в его пальцах ловко сверкало, превращая яблоко в тонкие ломтики, которые затем падали на пол, — ты никогда не задумывался, кем же первые белые волки друг другу приходились?

— Кем? — спросил Алекс, потому что пауза в разговоре сама вела к тому.

Димитрий холодно улыбнулся.

— Братьями и сестрами. Если они родились от одной женщины и одного бога, то все были братьями и сестрами и не могли размножаться ни с кем, кроме друг друга, пока их потомков не стало так много, что об этом близком родстве все позабыли. Понимаешь, Алекс?

— Он не понимает, — вздохнул Ян, со стуком возвращая поднос на стол. — И не поймет. Не трать время.

— Он поймет, — миролюбиво протянул Димитрий, и в следующую секунду его рука совершила изящное и плавное движение, а ладонь, в которой только что играло лезвие ножа, вдруг оказалась пустой.

Дуновение воздуха скользнуло по щеке Алекса, от неожиданности он моргнул, тут же сообразив, в чем причина. Повернул голову, чтобы увидеть, как глубоко, по самую рукоять, нож вошел в кожаную обивку кресла. Хороший бросок, с четко выверенной силой, до миллиметра точный. Бросок, сделанный тем, кто уверен, что никогда не промахивается. В крови пробежал холодок — естественная реакция организма на внезапную опасность.

— Верни мне нож, Ян. Я его случайно выронил, — голос Димитрия звучал мягко, но губы все так же кривились, и пустыми, как два бездонных провала, выглядели глаза.

— Зачем? — с вызовом спросил Алекс. — Я и сам могу это сделать.

Он демонстративно выдернул лезвие из обивки, поднялся и передал Димитрию, а затем вернулся на место.

— Хочешь напугать меня? Думаешь, побегу? Не побегу.

— Не побежишь, — тот улыбнулся, будто обжег ударом хлыста, — я уверен. Не побежишь, потому что я бы тоже на твоем месте пожертвовал жизнью, только чтобы быть с Эльзой. Целовать ее мягкие губы… мы ведь оба знаем, какие они сладкие… какой божественный у них вкус…

Глаза его потемнели до черноты, голос упал до шепота. Димитрий откинул голову на спинку кресла и резко засмеялся колючим безрадостным смехом, спина его выгнулась, руки вцепились в подлокотники, нож зазвенел по полу.

— Уходи, — вполголоса сказал Ян, — он не поможет тебе.

— Нет, помогу, — прохрипел брат Эльзы с жутким оскалом. — У тебя есть шанс, Алекс. Подойди ко мне. Ну же.

Вот тогда Алекса и начало что-то царапать изнутри. Какое-то неясное сомнение. "Мы оба знаем, какие сладкие ее губы…" Откуда Димитрию знать такое о сестре? Или это просто попытка вывести его, Алекса, из себя? Но что тогда означает "шанс"? Алекс встал и наклонился над братом Эльзы, чтобы лучше расслышать несвязное бормотание.

А в следующую секунду весь мир перевернулся. В глаза почему-то бросилось лицо Яна — тот поморщился, но не сдвинулся с места — а затем ослепительная вспышка ударила в виски, подсекла колени. Кто-то ловко подхватил его и уложил на пол.

— Ты всерьез полагал, что я отдам ее тебе? — смеялся Димитрий, нависая сверху и проворачивая свой нож у Алекса в животе. Его безумные наполненные чернотой глаза, казалось, смотрели вникуда. — Мою маленькую сестренку? Думал, что я выслушаю здесь твои признания и растаю от нежности? Эльза любит меня, всегда любила, с самого детства. Ты спрашивал у нее об этом? О да, она наверняка же сама рассказывала обо мне. А я… люблю… ее. Мы с ней связаны навечно одной кровью, мы идеально подходим друг другу, мы должны быть вместе, как первые волки, как потомки богов, а ты, Алекс, просто проводник, тонкая ниточка, которая свяжет нас еще крепче.

Он говорил и смеялся, смеялся и говорил, а Ян стоял поодаль и просто наблюдал за происходящим, пока Алексу не начало казаться, что все это ему чудится. Он не может просто умереть на полу в затерянной глубоко под землей комнате темпла, истекая кровью, он и сам факт удара-то не почувствовал, не понял, когда Димитрий успел его нанести.

