Белые волки. Часть 3. Эльза

Цирховия Двадцать восемь лет со дня затмения

Канцлер покинул этот бренный мир столь неожиданно, что его смерть не сразу и заметили. Слуга по обыкновению зашел с утра, чтобы навести порядок в комнате, и поначалу не заметил ничего необычного: положа руку на сердце, любой мог бы признать, что и во сне, и в бодрствовании старый калека выглядел одинаково. И только во время процедуры умывания обнаружилось, что обладатель цирховийского трона не дышит.

Он все так же сидел в своем кресле-каталке с приоткрытым ртом, широко распахнутыми глазами и растрепанными седыми волосами, давно не знавшими ножниц парикмахера, когда вокруг поднялся шум и топот ног и обитатели резиденции один за другим собрались в душной спальне. Северина оказалась здесь вместе со всеми, посмотрела на человека, который правил страной еще до ее рождения и вдруг испытала острый укол жалости к нему. Она помнила его высоким и статным мужчиной в самом расцвете сил, но память хранила и другое.

Тот громкий праздник в честь дня восхождения светлого бога, когда весь цвет общества собрался вместе, чтобы отметить событие. Димитрий не поехал туда, потому что всегда был изгоем в светском кругу, и его супруга тоже осталась дома, не желая попадать под обстрел злых языков в одиночестве. Тот взрыв, который унес за собой большинство аристократических семей — и всю семью правителя тоже. Его наследники, его жена — все они погибли под обломками рухнувшего свода, а сам канцлер несмотря на огромную балку перекрытия, перебившую ему спину, выжил, но навсегда превратился в неподвижное, неспособное соображать тело. И Северина не могла отделаться от мысли, что потеря семьи просто отбила у него всякую охоту к жизни.

А еще ей казалось, что кто-то очень жестокий буквально заставил калеку жить. Доктора говорили, что состояние канцлера временно, что он в любой момент готов очнуться от ступора и будет в состоянии если не ходить, то хотя бы отдавать приказы и продолжать руководить страной. Именно поэтому шокированные лаэрды из парламентских палат, которым посчастливилось выжить, и избрали наместника, собираясь в любой момент сместить его обратно. Димитрий совсем не удивился повороту дел, Северина прекрасно помнила это, он словно был готов, что предложение вот-вот поступит. Время шло, канцлер жил, на всех почетных мероприятиях находился в своей каталке подле наместника, но приходить в себя он не торопился, и постепенно "временное" положение дел стало постоянным.

А вот теперь их всех ждали кардинальные перемены.

Доктор, которого позвали осмотреть тело, нахмурился, попросил длинный пинцет, аккуратно проник им в горло канцлера и извлек оттуда крупную иссиня-черную ягоду ежевики.

— Чужеродный предмет перекрыл дыхательные пути, — констатировал он с печалью в голосе.

Карга Ирис сморщила нос, взмахнула юбками и покинула комнату. Останавливать ее не стали: от такого количества народа в и без того душной комнате совсем не осталось воздуха, собрание следовало проредить.

— Видимо решил полакомиться сладеньким напоследок, — фыркнул Алан и последовал за матерью.

Северина покачала головой. Шутка ее родственника по мужу выглядела неуместно, все знали, что канцлер еще со времен трагедии питается только перетертыми жидкими кашами, которые по специальной трубке подавал ему в желудок слуга. Даже глотать самостоятельно у бедняги не получалось.

Ее сиятельный супруг смотрел на своего почившего предшественника с равнодушным выражением лица, и ей вновь показалось, что он совсем не удивлен происходящим. Просто безразличен к своему будущему или же знает что-то?..

Она перевела взгляд на ягоду, которую демонстрировал всем желающим опечаленный доктор, и ощутила, что не может вздохнуть. А затем свет в комнате выключили.

Очнулась Северина на широкой кровати в своей спальне и на секунду испытала первобытный ужас: у постели сгрудились ее пташки, ее блистательный супруг удобно устроился в кресле по правую руку и даже печальный доктор умостился у ее бедра, и все они смотрели на нее с нескрываемым любопытством. Неужели она тоже превратилась в беззвучный овощ подобно старому канцлеру? Но нет, доктор убрал флакончик с нюхательной солью от ее лица и подарил обнадеживающую улыбку.

— Вы не возражаете против осмотра, благородная госпожа?

Северина выдавила нечто нечленораздельное, означавшее, что она не возражает. Пусть делает что угодно, только вылечит ее и поставит на ноги, не валяться же ей так вечно. Под пристальными взглядами собравшихся доктор послушал ее сердце, изучил зрачки, а затем принялся аккуратно мять живот.

— Насколько мне известно, вы не страдали обмороками ранее? — поинтересовался он между делом.

