Бегущая с демоном

Глава 16

Когда Нест добралась до своей комнаты, то не уснула, а лежала, глядя в потолок и слушая неумолчный звон цикад через сетку на окне. Воздух был напоен июльской духотой, и даже трудяга-вентилятор не приносил желанного облегчения. Она лежала поверх одеяла в шортах и футболке, ожидая полуночи и встречи с Двумя Медведями. Дверь комнаты была открыта, и Нест был виден темный коридор. Ба уже должна отправиться в кровать, но Нест не была в этом уверена. Она представила, как бабушка сидит одна за кухонным столом, из окна падает лунный свет, она курит и пьет бурбон, перебирая в голове свои тайные мысли.

Нест представила себе, как эти тайные мысли бликами сверкают на ее потолке.

Был ли Джон Росс ее отцом? Если так, почему он ее оставил?

Вопросы снова и снова возникали в ее мозгу, накатывали, словно волны прибоя, заставляли почувствовать жуткое одиночество.

Если Джон Росс — ее отец, почему тогда Ба так сурово высказывается о нем? Почему она не доверяет его мотивам? Что именно сделал ее отец?

Она прикрыла глаза, как будто ответ мог прийти в темноте. Постаралась успокоить бьющееся сердце, но у нее ничего не получалось.

Почему ее отец был такой загадочной фигурой, тенью промелькнувшей в ее жизни? Почему она так мало о нем знает?

Снаружи тихо ухнул филин, и Нест подумала, может, это Дэниел зовет ее. Иногда он так делал, взывая из темноты, — Нест никогда не понимала почему. Но сейчас она не стала подниматься, охваченная смятением. Подобно Среднезападной грозе, что собирается на равнинах и несется на восток, темная и угрожающая, пока не проявится в полную мощь, вдруг наступило освобождение. Она ощутила его: как будто хлынул дождь и засверкали электрические разряды. Растущая смелость пожирателей, разрушение мэнтроговой тюрьмы, появление Джона Росса и демона стали сигналами о сдвиге равновесия. И все это имело отношение к ней, Нест, — хотя она и не понимала, каким образом. Она стала понимать и чувствовать это, когда познакомилась с Джоном. Это звучало в его словах, в тайнах, которыми он поделился. Он доверил ей эти тайны, потому что она как-то с ними связана. И сейчас основная цель — заставить его объяснить ей, как именно.

Когда до полуночи осталось совсем немного — она наблюдала за временем по светящимся зеленым светом цифрам электронных часов, — девочка встала и подошла к открытой двери комнаты. Прислушалась. Дом был темным; горела лишь одна лампа, которую Ба обычно оставляла у парадного входа. Нест вернулась в комнату — застелить постель и уложить несколько подушек, чтобы изобразить лежащего в постели человека. Потом открыла задвижки на окне, выскользнула из окна, снова заперла его и повернулась к парку.

Вдалеке залаяла собака — звук был пронзительный и звонкий в ночной тишине, и Нест вдруг вспомнила о Райли. Райли был последней их собакой. Черный Лабрадор, с большими лапами, печальными глазами и добродушным нравом, он попал к ней щенком — дедушка подарил на третий день рождения. Она полюбила Райли с момента, когда взяла его на руки — щеночка с толстыми лапками и мокрым языком, большими ушами и вертлявым лохматым тельцем. Она назвала его Райли, потому что знала: он выглядит, как Райли, хотя прежде не видела ни одного Райли в своей жизни. Райли был ее собственной собакой. Он ждал ее из школы, сопровождал в визитах к друзьям, ходил с ней в парк. Был с ней рядом, когда она видела пожирателей, Пика и даже Духа, хотя не мог увидеть ни одного из них. Ей было двенадцать, когда он заболел раком легких. Неоперабелен, сказали ей. Они с дедушкой вместе отправились усыпить ее лучшего друга. Без слез на глазах, она стоически наблюдала за тем, как ветврач сделал укол, и гладкое тело Райли окостенело, а добрые глаза застыли. Заплакала она только потом и думала, никогда не остановится.

