Бегущая с демоном

Глава 8

Индеец сидел за столиком для пикника на дальней стороне от площадки, как раз напротив захоронений. Он был совершенно один под густыми ветвями сосен и можжевельника, защищающими северную часть парка от зимних снежных бурь, налетающих со стороны Канады. Индеец расположился спиной к дороге и широкой части парка, устремив взгляд к закату. Его одинокую фигуру покрывал замысловатый узор из теней. Если бы не предупреждение Пика, Нест нипочем бы не заметила его.

Он не поднял взгляда, и она замедлила шаг. Его длинные волосы цвета воронова крыла были заплетены в косу, доходившую до середины спины; лоснящаяся кожа отсвечивала медью, когда на нее падали косые солнечные лучи. Видно было, какой он крупный, даже когда он сидел за столиком, согнувшись в три погибели. Он сцепил руки с худыми узловатыми пальцами. Одет он был в нечто, напоминающее армейский полевой мундир с оторванными рукавами, оборванные мешковатые штаны и изношенные, давно лишившиеся блеска, ботинки. На шее красовался красный платок.

Где-то вдалеке радостно взвизгнул ребенок. Индеец не отреагировал.

Нест приблизилась к столу в тридцати футах от индейца и тоже уселась. С выбранного ей места было не так-то легко разглядеть индейца. Пик примостился на ее плече, сердито нашептывая указания прямо в ухо. Не дождавшись ее ответа, он начал раздраженно притоптывать и подпрыгивать.

— Да что с тобой?! — шипел он сердито. — Как ты сможешь разглядеть хоть что-нибудь с такого расстояния? Сядь ближе! Разве я не учу тебя, как поступать?

Она протянула руку, ссадила его с плеча и поместила на столик. «Терпение», — напомнила она себе.

По правде говоря, она пыталась настроиться на мысли об этом человеке. Выглядит как индеец, но откуда ей знать, индеец ли он? Большинство ее сведений об индейцах поступало из фильмов и нескольких школьных докладов — разве этого достаточно? Его лицо не было видно отчетливо, а одежда была не такая уж и индейская. Не было ни украшений, ни перьев, ни оленьих шкур, ни замши. Больше похож на ветерана войны. Интересно, может, он бездомный?.. Тяжелый рюкзак и спальник прислонены к скамейке, и вообще он выглядит как человек, часто ночующий на воздухе и знакомый с непогодой.

— Кто он, как ты думаешь? — спросила она тихо, обращаясь, пожалуй, к самой себе. Потом бросила взгляд на Пика. — Ты видел его прежде?

Было похоже, что лесовика скоро хватит удар.

— Нет, я его никогда не видел! И не имею ни малейшего представления, что он за птица! Как ты думаешь, зачем мы здесь?! Ты разве не слышала, что я говорил?

— Шшш, — мягко осадила она его.

Они посидели какое-то время молча (правда, Пик беспрестанно бормотал что-то под нос), наблюдая за мужчиной. Он вроде бы и не замечал их присутствия. И не двигался. Солнце скользнуло за линию леса, тени стали глубже. Нест с осторожностью озиралась вокруг, но пожирателей не было и в помине. За ее спиной матчи по бейсболу подходили к концу; первые автомобили начали покидать парковку, поворачивая к шоссе.

Тут человек поднялся, взял свой рюкзак и спальный мешок и двинулся навстречу Нест. Нест это так поразило, что она даже не подумала убежать. Она словно приросла к своему месту, а он приближался. Теперь она отчетливо видела его лицо — тяжелые, крупные черты — темные брови, плоский нос, широкие скулы. Он двигался с изяществом и легкостью молодого, но морщинки в углах глаз указывали на более почтенный возраст.

Он сел напротив нее, не говоря ни слова, прислонив свои вещи к скамье. И вдруг Нест поняла, что Пик исчез.

— Почему ты смотришь на меня? — спросил он.

Она попыталась ответить, но слова застряли в горле.

Он выглядел совсем не злым, но и лицо, и голос были непроницаемыми — по ним ничего не прочитаешь.

— Ты что, язык проглотила? — не отставал он.

Нест прокашлялась.

— Я вот думаю, индеец вы или нет.

Он взглянул на нее без всякого выражения.

— Ты имеешь в виду, коренной американец?

Она прикусила губу и покраснела.

— Извините. Коренной американец.

Он улыбнулся скупой улыбкой.