Обморок. Так вот что такое с ней случилось. Левая половина лица болела, похоже, ей досталось при падении на пол. Северина подняла руку и потрогала скулу. Не хотелось бы красоваться с синяком под глазом.

— Страдала, — выскочила вперед одна из верных пташек, хотя ее и не просили, — госпожа уже падала в обморок, когда к нам приезжала нардинийская делегация.

Ну как можно быть такой дурой? Северина только закатила глаза. Тот обморок она имитировала, чтобы отвлечь внимание от Димитрия, когда супруга накрыл припадок безумия, только и всего. Спасла, можно сказать, мир между двумя странами, а ее всего лишь сочли болезненной пигалицей.

— Мне иногда становится плохо в душных помещениях, — выдавила она сквозь зубы.

— Когда это произошло? — нахмурился доктор.

Северина призадумалась. Сколько времени минуло с того момента, как Димитрий изнасиловал ее? Она потеряла счет дням, ведь столько всего навалилось: расставание с Яном, встреча с Эльзой, попытки спасти Алекса, который вдруг подписал себе смертный приговор.

— Недели две… или три назад… — пробормотала она растерянно.

— Его Сиятельство сообщил, что вы всегда отличались крепким здоровьем, — заметил доктор.

Сам Димитрий сидел тут же, вольготно откинувшись на спинку кресла, положив руки на подлокотники и закинув ногу на ногу. Его серебристые глаза сияли блеском холодного металла, лицо лучилось надменностью и превосходством.

— Ты заставила меня поволноваться, дорогая, — искривив уголок рта в усмешке, признался он, и пташки Северины чуть ли не хором вздохнули от зависти.

— Я больше так не буду, — ответила она ровным голосом, уставившись в балдахин над кроватью.

— Ну-ну, — мягко пожурил ее доктор, зачем-то пощупав и грудь, — я предполагаю, что обмороки могут случиться с вами еще не раз, госпожа. Вам просто надо быть осторожнее, пить больше жидкости, не перегреваться и постоянно находиться в компании помощниц. Как давно у вас нет?..

— Нет? — не поняла Северина. — Чего нет?

Доктор продолжал смотреть на нее с улыбкой, но на вопрос не отвечал, и тогда снова вмешалась одна из болтливых пташек.

— Мы ждали на прошлой неделе, — ляпнула она, и еще несколько кивнули в знак согласия.

— Задержка в пять-шесть дней еще не показатель, — рассудил доктор, и тогда Северина все поняла и смерила пустозвонок гневным взглядом. Ишь какие, наверняка привыкли, что в определенные дни она становится чересчур раздражительной из-за гормональных перепадов, да еще и следили за этим.

— Но ваша матка увеличена, — продолжил он, — поэтому с вероятностью в девяносто процентов могу вас поздравить. Не волнуйтесь, я наблюдал много благородных лаэрд до вас и еще ни разу не ошибался в диагнозе. Если вы практикуете оборот, постарайтесь воздержаться от него в течение первого триместра, чтобы не вызвать спазм гладкой мускулатуры. Впрочем, потом тоже будьте аккуратны. Я буду наблюдать вас каждые две недели, и не стесняйтесь вызвать меня при необходимости сразу же.

Северине показалось, что на нее вылили ведро воды. Нет, высыпали огромный чан со льдом — так сильно мурашки побежали по коже и перехватило горло. От счастья ли? От ужаса ли? Девушки бросились к ней, наперебой осыпая радостными пожеланиями, поправляя подушки и расстегнутый воротник платья, а доктор поклонился Димитрию с очередными словами поздравления. Тот отпустил врачевателя взмахом руки, неторопливо поднялся, склонился над постелью супруги — пташки прыснули в разные стороны, наверняка сгорая от желания оказаться сейчас на ее месте. Еще бы, глаза у Димитрия сверкали, и кто мог бы определить от чего: от счастья или от жестокого торжества?

Под завистливыми взглядами сиятельный наместник нежно коснулся губами виска супруги, породив новую череду мечтательных вздохов, и едва слышно прошептал ей на ухо:

— Только попробуй не выносить мое дитя.

Она тут же задохнулась от ярости. Да как он смеет. Шепчет ей на ухо угрозы, а все вокруг думают, что это слова любви. Северина вцепилась в рукав мужа, сильно скомкав ткань пальцами, и некоторое время они смотрели в глаза друг другу: ее гневный, обиженный, наполненный болью разбитого сердца взгляд против его холодного и насмешливого взгляда победителя.

— О, ты не представляешь, что дал мне, — прошипела она, на миг потеряв самообладание, желая так же ударить его в ответ. — Это же частичка тебя. Теперь ты вечно будешь со мной в этом ребенке.

Романтично настроенные пташки и здесь нашли повод повздыхать, а сиятельный супруг Северины сбросил с себя ее руку и ушел с той же ухмылкой на лице.