Все вокруг стремительно погружалось в темноту.

— Он умрет, — долетали до него через туман незнакомые голоса.

— Он не умрет, — снова этот жуткий смех, — ты же не умрешь, Алекс? Ты не умрешь. Моя милая сестренка будет очень горько плакать, если ты так с ней поступишь, а я никогда не прощу себе, что мы расстроили ее.

Алекс хотел ответить, что умирать он, конечно же, не намерен ни при каких обстоятельствах, но рот полнился горячей влагой с привкусом металла, и из горла выходило только бульканье.

— Он уже почти умер, — тот, первый, голос говорил без волнения, просто констатируя факт.

Потом воцарилась тишина, и внезапно чей-то шепот ударил в ухо:

— Мы все рождаемся через боль, Алекс. Считай, что сегодня я возродил тебя.

Очнулся он уже в какой-то подворотне. Просто валялся, выброшенный как мусор, в закутке. Плечо пульсировало жаром, протягивая огненные щупальца боли в грудь и в шею, одежда была залита кровью, и Алекс трясущимися руками распахнул куртку, задрал рубашку, оглядел свой абсолютно целый живот без единого шрама. Так и есть, вся та часть — со странными речами Димитрия — ему привиделась. Возможно, брат Эльзы не ударил его ножом, а просто укусил в тот момент, когда Алекс наклонился, и что-то было такое в его волчьей слюне, что подействовало странным образом. Зачем? Тогда это еще не было до конца понятно. Истинное значение слова "шанс" стало проступать гораздо позже, когда жутко заболели десны в местах, где резались клыки, на спине пробились первые тонкие клочки шерсти, а те рубцы, которые оставались на коже после перенесенных операций в госпитале, чудесным образом испарились, и перестала беспокоить нога.

Хотел Алекс в это верить или нет, но он становился волком.

Танцуя, Эльза споткнулась. Только что уверенно двигалась в объятиях партнера и вдруг — раз, — сбилась с шага.

— Ты чего? — удивленно посмотрел на нее Хорас.

— Ничего, — она послала ему слабую улыбку, — душно здесь. Надо отдохнуть.

Не без облегчения вырвалась из рук своего спутника, отошла в сторонку, чтобы другие пары не толкали. В зале действительно не хватало свежего воздуха, и лишь немного легче было дышать у выходов.

— Я хочу пить.

— Конечно. — Хорас, сама любезность, сделал знак слуге с подносом, полным бокалов золотистого шампанского.

— Нет, воды, — Эльза изобразила жалобный взгляд. — Просто стакан чистой воды. И таблетку от головной боли, виски давит. Найди мою служанку, пожалуйста, она все принесет.

Хорасу совсем не хотелось идти разыскивать каких-то служанок, но он все же подавил в себе явный порыв отказаться и пошел к дверям. Эльза отвернулась к стене, чтобы не привлекать лишнего внимания, сняла серебряную, в тон платью, полумаску, закрыла глаза, попыталась выровнять дыхание.

Этот запах.

Вечер длился и длился бесконечной пестрой лентой из пустой болтовни, танцев и поедания сладостей в коротких перерывах между первым и вторым занятием, но до недавнего времени Эльзе все нравилось. Здесь не было и не ожидалось Димитрия, что само по себе уже приносило душевный покой. Даже Хорас раздражал меньше обычного: в другие дни она выдерживала от силы пару часов рядом с ним, после хотелось заорать или стукнуть его чем-нибудь тяжелым. Его родители с молчаливого одобрения ее отца всячески поощряли их брак, помолвка считалась делом почти решенным, а сам он, мотивируя этим, при любом удобном случае пытался залезть ей под юбку. Только чудом и женской хитростью Эльзе удавалось держать его на расстоянии хотя бы до свадьбы.

Она, конечно, не была святой и много раз ошибалась — в брате, в Алексе, в людях вообще — но нареченного своего почему-то видела трезво, без всяких розовых очков. Трусливый, самовлюбленный, озабоченный тип, которому ей придется до конца жизни греть постель и рожать детей, при этом улыбаться, придерживая его под локоть на светских приемах, блистать украшением семьи в его родовой книге и, возможно, напиваться, как мать, когда степень отвращения перехлестнет допустимые пределы. Впрочем, такова участь многих женщин ее круга.

Этот запах перевернул в ней все. Откуда он взялся?