— Думаю, неважно, как ты назовешь меня. Коренной американец. Индеец. Краснокожий. Слова сами по себе ничего для меня не значат. Равно как и все истории, придуманные о моем народе. — Темные глаза пристально смотрели на нее. — Кто ты?

— Нест Фримарк.

— Ага. Гнездо Маленькой Птички,[2] слепленное из прутиков и соломинок. Ты живешь неподалеку?

Она кивнула, кинув взгляд через плечо.

— На краю парка. А почему вы так зовете меня: «Гнездо Маленькой Птички»?

— А разве тебя не называли так, когда ты была маленькой?

— Да, бабушка, давным-давно. А потом еще ребята в школе — когда хотели поддразнить. А как вы узнали?

— Я волшебник, — шепнул он. — А ты — нет?

Девочка уставилась на него, не зная, что сказать.

— Иногда.

Он кивнул.

— Девочку по имени Нест непременно кто-нибудь да назовет «Гнездо Маленькой Птички». Никакого труда не составит выяснить это. А вообще-то Нест — имя, обладающее силой. У него есть своя история в этом мире.

Нест кивнула.

— Это валлийское имя. Женщина, носившая его среди первых, была матерью королей Англии и Уэльса. — Она и сама удивилась, как легко ей удается вести с ним беседу, хотя они едва познакомились.

— Хорошее у тебя имя, Нест. А меня зовут Два Медведя. Отец назвал, как только увидел меня, новорожденного. Я был такой большой, что он заявил: «Здоровый, как два медведя!» Так меня впоследствии и назвали. Правда, мое индейское имя — другое. На языке моего народа оно звучит так: О'олиш Аманех.

— О'олиш Аманех, — очень тщательно выговорила Нест. — А откуда ты, Два Медведя?

— Вначале мы должны пожать друг другу руки в ознаменование начала нашей дружбы, — объявил он. — А потом уж сможем спокойно беседовать.

Он потянулся, чтобы взять Нест за руку, а затем крепко сжал ее своими ручищами. Рука у него была твердая и шершавая, словно из железа.

— Хорошо. Учитывая твой возраст, мы опустим церемонию курения трубки мира. — Он даже не улыбнулся и вообще не изменил выражения лица. — Ты спросила, откуда я родом. Я — отовсюду. Я жил во множестве мест. Но именно здесь… — он обвел вокруг себя рукой. — …находится мой настоящий дом.

— Так вы из Хоупуэлла? — нерешительно спросила Нест.

— Нет. Но мои предки — выходцы из этих земель, из Долины Рок-ривер, что перед Хоупуэллом. Они давно уже умерли, но иногда я возвращаюсь повидаться с ними. Они похоронены прямо здесь. — И он указал на индейские захоронения. — Я родился в Спрингфилде. Давно это было. Ты вот как думаешь, сколько мне лет?

Он ждал, но девочка покачала головой:

— Понятия не имею.

— Пятьдесят два, — мягко произнес он. — Жизнь мчится со страшной силой. Я воевал во Вьетнаме. Гулял со смертью и спал с ней, прямо как любовник. Тогда я был молод, но сразу после этого стал очень стар. Там, во Вьетнаме, я много раз умирал — так много, что потерял счет. Но и я сам убил многих людей. Я воевал шесть лет, а когда все закончилось, перестал быть молодым. Вернулся домой и не узнал ни своего дома, ни людей, ни себя самого. Я был индейцем, коренным американцем, краснокожим — и в то же время — ни одним из них я не был.

Он с минуту молча глядел на нее непроницаемыми глазами.

— С другой стороны, может, все это было сном. С этими снами всегда беда: иногда они реальны, и никто не определит, где разница. Ты видишь сны, Гнездо Маленькой Птички?

— Временами, — отвечала она, завороженная звуком его голоса, грубым и шелковистым, мягким и хриплым. — Так ты и вправду индеец, Два Медведя?

Он быстро отвел глаза и положил свои тяжелые руки на стол.

— Зачем бы мне отвечать на этот вопрос?

Он не поднимал глаз. Нест не знала, что и сказать.

— Я скажу тебе, потому что мы друзья, — заявил он. — А еще потому, что у меня нет причины отказывать тебе. Я индеец, Гнездо Маленькой Птички. Но я же и нечто большее. Я — тот, кем никто больше быть не может. Я — последний в своем роде.

Он дотронулся указательным пальцем до носа.