Его первый подарок принесли спустя час. Северина стояла у окна, глядя в белую пелену за стеклом, бездумно лаская на руках Маркуса, поглаживая его мягкую белую шерстку и слушая довольное мурлыканье, когда служанка с поклоном внесла для нее длинную шубку из невесомого, лоснящегося на свету меха дарданийской лисы.

Потом был новый ошейник с бриллиантом для ее кота, корзина, полная зимних белых роз, часики тончайшей ручной работы с "вечным" механизмом. И каждый раз она видела в глазах служанки восхищение заботой мужа и зависть от того, как же ей повезло. Принесли и поднос со сладостями, но от вида сахарных корзиночек, усыпанных крупными иссиня-черными ягодами ежевики, Северине стало дурно.

— Это тоже презент от моего мужа? — скривилась она от отвращения.

— Нет… — растерянно ответила служанка, — это прислали с кухни. Наверно, повар хотел вас порадовать.

Северина раздраженно отвернулась к окну, пригладила навострившего уши Маркуса.

— Унеси это. Съешь сама, выкинь — мне все равно.

Служанка с поклоном удалилась.

Наконец, в дверях появился сам Димитрий. Северина смерила его хмурым взглядом и спустила кота на пол. В руках мужа красовался продолговатый черный бархатный футляр, и она фыркнула, заметив очередной подарок. Не стоило даже тешить себя надеждой, что Димитрий пытается загладить их утреннюю ссору. Нет, она не настолько наивна, чтобы верить в это. Он явно добивался чего-то другого, и ничего хорошего не стоило и ожидать.

— Подойди сюда, — позвал он, остановившись перед большим, в пол, зеркалом, и Северина неохотно послушалась. Она инстинктивно прижала ладони к животу, словно муж мог в любой момент вырвать из нее ребенка, лишить того, что сам же и дал. Впрочем, разве она не призналась самой себе, что ожидает самого худшего? Ее супруг был из тех людей, кто способен на все, даже на самое жуткое безумие.

Димитрий вынул из футляра золотое ожерелье с одинокой каплевидной жемчужиной посередине, встал за спиной жены и надел его на ее шею. Чуть дернул назад концы — она невольно схватилась за горло, ощутив, как впилась тонкая золотая полоска в кожу, перекрывая дыхание. В отражении ее блистательный супруг смотрел на нее и улыбался.

Это длилось буквально долю секунды — Северине показалось, что прошел час. Она судорожно вдохнула, как только почувствовала, что удавка ослабла, а Димитрий отвел взгляд, застегивая крохотный замок.

— Оно мне не нравится, — проговорила она и сглотнула.

— Это ожерелье моей матери, — пожал он плечом, — оно нравится мне.

Северина почувствовала, как скрипят ее зубы. Его физическое насилие длилось всего одну ночь, моральное — продолжалось бесконечно. Сейчас оно имело привкус сладкого цветочного аромата и цвет драгоценных металлов, но от этого не стало менее невыносимым.

— Тебе не нужно засыпать меня подарками, — Северина попыталась отойти, но муж крепко удержал за плечи, — свой главный подарок ты мне уже подарил. — Она положила руку на живот, сомневаясь, продолжать ли. Ради ребенка, наверно, все же стоило. — И я не собираюсь лишаться беременности, зря ты так подумал.

— Мы же не можем позволить окружающим думать, что ребенок нежеланный? — спокойно возразил Димитрий, приподняв бровь. — Мало ли найдется недоброжелателей, которые в будущем захотят оспорить наследование трона только потому, что добудут свидетельства, что мать его нагуляла? Я не допущу такого.

— Я не могла его нагулять, — тут же вспыхнула Северина, ощутив знакомый приток ярости. — Ты лишил меня секса вообще на долгие годы.

Муж продолжал молча смотреть на нее через отражение, все так же сжимая ее плечи в своих сильных руках, и она обмякла.

— Ян — человек. Я все равно бы от него не забеременела.

— Где один любовник, там и другой, так ведь говорится? — отозвался он, словно только и ожидал ее признания. — Таким, как ты, маленьким шлюшкам, только дай волю. Никто не должен усомниться: я рад этому ребенку, потому что он мой.

— Хорошо, — он так опустошил ее, и голос вышел ломким и сухим, — дари все, что хочешь. Я все приму.

Отражение Димитрия в зеркале оскалилось.

— Тогда у меня для тебя еще один подарок, дорогая. Последний, — он наклонился к ее уху, совсем как недавно, когда при всех целовал в висок, и шепнул: — Твоя свобода.

Северину будто молнией пронзило. Она вскинула глаза, не веря своим ушам, боясь даже вымолвить слово, а в голове набатом стучало только одно: "Свобода. Свобода. Ян. Ян".