Северина, крутившаяся рядом в начале вечера, куда-то запропала. Эльза украдкой огляделась, но взгляд не задержался ни на чьем лице. Кто же он? И, пресвятой светлый бог, сколько же людей, подобных ей, проживают свои жизни, так и не познав этого, почему же Эльзу участь не миновала? Мало ей запутанных отношений с Димитрием, мало болезненного расставания с Алексом, мало грядущего тягостного брака. Нет, в дополнение ко всему она теперь будет вечно принадлежать кому-то еще.

Стоявший неподалеку господин — по виду ровесник отца Эльзы — странно покосился на нее, и она вспыхнула: какие же флюиды сейчас источает ее тело? Флюиды мощного сексуального притяжения, которое испытывает и транслирует для своего единственного ее волчица. Приди. Возьми меня. Я твоя. Повезло, что Хорас отошел раньше, чем все вышло из-под контроля, а то, чего доброго, принял бы ее желание на свой счет.

Она сделала судорожный вдох, полный мускусного, чужого, незнакомого и в то же время какого-то родного аромата. Никогда еще внутренний зверь Эльзы не ощущался таким… диким. Никогда еще ей так не хотелось соединиться с мужчиной… нет, не мужчиной, волком, и не важно, в человеческом или зверином обличьи. Выгнуться, подставить грудь под его руки, чтобы содрал с нее платье, сшитое из нежной ткани, а теперь казавшееся грубым власяным мешком, раздражающим кожу, освободил раскаленные и пульсирующие соски, принес им облегчение влажным ртом. Чтобы ноги ей раздвинул. Ей будет больно, но боль первого соития ничто по сравнению с возможностью стать с Ним единым целым. Она — женщина, она рождена, чтобы пройти через боль, даря наслаждение своему мужчине, и как только раньше этого не понимала?

Не осознавая до конца, что делает и кого ищет, Эльза двинулась туда, куда вел ее запах. Взрослые и молодые волки раздували ноздри, оборачивались на нее, но она их не замечала. Танцующие ненароком толкали ее, но она упрямо шла дальше, не спуская глаз с портьеры, прикрывающей коридор для слуг. Кто-то, предназначенный ей судьбой, без всяких сомнений находился там, за плотной темно-бордовой тканью. Когда до выхода оставалось несколько шагов, навстречу Эльзе, заставив вздрогнуть, выскочил слуга с вазой запеченных в сахаре орехов. Он даже не обратил внимания на благородную молодую госпожу, торопливо обогнул ее, стремясь скорее доставить груз к фуршетному столу.

С бешено подпрыгивающим сердцем Эльза остановилась перед портьерой. Кто бы он ни был — сейчас она отдернет занавесь и увидит его лицо. Страшно? Очень. Любить вообще страшно, уж теперь-то Эль это знала. Любить без права выбора — страшней вдвойне. Может, поэтому ей чудилось, что там, за непрозрачной тканевой преградой, стоит Алекс? Разум обманывал сам себя, подменяя реальность фантазией о том, кого Эльза так до конца и не забыла, оттого и запах, поработивший ее, имел вымышленные нотки, присущие только одному человеку. Но волки не привязываются к людям, это невозможно.

Несмотря на громкую музыку, смех гостей и бесконечное жужжание множества голосов в зале, она слышала, как он дышит. Стоит и дышит там, за портьерой, и не торопится выходить. Эльза подняла руку, коснулась ткани, замерла. Страшно. Как же набраться решимости и заставить себя посмотреть? Что, если он окажется чудовищем, даже худшим, чем ее брат? Или стариком? Или женатым человеком? Может, лучше убежать? Уехать домой, спрятаться, забыться? Подумаешь, привязка. Вдали от источника напасти Эльза как-нибудь ее переживет…

Но убежать она не смогла, осталась на месте, провела ладонью по занавеси, будто слепая, наощупь изучающая мир, и внезапно чья-то рука с той стороны тоже ее коснулась. Их пальцы встретились — его сильные, горячие даже через ткань, дающие опору, и ее трепетные, испуганные, дрожащие — пошли вверх и вниз, танцуя друг вокруг друга, изучая, знакомясь. Забыв обо всем, едва дыша, Эльза положила на портьеру вторую ладонь. И тихонько выдохнула, когда Он потрогал. Он испытывал то же, что и сама Эль, теперь она в этом не сомневалась, вместо слов ей все сказали его руки. Незнакомец отвечал ей, тянулся к ней так же, как она — к нему. Сложный букет его аромата раскрылся и заиграл перед ее волчицей, как полотно, насыщенное яркими красками, заставил трепетать ноздри и еще сильнее гореть тело. Эльза закрыла глаза, наслаждаясь этим ощущением, растворяясь и уплывая в волнах нового чувства.