Но больше всего, однако, ей запомнилась реакция Ба. Ба осталась дома и плакала в одиночестве. Нест догадалась об этом, лишь увидев ее покрасневшие глаза и салфетки «клинекс» в мусорной корзине на кухне, где бабушка заняла свое обычное место с сигаретой и «бурбоном». Когда они вернулись, Ба ничего не сказала, но тон, которым она позвала их обедать, означал: в тот день они простились со своей последней собакой. С кошками дело обстоит лучше. Они могут сами о себе позаботиться. Собаки же слишком зависимы, требуют много внимания и — они похищают наши сердца. Говорила-то она о Райли, но Нест была уверена: речь идет о Кейтлин.

И теперь она стояла в тишине, вспоминая. Она так скучала по Райли, что и сказать нельзя. Но никогда не говорила об этом Ба. Догадывалась, что это Ба вряд ли захочет услышать, ведь это может лишний раз напомнить ей, как сильно она скучает по Кейтлин.

Нест кинула взгляд на спящий дом, подумав, что Ба может появиться: вероятно, она даже знает, куда собралась Нест. Но изнутри не доносилось никаких звуков. Нест еще раз повернулась и осторожно пошла через задний двор, не сводя глаз с дома. Мисс Шалунья вынырнула из-за большого дуба, прижимаясь к земле. За ней шел другой кот, странный, в полоску. В парке, по ту сторону изгороди, лунный свет заливал бейсбольные поля и детские площадки серебром. Это ее тайный мир. Нест даже улыбнулась от удовольствия. Тайный мир, принадлежащий ей одной. Никто не знает его так, как она, даже Ба: для нее он теперь далекий и чужой. Интересно, подумала Нест, случится ли когда-нибудь и с ней подобное. Вдруг, повзрослев, она забудет мир своего детства: может быть, такова цена взросления? Ведь между взрослыми и детьми всегда есть промежуток, в котором каждая сторона хранит собственные тайны. Когда мы становимся взрослыми, то обретаем свои тайны, а детские секреты — утрачиваем. И не получится все сохранить или все потерять. Что-то останется, чего-то придется лишиться, а что-то возникнет. Так всегда происходит. Это сказала ей Ба год назад, когда Нест ощутила первые перемены в своем теле. Тогда-то бабушка и предупредила ее: жизнь никогда не дает всего и не отбирает всего.

Девочка скользнула в отверстие в изгороди, и Пик приземлился ей на плечо с ужасно раздраженным видом.

— Уже почти назначенный час! Почему так долго? Мы договорились в полночь, если ты забыла. Кошмар!

Она смотрела прямо перед собой.

— Ты чего такой сердитый?

— Сердитый? Я не сердитый! С чего ты взяла, что я сердитый?

— Потому что ты так разговариваешь.

— Я всегда так разговариваю!

— Ладно, значит, ты всегда разговариваешь, как сердитый. А сегодня особенно. — Она чувствовала, как лесовик устраивается у нее на плече, шелестя листочками и веточками. — Расскажи-ка мне о моем отце.

Он зашипел по-кошачьи.

— О твоем отце? О чем ты говоришь?

— Я хочу знать о нем что-нибудь.

— Но я-то ничего не знаю о твоем отце! Я уже говорил тебе. Спроси у бабушки!

Она посмотрела на него сверху вниз.

— Почему никто не желает говорить о моем отце? Почему никто не может мне о нем рассказать?

Пик лягнул ее в плечо.

— Знаешь, довольно трудно рассказывать о том, кого не знаешь — вот и все объяснение. Может, у тебя проблемы со слухом, а?

Она не отвечала. Вместо этого бросилась бежать, быстро перешла на служебную дорогу, обогнула стоянку, пробежала через игровое поле к холмам и реке. Горячий влажный воздух обдувал ее лицо и ноги, когда она бежала по свежеподстриженной траве. Девочка бежала с такой скоростью, будто кто-то ее преследовал: руки и ноги равномерно двигались, грудь вздымалась и опускалась в такт размеренному дыханию. Пик удивленно посмотрел на нее и вцепился ей в футболку, чтобы удержаться от падения. Нест слышала, как он сердито бормочет что-то на ходу, но из-за ветра в ушах не слышала его слов. Она как будто исчезла из мира, осталось лишь бегущее тело и стук сердца. Девочка пересекла открытое поле, главную дорогу, перепрыгнула через разделительную цепь и очутилась у рощи перед погребальными холмами. Бежала она яростно, ей вдруг пришла мысль, что ей не удастся остановиться: так и будет бежать, пока позади не останется весь мир.