— Ян? — кажется, ее губы произнесли это имя против воли. Ей казалось, что она бежит к приоткрытой двери навстречу яркому свету и осталось совсем чуть-чуть до момента, когда вырвется туда, где ее уже никто не сможет достать.

Все еще улыбаясь, Димитрий качнул головой.

— Только. Твоя. Свобода. Ты ее заслужила, дорогая. Как только родишь мне наследника, разрешу тебе уехать. Ты отправишься в дарданийские монастыри.

Не совсем тот желанный уголок, который Северина себе представляла, но разве не так давно она сама не признавалась Яну, что мечтает вырваться хотя бы туда? Куда угодно, лишь бы подальше от разрушающей, лишающей рассудка, больной любви-привязки. Она поежилась, пытаясь смириться с перспективой.

— Думаешь… климат гор не повредит малышу?

Супруг посмотрел на нее так, словно она сморозила милую, но очень смешную глупость.

— Ребенок останется здесь. Ты уедешь одна.

Несколько мгновений — или суток — Северина пыталась осмыслить сказанное, а потом неожиданно самой для себя заорала:

— Что?

— Ты все прекрасно слышала.

Димитрий развернулся и пошел к выходу, а она побежала за ним следом, путаясь в длинных полах домашнего платья и рискуя упасть. Схватила за руку и буквально повисла на ней:

— За что ты так со мной? За то, что изменила тебе с Яном? Да ты сам мне изменял тысячу раз.

Он стряхнул ее — возможно, чуть более аккуратно, чем всегда — и рывком распахнул дверь.

— И что? Запрешь меня в монастырях, как собственную мать? — взревела она, выбегая следом за ним в коридор.

Димитрий не отвечал, и его широкая спина удалялась. На крик выбежали слуги, но Северине было не до них. Красная пелена упала перед ее глазами, в ушах звенело, и все вокруг ходило ходуном.

— Я не рожу тебе этого ребенка, — завопила она что есть сил. — Я убью его. Он будет только мой или ничей.

— Ты этим ничего не добьешься, волчица, — кто-то схватил ее за плечи.

Северина моргнула, выныривая из потока чистой ярости и неописуемого ужаса матери, теряющей свое дитя, и увидела перед собой лицо Яна. Он был строг, и мрачен, и загораживал собой путь, которым ушел предмет ее самой горькой любви и самых сильных страданий. Она сжала кулаки, ударила Яна что есть силы в грудь, но он не отступил. Он никогда не отступал, когда дело касалось его господина.

— Да пошел ты, — выплюнула она ему в лицо. — Пошли вы. Оба.

Оттолкнула от себя его руки, развернулась, гордо вздернула подбородок под любопытными взглядами нежелательных свидетелей ссоры. И дошла до своей спальни, ни разу не сбившись с шага. И аккуратно, без хлопка закрыла дверь.

И упала на пол, содрогаясь в беззвучных рыданиях.

Наутро Северина проснулась с удивительно ясной головой и совершенно четким пониманием, что дальше делать. В этом была вся она: иных людей пережитые злость, обида, горечь и страх вгоняют в депрессию, ее же деятельный ум под влиянием отрицательных эмоций работал с удвоенной силой, как стену по кирпичикам быстро выстраивая новый план. Теперь стало понятно, почему две долгих недели Северина никак не могла приступить к делу — ей не хватало одного крохотного кусочка, последнего мотива, который прошлым вечером как раз и дал супруг.

— Я беспринципная, — сказала она своему отражению, прихорашиваясь перед зеркалом, — и я способна на все.

Правда, утро Северины немного омрачила новость о смерти служанки, той самой, что прошлым вечером так усердно подносила подарки госпоже. Девушку нашли в каморке для слуг, в собственной постели, с губами, измазанными в черной пене, и выпученными от ужаса остекленевшими глазами. Всю ночь проспавшие с ней рядом женщины не слышали ни вскрика — доктор констатировал, что смерть наступила в мгновение ока. Анафилактический шок, вызванный аллергеном, озвучил он предположительный диагноз, а Северина посмотрела на поднос, застланный промасленной бумагой для выпечки, который бедняжка оставила у кровати. Те корзиночки с крупными ягодами прислали как раз на таком подносе, но жена наместника отдала их служанке с приказом выбросить или съесть…

В коридорах она столкнулась с каргой Ирис — еще один повод считать утро испорченным. Старуха каким-то образом умудрялась выглядеть от силы ровесницей Северины, хотя в ее-то годы ей давно пора было найти свой медный кувшин, а лучше бы и вовсе упокоиться за пределами семетерия. Ирис остановилась, перегородив дорогу жене наместника, подбоченилась и окинула ту ревнивым взглядом:

— А я все ждала, когда же он с тобой разведется. А он вон как решил… Что ж, не радуйся слишком рано. Ни хорошенькая мордашка, ни ребенок в животе не помогут удержать мужчину, если он тебя не хочет.