Он тоже желал незримую ее.

Скрыв лицо под черной полумаской, Алекс вполне благополучно миновал служебные помещения и оказался в тускло освещенном коридоре, ведущем в зал. Здесь он позволил себе расслабиться: перестал держать спину безупречно ровно, схватился рукой за стену, а затем и вовсе остановился, привалившись к ней плечом и склонив голову. Ему требовалось немного прийти в себя, собраться с силами, потому что впереди ожидало самое важное испытание.

— Вам плохо, господин? — участливо спросил слуга с пустым подносом, который, откинув портьеру, вошел из зала и натолкнулся на него.

Алекс согнулся ниже, чтобы лицо еще больше оставалось в тени, и кивнул. Глупо отрицать очевидное, это лишь вызовет ненужные подозрения.

— Я могу чем-то помочь?

— Нет. Пошел вон. Уберешь потом тут, когда я уйду.

Именно так говорил бы любой лаэрд на месте Алекса: чуть раздраженно, чуть устало. Ну выпил лишнего или съел что-то не то, ну бросился в первый попавшийся выход, чтобы не позориться среди знакомых, с кем не бывает? Видимо, задумка себя оправдала, потому что слуга невозмутимо двинулся дальше, оставив его в покое.

Запахи сбивали Алекса с ног. Казалось, он чувствует каждую женщину и каждого мужчину в этом зале, а их там собралось немало. Как волки не сходят с ума в толпе? Или потом, со временем, его обоняние придет в норму? Где-то открыли дверь: отчетливо потянуло сквозняком, и дышать стало немногим легче — он стоял с наветренной стороны.

Затем поток воздуха снова переменился, и Алекс рванул воротник рубашки у горла. Она была не похожа на других (он почему-то не сомневался, что это именно "Она"), как жаркий полдень не походит на холодную ночь, цветущий луг — на безжизненную пустыню. Кровь забурлила в жилах, внизу живота собралось тяжелое жидкое пламя, мужской орган моментально напрягся и отвердел. Алекс посмотрел вниз, на вздыбившуюся ткань своих штанов, и выругался: в таком виде он далеко не уйдет, не посреди наполненного благородной публикой зала уж точно. Но собственное тело больше не принадлежало ему, и все, что оставалось, — прятаться и, тяжело дыша, ощущать, как Она приближается.

Тот же слуга, которого Алекс уже узнавал по запаху, вернулся с вазой орехов и на этот раз проскочил мимо, не проявляя особого любопытства. А вот Она не появлялась. Алекс ощущал аромат женщины, стоявшей совсем близко, за самой портьерой, и молился всем богам лишь о том, чтобы тело не подвело его окончательно. Как же невыносимо ему хотелось заняться с Ней любовью. Освободить, наконец, свой одеревеневший, болезненно пульсирующий член, вогнать его на всю длину в мягкое женское тело. Можно даже не двигаться, просто остаться так, в ее влажности и нежном захвате. И чтобы Она обнимала его при этом, шептала что-нибудь бессвязное, отвечала на поцелуи. Но Алекс давно не желал никаких женщин, кроме одной. Если бы он знал, как пахнет Эльза. Но он еще не встречался с ней в волчьем обличье и не мог этого знать.

Портьера чуть пошевелилась, за ней проступила женская рука. Тонкая, робкая, и Алекс тоже коснулся ее без напора, осторожно. Облизнул губы, боясь сделать что-то не так, отпугнуть, все испортить. Боги, да он любит ее. Эту незнакомку, женщину без лица, без имени, без надежды на взаимность. Просто любит. Разве такое возможно?