— Я — Синиссипи, единственный из оставшихся, единственный в мире. Мои дед и бабка умерли до моего отъезда. Отец умер от пьянства. Мать умерла от горя. Брат умер, упав с одной из стальных башен, которые он строил в Нью-Йорке. Сестра умерла от наркотиков и алкоголя на улицах Чикаго. Мы были единственными, кто оставался, и теперь есть только я. Из всех живших прежде Синиссипи, из тех, кто населял долину на многие мили вокруг, кто вышел в мир, чтобы найти другие племена, остался один я. Можешь себе представить такое?

Нест покачала головой, охваченная пронзительным чувством жалости и ужаса.

— А ты знаешь что-нибудь о Синиссипи? — спросил он ее. — Изучала их в школе? Твои родители о них говорили? Ответ отрицательный, не правда ли? Ты вообще знаешь о нашем существовании?

— Нет, — тихо промолвила Нест.

Он скупо улыбнулся.

— Тогда подумай об этом, Гнездо Маленькой Птички. Мы были целым народом, как и вы. Были у нас традиции и культура. В основном мы охотились и ловили рыбу, но кое-кто и фермерствовал. У нас были дома: мы являлись хранителями этого парка и всех окрестных земель. Все это исчезло, не осталось даже записей. Наши погребальные холмы считаются принадлежащими другому народу. Нас как будто и вовсе не существовало. Мы всего лишь миф. Разве такое возможно? Не осталось ничего, кроме имени «синиссипи». Мы — парк, улица, здание. Наше имя ничего не означает, так нам говорят. Даже историкам неизвестно его значение. Я пытался изучать этот вопрос много лет назад. Есть разные мнения о происхождении этого слова, но никто не знает, что это название целого народа.

— А вы пытались им объяснить? — задала вопрос Нест.

Он покачал головой.

— Зачем? Может быть, они и правы. Может, нас никогда не существовало. Не было никаких Синиссипи, а я — просто сумасшедший. Какая разница? Синиссипи, даже если и были когда-то, теперь исчезли. Остался только я, и я тоже исчезаю.

Последние его слова потонули в тишине парка. Опускались сумерки, солнце село за горизонт, лишь только оранжевая полосочка окрашивала темный край неба на западе. Затрещали цикады; их пение сливалось с отдаленными звуками машин и голосов: последние игроки и зрители покидали парк.

— Что же случилось с вашим народом? — спросила наконец Нест. — Почему мы ничего о них не знаем?

Бронзовое лицо Двух Медведей снова ожило.

— Они были древним, долго жившим народом. Их духи пришли за ними. Потом белые европейцы, ставшие новыми американцами. В этот промежуток времени Синиссипи были подавлены, и никто не знает почему. Остается тайной, что сказали им предки. Синиссипи не смогли приспособиться, измениться, когда перемены стали необходимостью. Знакомая история. Такое случается со многими нациями. Может, Синиссипи просто не догадались, что только изменение поможет им выжить. Может, они были глупцами, слепцами, негибкими или просто неготовыми. Я не знаю. — Он сделал паузу. — Но я должен был вернуться, чтобы выяснить. Я давно решал, делать ли это. С одной стороны, лучше было бы и не знать. Но этот вопрос не давал мне покоя, и вот я здесь. Завтра ночью я вызову духов мертвых из этих мест, они станут танцевать передо мной, и их танец даст ответы на мои вопросы. Я Последний из них, так что они должны ответить.

Нест попыталась представить картину. Духи Синиссипи, танцующие ночью в парке — в том же самом, где рыщут пожиратели.

— Хочешь посмотреть? — тихо спросил Два Медведя.

— Я? — буквально выдохнула она.

— Завтра, в полночь. Или ты боишься?

Она боялась, но ни за что не призналась бы в этом.

— Я чужак, здоровенный детина, ветеран войны, говорю ужасные вещи. Ты должна бояться. Но мы друзья, Нест. Наша дружба скреплена рукопожатием. Я не стану обижать тебя.

В темных глазах отразились вспышки света. Всходила луна. Темнота окутала парк, свет почти исчез. Нест помнила о своем обещании дедушке. Скоро ей нужно будет вернуться.

— Если придешь, — заговорил индеец, — сможешь кое-что узнать и о судьбе своего народа. Духи поведают не только о Синиссипи. В танце выяснятся вещи, которые и тебе не грех узнать.

Нест заморгала.

— Какие вещи?

Он медленно покачал головой.

— То, что случилось с моим народом, может случиться и с твоим. — Он сделал паузу. — Что, если бы я сказал тебе об этом?

Нест почувствовала, как у нее сдавило горло. Она провела рукой по коротким кудрявым волосам. На лбу выступил пот.