Но она остановилась. Добежала до скамеек для пикников через дорогу от захоронений и замедлила ход, все еще ощущая жар, но быстро успокаиваясь и забывая свои тревоги и сомнения. Пик тявкал на нее, словно маленький злобный песик, но Нест не обращала на него внимания, оглядываясь в поисках Двух Медведей и духов Синиссипи. Она взглянула на запястье. Почти полночь, а никого нет. Холмы были темными и безмолвными на фоне освещенного на юге горизонта. В парке тоже ни души. Ни малейшего движения. Даже пожирателей не видать.

Но в воздухе ощущался запах дыма, острый, щекочущий ноздри.

— Где он? — тихо спросила она у темноты, поворачивая голову то вправо, то влево.

— Я здесь, Гнездо Маленькой Птички, — ответил знакомый голос, и она так и подпрыгнула при его звуке.

Он стоял прямо перед ней, так близко, что она могла протянуть руку и дотронуться до него, если бы захотела. Он материализовался из ниоткуда, вышел из ночного горячего воздуха, из эфира. Он был голым по пояс, в мешковатых штанах и изношенных армейских ботинках. Он раскрасил лицо, руки и грудь замысловатыми черными полосами. Длинные волосы заплетены в косы и украшены сооружением из перьев. Если раньше он показался ей большим, то сейчас — просто громадным; на медной коже играли блики.

— Значит, ты пришла, — тихо произнес он, посмотрев на нее с любопытством. — И привела своего застенчивого приятеля.

— Это Пик, — она представила лесовика который восседал у нее на плече очень прямо, пожирая глазами индейца.

— Очарован, — буркнул Пик, хотя тон его говорил об обратном. — Как это, интересно, вам удалось увидеть меня, когда никто больше не видит?

Лицо Двух Медведей озарила улыбка.

— Индейская магия, — он посмотрел на Нест. — Готова?

Она глубоко вздохнула.

— Не знаю. А что будет происходить?

— То, о чем я тебе уже говорил. Я вызову духов Синиссипи, и они появятся. Может, поговорят с нами. Может, нет.

Она кивнула.

— Вот почему вы так оделись?

Он оглядел себя.

— Оделся? Ну, да. Ты испугалась, что это боевая раскраска, и я собираюсь добыть несколько скальпов бледнолицых?

Она нахмурилась.

— Я просто спросила.

— Я оделся так потому, что буду танцевать с духами, если они мне позволят. И на несколько кратких моментов я буду един с ними. — Он помолчал немного. — Ты хочешь присоединиться ко мне?

Она подумала немного: каково будет танцевать с умершими Синиссипи.

— Не знаю. Можно спросить тебя кое-что, О'олиш Аманех?

Он снова улыбнулся, услышав свое индейское имя.

— Можешь спрашивать, что хочешь.

— Как ты думаешь, духи скажут мне, кто мой отец, если я спрошу их? Могут они ответить на такой вопрос?

Он покачал головой.

— Их нельзя ни о чем спрашивать. Они не отвечают на вопросы, произнесенные вслух. Только на то, что есть в твоем сердце. Они могут рассказать тебе об отце, а могут и не рассказывать — это их выбор. Понимаешь?

Она кивнула, внезапно почувствовав беспокойство при мысли, что эта страшная тайна раскроется.

— Мне нужно что-нибудь делать?

Он вновь покачал головой.

— Нет, просто пойти со мной.

Они подошли к маленькой железной курильнице-хибачи, стоявшей возле стола для пикников. Внутри тлела груда угольков. Два Медведя взял со стола длинную, украшенную затейливой резьбой трубку, проверил, хорошо ли она набита, и погрузил чашу трубки глубоко в угли, вставив трубку в рот. Он начал медленно попыхивать трубкой, разжигая ее. И вот угольки вспыхнули, и дымок заклубился, поднимаясь в небо.