Да и пришел сюда ведь не за ней, а за той единственной, которую мечтал рядом с собой видеть. Это все его новое волчье нутро виновато, оно сбивает с толку, не дает сосредоточиться, и не нужна ему никакая любовь, спасибо, одной уже хватило. Алекс отвернулся, скрипнул зубами, двинулся тихонько, опираясь локтем на стену, в обратном направлении. Наверно, он просчитался, не лучшее время выбрал, чтобы прийти за Эль. Поторопился, умирая от тоски и безысходности вдали от любимой. Сначала нужно свыкнуться с собой, научиться управлять тем, что он пока до конца и понять-то не может, а потом искать встречи с ней. Одну ошибку он и так совершил, с неконтролируемой яростью налетев на Эльзу в ресторане.

— Подожди.

Алекс запнулся, остановился как вкопанный, придерживаясь за стену. Этот голос он узнал бы из тысячи голосов, даже не прибегая к волчьим способностям. Неужели наконец-то пресвятой светлый бог благословил его своей помощью? В это трудно поверить, но…

В коридоре полутемно, его воспаленным глазам слабое освещение в самый раз, а вот она, интересно, узнает? И ведь заглянула все-таки за портьеру, не удержалась. Простое любопытство или?.. И не отшатнется ли, когда догадается? Шаги у нее были легкими, пальцы — нежными. Тронула за плечо, повернула, Алекс уступил, поднял голову, улыбнулся устало, как путник, который с рассвета до заката брел пешком, чтобы постучать в заветную дверь, как приговоренный к смерти, взглянувший на свой эшафот. Она и была его заветной целью, ступенькой последней, после которой больше нет смысла двигаться дальше.

Эльза не отшатнулась, не вскрикнула, не оттолкнула его с прежней обидой и высокомерием. Она просто не верила, Алекс видел это по глазам. Нерешительно коснулась его полумаски, закрывающей верхнюю часть лица, подняла наверх, он не мешал. Провела пальцами по щекам, влажным от лихорадочной испарины, по пересохшим губам, подбородку, будто не полагалась на зрение, хотела точно убедиться и потому изучала наощупь. Он не выдержал, зажмурился от удовольствия под ее рукой. Как же ему хочется, чтобы она снова и снова его касалась.

— Ты?

Значит, узнала. Алекс выдохнул, собираясь с мыслями. Ему всегда было проще сделать, чем сказать, но без объяснений в данном случае никак не обойтись.

— Эль…

При звуках его голоса она попятилась. Еще бы, Алекс прекрасно помнил, как точно так же звал ее после того, как ударил, а она с отвращением и ненавистью шипела на него.

— Я знаю, что обидел тебя, Эль, — он заговорил торопливо, стараясь донести как можно больше, прежде чем она развернется и убежит, — и я сам не понимаю, как так получилось. Я никогда не желал тебе зла, поверь. Никогда не хотел сделать ничего плохого. И если ты считаешь, что я все испортил, то дай мне хотя бы одну, хотя бы самую маленькую, крохотную возможность это исправить.

Долгим взглядом Эльза посмотрела на его губы, и Алексу показалось, что она слушает, но не слышит его. Он полез за пазуху, достал заранее заготовленный подарок, смешного лопоухого щенка с черными стеклянными глазами. Когда-то Эльзе нравилось, что он выигрывал мягкие игрушки в тире для нее. Эту Алекс купил, с его дрожащими руками и расфокусированным зрением нечего было и думать брать в руки ружье, но он все равно надеялся, что с выбором не ошибся. Криво и неловко улыбнулся:

— Возьмешь? Он просился к тебе.

Двигаясь, как во сне, Эльза протянула руку и взяла щенка. Прижала к груди, не сводя с Алекса какого-то странного растерянного взгляда. Глаза заволокло прозрачной влагой — он уже знал, что последует за этим.

— Ты, наверно, считаешь меня последним гадом, — обхватил ее лицо, едва сдерживаясь, чтобы не начать целовать нежные губы и соленые капли, которые от его порыва побежали вниз по ее щекам, — и, наверно, я это заслужил. Но я не могу тебя потерять, Эль. Ты мне нужна. Слышишь? У меня не получается жить без тебя.

— Что это? — только и проговорила она. — Что это, Алекс?

— Это? — он, наконец, понял суть вопроса, но, как бешеный, не мог остановиться, гладил и гладил ее большими пальцами по лицу, вытирая слезы. — Это, моя девочка, наш шанс быть вместе. Наше будущее. У нас могут быть дети, все, что захочешь, может быть. Я знаю, что не подхожу тебе по многим параметрам, так вот это — первый шаг. Только не отворачивайся, не отталкивай меня. Хочешь, список составь, что еще тебе нужно? Вот увидишь, я найду способ все выполнить. Только не молчи, не делай вид, как будто забыла.