— Да? — в тон ей пропела Северина. — То-то вы всю жизнь одна.

Две самые влиятельные женщины страны разошлись, фыркая и шипя друг на друга, как взъерошенные кошки.

Встреча только подхлестнула Северину. Она ощущала себя кипящим вулканом, который взорвется, если срочно не выплеснется как следует. Пташки едва поспевали за ней на каблучках, когда она размашистым шагом, с легкой полуулыбкой на губах, шла навстречу своей цели. Кортеж был собран в самые короткие сроки: в первый кар села жена наместника с несколькими девушками из свиты, во втором за ними следовала крепкая охрана. Северине хотелось, чтобы поездка выглядела, как светский визит, который невозможно не заметить. Из соображений безопасности ей требовалось, чтобы все знали, куда ездила она.

Лишь когда на пути кортежа показались позолоченные стены главного темпла светлого, решимость Северины на минутку дрогнула. Супруге наместника вдруг показалось, что она задыхается в своей новой шубке из легчайшего меха дарданийской лисы, а золотое ожерелье, подаренное мужем накануне, снова душит, как его руки. Она потребовала остановить кар перед темплом, вышла на чистый белый снег, такой искристый в лучах полуденного солнца, схватилась рукой за горло, выдыхая в морозный воздух густые облачка пара. Ее охрана, ее девушки — все в недоумении высыпали следом, и она остановила их жестом, на ходу сочинив легкую ложь: ей нужно поблагодарить пресвятого светлого бога за то, что даровал трону наследника. Что-что, а лгать она умела уже машинально.

Двое оборванных попрошаек с железными кружками для монет навострились, когда благородная госпожа приблизилась ко входу в темпл, но сникли, завидев поодаль угрожающие взгляды ее охраны. Северина подняла голову, оценивая все величие и мощь здания, которое нерушимым оплотом возвышалось перед ней. Прямо как совесть. В соответствии с обязанностями супруга наместника посещала темпл на все праздники, когда требовалось ее присутствие перед толпой, но теперь, в обычный, ничем не примечательный день, без необходимости играть роль счастливой и успешной женщины, она поняла, что не может переступить порога. Вот просто не может и все, потому что не создана для этого места.

— Ну что же ты, милая? — в последнюю секунду, когда Северина хотела развернуться и сбежать, раздался женский голос, и чьи-то руки придержали ее за плечи. — Так можно и замерзнуть, если долго стоять здесь.

Это была какая-то небогатая майстра с убранными под вдовий платок волосами и теплыми карими глазами на побитом ранними морщинами лице. Похоже, незнакомка совершенно не поняла, с кем разговаривает, и приняла супругу наместника за обычную хорошо одетую девушку из какой-нибудь благородной семьи. По крайней мере, ни намека на поклон или узнавание не случилось. От нее веяло материнской лаской, и Северина невольно дрогнула снова.

— Я не могу… мне нельзя туда…

— Глупости, — решительно возразила женщина. — А ну пойдем.

Она буквально втолкнула Северину в большое, пустое, пахнущее воском и благовонными травами помещение темпла. Как и следовало ожидать, в обычный день, в разгар рабочей недели тут никого не было. Где-то вверху зашуршало эхо шагов, а святые с любопытством глянули со стен на гостий. Северина поежилась, она еще помнила, как страшно смотрели на нее светящиеся очи в ту ночь, когда Димитрий жег свой темпл.

— Ну что? Под землю не провалились? — усмехнулась ее спутница. — Двери не зря не запираются ни днем, ни ночью, милая. Сюда каждому можно войти.

— Но не мне, — качнула головой Северина, сама не зная, зачем так откровенничает с этой майстрой. Может, потому что та в чем-то напомнила старую добрую майстру Божену? Им так хорошо было вдвоем в домике Яна шушукаться обо всем и ни о чем. — Я плохая. Слишком плохая, чтобы ходить сюда.

Женщина засмеялась, легко и чисто.

— Плохие люди никогда не считают себя плохими, девочка. Они считают себя хорошими и правыми во всем.

— Я тоже такой себя считала, — призналась Северина, — когда была глупой шестнадцатилетней девчонкой. Но потом я росла, что-то во мне менялось, и я разочаровалась в себе.

— Ты просто повзрослела, — с сочувствием коснулась ее руки собеседница. — Быть взрослым — это вообще одно сплошное разочарование. Не думаю, что из-за этого тебя не пустят в темпл. Если бы боги не хотели, чтобы ты сюда пришла, они бы ни за что не подвели тебя к порогу.

— Да нет, дело не в этом, — пожала плечами Северина. — Дело в том, что во мне таится чудовищная сила. Возможно, дар бога, но явно не светлого. С этой силой я могу проложить себе любую дорогу. В принципе, я ее уже проложила. Но мои ноги увязли в колее по колено, и теперь я не могу с нее свернуть. Каждый раз, когда очень хочу стать хорошей, поступить по-другому, не так, как привыкла, моя глубокая, проторенная колея не пускает меня и не дает вырваться. Плохие поступки совершать так легко, а хорошие — так трудно.