— Трубка мира, — объявил индеец, отнимая ее от губ и кивая Нест. Пыхнул еще раз, вдохнув дым в легкие. Потом передал трубку ей. — Теперь ты. Всего несколько маленьких затяжек.

Она неохотно взяла трубку.

— Что в ней?

— Травы и листья. Они не причинят тебе вреда. Курение трубки — это ритуал и ничего больше. Он освобождает для духов проход в места отдыха в нашем мире. Тогда у нас появится к ним доступ.

Она сморщилась, держа в руках трубку. Окружавшая их ночь была так глубока и темна, что ей показалось: они одни во всем мире.

— Я не знаю.

— Сделай буквально несколько затяжек. Тебе не нужно вдыхать дым глубоко. — Он чуть помолчал. — Не бойся. У тебя есть мистер Пик, он за тобой присмотрит.

Она еще помедлила, потом поднесла трубку ко рту и вдохнула дым. Несколько раз пыхнула, сморщила нос и передала трубку Двум Медведям.

— Гадость.

Два Медведя кивнул.

— Да. К этому надо привыкнуть. — Он вдохнул резкий дым, потом осторожно положил трубку на край хибачи. — Вот.

Он двинулся по поляне и уселся, скрестив ноги, лицом к захоронениям. Нест присоединилась к нему и тоже села рядом. Пик все еще был у нее на плече, но странным образом молчал. Она посмотрела на него, но Пик не обращал на нее внимания, устремив глаза вдаль. Пускай. Небо над головой обрамляли ветви деревьев, их тени отчетливо выделялись на фоне освещенного горизонта. Нест терпеливо ждала, ничего не говоря, погрузившись в молчание.

Два Медведя начал петь; слова выстраивались в четкий спокойный речитатив. Они были незнакомы Нест, наверное, он пел на индейском языке, возможно, на языке Синиссипи. Она не смотрела на Двух Медведей, наоборот, не отрывала взгляд от холмов захоронений. Пик замер на ее плече, как будто превратившись в часть ее — такой тихий, каким она еще никогда его не видела. Девочка почувствовала озноб страха: а что если этот ритуал приведет к каким-нибудь нехорошим и даже страшным последствиям?

Два Медведя продолжал пение, его глубокий голос звучал ровно, без модуляций. Нест ощущала, как зашевелились в ней сомнения. Может, ничего и не произойдет?

А потом подул ветер с реки, холодный, неожиданный, несущий запах забытых вещей детства — бабушкиной кухни, песочницы, Райли, ее детского сундучка из кедра, озер Висконсина летней порой. Нест удивилась. Ветер проносился мимо и исчезал. В наступившей тишине она почувствовала, как по спине пробежал холодок.

На границе похоронных холмов появились маленькие огоньки. Они разрастались в ночи, вспыхивая и исчезая снова, двигаясь в темноте с ритмичным изяществом. Вначале они были ничем: просто яркие точки. Постепенно точки стали обретать форму. Появились руки и ноги, тела и головы. Нест почувствовала, как мгновенно пересохло в горле. Она наклонилась вперед в напряженном ожидании, пытаясь определить, что же она видит.

А потом во тьме поднялись все Синиссипи, их дух обрел форму, вернувшись к месту последнего успокоения их тел. Они свободно парили над землей, поворачиваясь и изгибаясь. Они танцевали. Нест видела этот танец, но все происходило не так, как она ожидала — не так, как танцевали индейцы в телепрограммах, рывками и волнами, то поднимаясь, то опускаясь, но не разрывая рук. Эти танцевали более плавно, как в балете, и все сами по себе, как будто каждый рассказывал свою историю. Нест смотрела, пораженная красотой танца. Спустя какое-то время она почувствовала, как танец захватывает ее самое. Она подумала, что может уловить чувство, которое передают ей танцоры. Как будто она сама раскачивается вместе с ними, слышит, как они дышат, ощущает запах их тел. Они призраки, но в то же время реальны. Она хочет крикнуть им: повернитесь и посмотрите на меня! Пусть знают об ее присутствии. Но вместо этого продолжает хранить молчание.