— Этого не бывает… — прошептала она едва слышно.

Не верит. Поверил бы он сам, если бы кто-нибудь рассказал ему, как все будет? Алекс усмехнулся, отвел взгляд. У него нет сил спорить, что-то доказывать. Он просто надеялся, что она поймет.

— Но это есть.

Она помолчала, пристально разглядывая его влажными серебристыми глазами в полумраке, еще более красивая, чем прежде. Черные волосы, уложенные волнами, струились по плечам, платье это… он еле сдерживался, когда смотрел на ее совершенное тело. Внутри что-то ворочалось, поднималось, билось, и внезапно пришла мысль — его внутренний зверь.

— Ты правда любишь меня, Алекс? Ты не обманываешь меня? — Эльза облизнула губы, доверчиво глядя снизу вверх на него. — Ты чувствовал то же, что и я? Ты… ко мне привязан?

Вместо ответа он прижал ее к стене. Склонил голову, медленно коснулся языком щеки, спустился к шее и ниже — в вырез платья. Вкус у Эльзы тоже изменился, кожа стала медовой, запах волос пьянил, как молодое вино. Она тихонько застонала, отвернула голову, попыталась оттолкнуть его рукой, Алекс повернул к себе ее лицо, нашел губы. За спиной кто-то торопливо прошел, наверное, очередной слуга, но даже это не заставило ни его, ни ее оторваться от занятия.

Изнывая от желания, Алекс толкнулся бедрами, и Эльза неожиданно ответила ему. Обхватила свободной рукой за шею, притянула к себе, рот у нее был все тем же, как он помнил — не очень умелым, но нежным. Она поцеловала его, и он ощутил, что вот-вот изольется просто так, от одного лишь этого поцелуя.

— Убежишь со мной? — то ли спросил, то ли потребовал он, терзая ее губы.

— Куда? — простонала Эльза, извиваясь в его руках.

— Куда угодно. Обойдемся без помощи Димитрия, ладно? Я что-нибудь придумаю.

— Без… — неожиданно она оказалась в двух шагах от Алекса, ее грудь вздымалась, а в глазах появилось новое выражение, которое ему совсем не понравилось. — Как ты стал волком, Алекс?

— Я… послушай…

Он открыл и закрыл рот, покачал головой, пытаясь прийти в себя. Только что он почти был в ней, и она ему отвечала. Ну почему об этом нужно говорить именно сейчас? Когда у него в глазах темнеет уже не только от оборота, а еще и от возбуждения и привязки непонятной. Когда все слова из башки вылетели, лишь на губах ощущается сладкий вкус Эльзы. "Сладкие у нее губы… мы оба знаем, какие сладкие…"

— Зачем ты упомянул моего брата? — ее голос звенел стальными шипами вместо только-только распустившихся нежных лепестков.

— Димитрий… — мысли по-прежнему тяжело собирались в кучу, но не врать же ей в самом деле? — Мы с ним договорились…

— Договорились? Не смей договариваться обо мне с моим братом, — Эльза ткнула в него пальцем, закусила губу, явно борясь с очередной волной подступающих слез. — Не смей подходить ко мне. Я замуж выхожу скоро.

Она швырнула в него игрушкой, которую до этого все так же прижимала к себе, развернулась, подхватила длинный подол платья и убежала, откинув портьеру. Ну вот и все. Дальше Алекс плохо ощущал, где заканчивается в нем человек и начинается зверь, который требовал воли. Кажется, он выбил поднос из рук попавшегося на беду слуги, и разбил кулак о стену. Вырвался наружу через служебный вход, перед глазами было совсем темно. Опомнился уже на пустыре у реки, одежда висела лохмотьями, тело покрылось безобразными клоками бурой шерсти, из десен, там, где их пропороли удлинившиеся клыки, капала кровь. Видимо, остатки угасающего разума привели его сюда, чтобы пережить свое превращение подальше от чужих глаз.

Полузверь-получеловек с хрипами и стонами уткнулся мордой в редеющую осеннюю траву, по его телу пробегали судороги. А потом не выдержал и завыл в полный голос.