Теперь женщина ничего не ответила, только посмотрела на супругу наместника внимательными, добрыми глазами.

— И вот теперь мне снова нужно сделать важный шаг, — продолжила Северина и с опаской покосилась на святых, — и что-то внутри меня уже знает, каким он будет. И я в такой глубокой колее, что не знаю, как выберусь. И мне не хватает сил, чтобы сделать это.

— И ты пришла попросить? — догадалась ее собеседница.

— Я пришла… — Северина ощутила, что снова задыхается, и обернулась назад, к спасительному свежему воздуху из приоткрытой двери. — Я сама не знаю, зачем сюда пришла. Это было глупо.

Она рванулась и выбежала наружу, к ослепительному белому снегу и глубине зимнего неба, к своей свите и своей роли.

И так и не увидела, что на месте женщины остался смотреть ей вслед старик в широкополой черной шляпе и пиджаке с потертыми локтями.

А потом исчез.

Дом белокурой майстре Маргерите достался от отца и являл собой истовое желание Рыбного короля продемонстрировать нажитое богатство. На крыше под порывами ветра вертелся золоченый флюгер в виде рыбы, окна на ночь закрывали автоматические ставни — новинка изобретателя тэра Боссома, выписанная из-за самого океана и стоившая целое состояние. Блюда из кухни подавал в столовую специальный лифт, встроенный в стену — еще одно изобретение, на которое не каждый смог бы раскошелиться. Даже в резиденции канцлера тарелки с едой до сих пор таскали по лестнице слуги. Также, хозяин страшно боялся ограбления, поэтому внутри дома наставил решеток между этажами и коридорами, но его дочь это, казалось, совершенно не смущало, потому что, унаследовав особняк, она не поменяла здесь ровным счетом ничего.

Северине показалось, что она попала в катакомбы, пока домоуправитель вел ее, отщелкивая по пути замок за замком. Все девушки-пташки остались в гостиной еще перед первой решеткой. Примерно в такой же строгости содержали глубоко под землей Алекса после того, как тот совершил государственную измену — пытался у всех на глазах убить правителя. Что заставило его так поступить? Похоже, безумие наместника было заразно. Северина каждый день отправляла со служанкой корзину еды для заключенного и приказывала девушке передать кошелек его тюремщику — чтобы били не так сильно. Она боялась даже заговорить с Димитрием о его судьбе, а Ян лишь подавленно молчал в ответ на подобные вопросы.

Майстра Маргерита встретила ее в большой гостиной, буквально заставленной куклами всех мастей. Здесь были куклы-младенцы и куклы-старухи. Куклы-красавицы и куклы, пугающие внешним видом. Куклы-блондинки, брюнетки, рыженькие, с длинными волосами и короткими, едва достающими до плеч. Куклы с улыбками и куклы с коварным прищуром. Куклы-мужчины. Куклы, куклы, куклы. И сама хозяйка дома тоже походила на куклу — с ярко накрашенными глазами, алыми губами на румяном лице и в роскошном темно-зеленом бархатном платье, украшенном пояском на талии. Северина прикинула, что по возрасту та должна быть ровесницей карги Ирис, и скривилась. Ее всегда до зубовного скрежета раздражали молодящиеся старухи.

— Чем обязана вашему визиту, благородная лаэрда? — склонилась в глубоком поклоне Маргерита.

Северина глянула на ее макушку сверху вниз. Одно из преимуществ ее положения — ей все кланяются, а она, в свою очередь, не делает этого ни перед кем. Она ощутила знакомое покалывание в кончиках пальцев: как бы ни была в последнее время ненавистна ей эта стихия, тайное, темное удовлетворение все равно накрывало. Северина обожала играть.

— Какая прелесть, — она сделала несколько стремительных шагов через гостиную и выбрала из набора кукол одну, хорошенькую, с бантиками в золотистых волосах и в красивом голубом платье. Глаза игрушки открывались и закрывались при наклоне, а колени, локти и пальчики можно было согнуть. — Как ее зовут?

— Маржи, — только внимательный наблюдатель мог бы заметить, как напряглось лицо хозяйки дома. Только опытный знаток человеческих душ мог бы сравнить это выражение с паникой матери, при которой кто-то чужой решил подкинуть в воздух ее беспомощного младенца.

— Маржи… — протянула Северина с улыбкой. С куклой в руках она подошла к креслу и без приглашения уселась в него, пристроив добычу на коленях. Майстра Маргерита рухнула в соседнее и вцепилась в подлокотники, не сводя с нее глаз.