— О чем это вы?

Два Медведя откинулся назад, и его лицо ушло в тень.

— Все люди думают, что будут жить вечно, — тихо начал он. — Никто не допускает даже мысли, что когда-нибудь их век кончится. Что когда-нибудь на Земле не останется ни одного из их племени, как это случилось с Синиссипи. Твои соплеменники, Нест, тоже в этом уверены. Они будут жить всегда. Никому их не уничтожить, не стереть с лица земли. Просто ослеплены собственной неуязвимостью.

А ведь уничтожение уже началось. Оно происходит постепенно, исподволь. Мало-помалу их вера в себя разрушается. Растущий цинизм отравляет жизнь. Маленькие акты доброты и милосердия считаются непрактичными, чуть ли не проявлениями слабости. Незначительные проступки приводят к серьезным преступлениям. Невежливость и неуважение к людям возводится в ранг добродетели. Люди стали нетерпимыми и осуждают друг друга. Культура забыта. Стоит кому-либо объявить, что Бог беседовал с ним, как другие поднимают его на смех: его Бог — фальшивка, кричат они. Если бездомные не могут найти убежища, их самих обвиняют в этом. Бедняков, не имеющих работы, называют бездельниками. Если болезнь поражает того, кто живет не так, как вы все, вы считаете, что он сам навлек ее на свою голову.

Посмотри на свой народ, Нест Фримарк. Люди забросили стариков. Шарахаются от больных. Бросают детей. Кидаются на тех, кто выглядит иначе. Творят беззаконие, предают, поступают безнравственно. Они сеют ложь, и всходит безверие. Каждая крупица тьмы порождает новую. Каждый случай проявления гнева, жадности, мелочности порождает новые такие же. Люди ощущают свою ничтожность. Они понимают, как мало им по силам. Их безумие — дело рук их самих. Но они беспомощны, ибо отказываются признать источник всех бед. Они воюют сами с собой, но не понимают природы этой войны.

Он сделал глубокий вдох и выдох.

— Разве хоть кто-нибудь из ваших верит в то, что сейчас жизнь в этой стране лучше, чем двадцать лет назад? Верят ли они, что угрозы стало меньше? Чувствуют ли себя безопасней в своих домах и городах? Найдут ли они в себе честность, доверие и сочувствие, которые пересилят жадность, лживость и мерзость? Можешь ли ты сказать мне, что бояться нечего?

Мы не всегда узнаем то, что приходит разрушить нас. Это урок Синиссипи. Он может проявиться во множестве форм. Пожалуй, мои люди были разрушены миром, который ждал от них изменений. И это оказалось им не по силам. — Он медленно покачал головой, словно стараясь лучше осмыслить свои слова. — Но есть причина считать, что твой народ разрушает сам себя.

Он замолчал, глядя на девочку отсутствующим взглядом. Нест глубоко вздохнула.

— Все не так плохо, — произнесла она, но в ее голосе прозвучало сомнение.

Два Медведя улыбнулся.

— Еще хуже, и ты это знаешь. Ты же видишь доказательства везде, даже в этом парке. — Он огляделся вокруг, ища подтверждение своих слов. Пожирателей было уже отчетливо видно на краю, где кончались тени. — Ваши люди рискуют повторить судьбу Синиссипи. Приходи завтра на сеанс в полночь, сама поймешь. Может, духи мертвых поговорят с тобой. Если нет, считай меня обычным индейцем, выпившим слишком много огненной воды.

— О, нет, нет, — быстро сказала Нест, понимая при этом, что вообще-то он прав.

— Так ты придешь? — не сдавался он.

— Хорошо.

Два Медведя встал — громоздкая фигура посреди теней.

— Не за горами Четвертое июля, — напомнил он. — День Независимости. Рождение твоей нации, США. — Он кивнул. — И моей тоже, пусть я и Синиссипи. Я рожден для нее. Мои мечты переплетены с ее мечтами. Я сражался за нее во Вьетнаме. Мои предки похоронены в ее земле. Здесь мой дом, какое бы имя он ни носил. Так что я имею право интересоваться судьбой этой страны.

Он поднял свой рюкзак и спальник, повесил их на плечо. — Завтра ночью, Гнездо Маленькой Птички, — повторил он.

Она кивнула в ответ.

— В полночь, О'олиш Аманех.

Он подарил ей скупую улыбку.

— Скажи своему маленькому другу, чтобы вылезал из-под стола.

Затем повернулся и растворился в темноте.