— Чудесная прелесть, — похвалила Северина, приглаживая куклу по голове. — Совсем как ребенок. У вас же нет собственных детей? Как печально. Это ведь ваша расплата за то, чтобы быть ведьмой?

Когда-то сиятельный наместник Цирховии был просто бойцом в окулусе темпла темного. Северина не видела собственными глазами, слышала только из сплетен. Ей рассказывали, что он мог часами мучить противника, кружа возле него и выматывая до полной потери сил, но иногда применял другую тактику и без предупреждения вырубал с первого удара. Северине захотелось потереть и свой кулак — ее первый удар был безупречным. Майстра Маргерита с трудом справилась с изумлением и напустила на себя невозмутимый вид.

— Не понимаю, о чем вы, лаэрда?

— Ну, знаете, дорогая, — менторским тоном поведала Северина, — если хочешь узнать что-то о женщине, просто спроси о ней другую женщину. Лучше кого-то близкого, например, лучшую подругу. Или служанку. Подруг у вас нет, а вот служанок, к счастью, достаточно. И у всех них есть лучшие подруги. А у меня, — она не удержалась и сверкнула ослепительной улыбкой, — самая широкая информационная сеть в столице.

— Мои служанки распространяют обо мне слухи, что я ведьма? — вздернула бровь Маргерита. Она умела держать удар, и вести беседу с ней стало сложнее.

— Нет, что вы, — притворно испугалась Северина. — Они лишь говорят, что вы относитесь к этим куколкам, как к детям. Холите и лелеете их. Даже купаете их, расчесываете им волосы и время от времени заказываете им новые платья. А вот другие женщины, не имеющие к вашему дому никакого отношения, но несчастные по разным причинам, рассказывают, что если очень захотеть, можно стать ведьмой. Тогда будешь молода, хороша собой даже в преклонном возрасте, и все желания будут исполняться. Только за это надо заплатить. Чем-то очень ценным и дорогим. Чем-то на всю жизнь. А вы… боги, да вы же родились, когда меня еще на свете не было, а посмотрите на себя. Вы выглядите едва ли не моложе меня. Вот я и сложила два плюс два и получила вывод, что ваша бездетность и есть цена, а любовь к куклам — компенсация любви к детям.

— У меня просто хорошая наследственность, — оскалилась Маргерита, — и дорогая косметика.

Она сделала едва уловимое глазу движение, но тут же замерла, когда руки Северины обхватили головку куклы с явным намерением ее открутить.

— Не-а, — предупредила собеседницу жена наместника, — пожалуйста, оставайтесь на месте и не шевелитесь. От неожиданности я могу случайно вашу симпатюльку повредить.

Майстра Маргерита обмякла в кресле с затравленным и несчастным видом.

— Что вы хотите? — процедила она сквозь зубы, но больше не делала попыток дотянуться до благородной госпожи.

— Ну, раз официальная часть закончена, — глядя ей в глаза, Северина говорила уверенным тоном, ее душа пела в моменты, когда жертва повисала на крючке, как сейчас, — давайте побеседуем напрямую. Я не враг вам, Маргерита, но и вы меня поймите, сейчас я просто защищаюсь, чтобы вы не навредили мне впопыхах, не выслушав до конца. Вы бы поступили на моем месте так же, позаботились о своей безопасности, только и всего. А дело вот в чем. Недавно я встретилась со старой школьной подругой, которая умоляла меня помочь. Она призналась, что ее преследуют ведьмы, и ей приходится прятаться от них. Вы наверняка в курсе? Вряд ли в стране существует много девушек, за которыми охотится некий Хозяин сумеречных ведьм.

Майстра Маргерита поерзала в кресле, облизнула губы кончиком языка и буркнула:

— Продолжайте.

— Эта девушка просила меня выйти с вами на контакт. Ее возлюбленный — истинный, как он себя называет, и вместе они хотели загнать вас в ловушку и первыми выйти на вашего Хозяина, чтобы добиться у него, где он скрывает ее маленькую дочь.

— И вы пришли, чтобы вот так выложить мне все? — недоверчиво уточнила Маргерита.

Северина высокомерно усмехнулась.

— Я пришла, чтобы заключить сделку. Когда жизнь подкидывает шанс, я не могу позволить себе его упустить. А моя наивная подруга, сама того не ведая, вложила в мои руки новое и мощное оружие, которым не воспользовался бы только дурак. Я понимаю, что сумеречной ведьмой нельзя стать просто так, иначе у нас бы в столице каждая вторая ею стала. Существует какой-то отбор, да? Я хочу пройти его. Я хочу стать сумеречной ведьмой в обмен на то, что расскажу, где прячется девушка, так необходимая вашему хозяину. Недавно она поменяла укрытие, так что ее нелегко найти. Но мне она доверяет.

Несколько минут белокурая майстра молчала, и Северине казалось, что она слышит, как со скрипом шевелятся мозговые извилины той. Наконец, собеседница решилась нарушить молчание.

— Предположим, нам действительно требуется новая сестра, — осторожно начала она, — так как бедняжка Эвелин пропала… и я могу поговорить с Хозяином о вас. Давайте поступим так, вы отдадите мне Маржи и расскажете, где найти вашу подругу. Мы перепроверим информацию, и если это окажется правдой, я уговорю Хозяина принять вас на место Эвелин.

Северина моргнула, а затем откинула голову и от души рассмеялась. Аккуратно промокнула кончиками пальцев уголки глаз там, где выступили слезы.

— Дорогая Маргерита… я ведь могу вас так называть? Мы ведь почти подруги? Я что, по-вашему, похожа на непроходимую дуру? Как, вы думаете, я дошла до своего нынешнего положения? Неужели смогла бы его добиться, не обладая ни каплей ума? Вы серьезно полагали, что я вот сейчас выложу вам сведения, где скрывается моя подруга? Чтобы вы пошли к Хозяину и выдали их за свои, получили его уважение и почет за проделанную работу, а меня устранили за ненадобностью? Таков был ваш план?

— Я просто не верю, что кто-то может вот так прийти и предать подругу, — раздраженно откликнулась Маргерита.

— О, простите, — спохватилась Северина, — вы же совсем не знаете, что я за человек, а я забыла о себе рассказать. Когда-то давно я уже это делала. Я предавала подругу. Вот послушайте.

Она красочно, с упоением и в деталях поведала собеседнице ту же историю, которую пару недель назад рассказывала Алексу и Эльзе с горькими слезами на глазах, и ни разу не сбилась с дыхания. Ей показалось, что, как и они, Маргерита осталась под впечатлением. Ей ужасно не нравилось быть недооцененной.

— Все равно я не понимаю, зачем вам становиться ведьмой, — призналась майстра уже без прежней злости. — У вас все есть, и вы сами доказали, что умеете всего добиваться.

Северина отвела взгляд и впервые за всю их беседу перестала улыбаться.

— Я не могу добиться, чтобы мой муж меня любил. Единственный человек, ради которого были все жертвы, ненавидит меня, как самый лютый враг. Это легко может подтвердить любой, кто хоть немного знает его и меня. А я его люблю. И не могу выносить этого. Ради него я готова на еще большие жертвы. И не говорите, что в этом вы не можете меня понять.

— Но вы не сможете заставить его полюбить себя даже ведьминской силой, — в голосе Маргериты прорезалось нечто, похожее на сочувствие. — Ведьма невластна над тем, кому принадлежит ее сердце.

— Значит, я заставлю его пресмыкаться передо мной, — вздернула подбородок Северина. — Пусть он не будет любить меня душой, но он встанет передо мной на колени и заплатит мне за все страдания и унижения, которые я пережила по его вине.

Ее голос задрожал от боли и ярости, которые вновь всколыхнулись внутри, и Маргерита задумчиво посмотрела на нее.

— И чем же вы готовы заплатить, лаэрда? Вы это тоже уже продумали?

— Конечно, — с равнодушным видом повела Северина плечом, — я отдам темному богу своего нерожденного ребенка. Вы умеете определять? Можете проверить, беременна ли я? Может, это докажет, что я не вру и настроена серьезно.

Белокурая майстра перевела взгляд на ее живот, некоторое время безотрывно глядела туда, а затем произнесла:

— У вас будет мальчик. Вы точно не захотите его оставить? Не передумаете в последний момент?

— Мне плевать, кто там будет, мой муж все равно не позволит мне оставить его при себе, сошлет меня прочь после родов, — с каменным выражением лица отозвалась жена наместника. — Я хочу, наконец, поймать мужчину, за которым охотилась всю свою жизнь. И тоже хочу оставаться вечно красивой и молодой.

— Я поговорю с Хозяином… — медленно проговорила Маргерита.

— Поговорите, — разрешила благородная лаэрда, поднялась из кресла и попятилась, по-прежнему прижимая к себе куколку, — а Маржи пока поживет у меня. Точнее, даже не у меня, а у одного моего доверенного лица, который уничтожит ее, если со мной вдруг что случится. Ну просто так, на случай, если вы решите меня обмануть. Не волнуйтесь, если вы не причините мне зла, я не причиню зла ей, распоряжусь, чтобы ее купали, расчесывали и переодевали ежедневно. Но если вы считаете меня слабохарактерной фантазеркой, которая все свои победы придумала, и решили, что это пустые угрозы…

С этими словами Северина ловко подцепила ногтем один из голубых пластмассовых глаз куклы, выковырнула его и бросила через комнату прямо на колени заоравшей от ужаса майстре Маргерите.

— Я беспринципная, — улыбнулась она с торжеством, — я способна на все. Не шутите со мной, дорогая.