И вдруг Два Медведя, поднявшись на ноги, шагнул вперед. Он приблизился к танцорам и присоединился к их танцу. Его мощное, сильное тело раскачивалось в разные стороны с не меньшей грацией. Нест поразило, как легко он вступил в танец. Она почувствовала, как ее собственное тело наполнил жар, пульс участился Она наблюдала — со страхом, переросшим в ужас, — как его тело из плоти и крови начало исчезать в темноте, превращаясь в бесплотный дух. Уже били барабаны, подхватив ритм ее собственного сердца. Нест увидела: Два Медведя стал одним из Синиссипи, прозрачным и невесомым. Звук барабанов становился все неистовее, движения танцоров ускорились. Летняя духота навалилась на нее, в глазах замелькали желтые и алые вспышки.

И вот она уже вскочила и танцует вместе с Двумя Медведями среди духов Синиссипи. Она не помнила, как встала и подошла к нему, просто вдруг оказалась вместе с танцующими духами индейцев. Она парит, не касаясь земли, растворившись в ночном воздухе, между жизнью и смертью. И слышит собственный крик — крик радости и надежды. Танцует в диком забытьи, вращаясь и извиваясь, приближаясь к чему-то запретному, куда ей обязательно нужно дотянуться, чтобы вернуть память прошлого, память всей своей жизни…

Под лихорадочный бой барабанов перед ней появляется видение. Оно приходит из ниоткуда, наполняя сознание яркими красками и движением. Она находится в другой части парка — и не может ее узнать. Стоят ночь, темная, безлунная, небо закрыто облаками — ночь дьявола, залитая кипящей смолой. Вдоль деревьев движутся темные фигуры, маленькие и приземистые. Десятки пожирателей, их желтые глаза сверкают во тьме. Она чувствует, как в животе собирается ком: они ведь тоже видят ее. Они стекаются по покрытым травой тропинкам, быстрые и сосредоточенные. Ими предводительствует женщина, молодая и сильная, ее затененное лицо улыбается, глаза горят диким огнем, длинные темные волосы развеваются за спиной. Женщина поворачивает в разные стороны, и пожиратели повсюду следуют за ней. Она дразнит их, насмехается — и совершенно ясно, что пожиратели привязаны к ней всепоглощающей страстью. Нест стоит как вкопанная посреди темного парка, не веря своим глазам, и видит, как женщина быстро приближается к ней с колдовской улыбкой и со смехом. Она смотрит в глаза женщины и видит, как пересекаются линии и отменяются табу. Видит, как женщина лежит обнаженная, и душа ее лишается оков, а сердце не ведает страха. Она все может себе позволить, эта женщина, и она все позволяет себе. Ее нельзя подчинить или подвергнуть наказанию, нельзя пристыдить.

Она кидается к Нест, привлекает ее к себе и сжимает в объятиях. Нест отскакивает, чувствуя шок. Она знает эту женщину. Узнала по лицу. Ее лицо много раз смотрело на нее с фотографий в рамках, стоящих на каминной полке в гостиной. Это Кейтлин Энн Фримарк. Ее мать.

И это еще не все. Не совсем все. Что-то она упустила. Это не только ее мать, а еще кое-кто. Нест смотрит во все глаза в ужасе, не совсем понимая, кто перед ней. Женщина отпускает ее, на лице написаны сожаление и отчаяние. За ее спиной появляется фигура мужчины, отчетливо видимая в темноте. Он как будто материализовался внезапно, и все пожиратели, до этого собиравшиеся вокруг женщины, расступились, дав ему дорогу. Нест пытается увидеть его лицо, но никак не получается. Женщина видит его и шипит на него в гневе и разочаровании. Потом она удаляется в ночи, преследуемая толпами пожирателей, — и вовсе исчезает.

Нест снова моргнула в темноте, и вдруг в глаза ей ударил невыносимо яркий свет. Все образы разом исчезли, ее зрение прояснилось. Она снова сидит на траве, скрестив ноги, вокруг темнота, руки сложены как для молитвы. Два Медведя сидит рядом с ней, закрыв глаза, его тело неподвижно. Вдалеке поднимаются похоронные холмы. Никаких проблесков света на холмах, покрытых травой, как будто и не танцевали там никакие воины. Призраки Синиссипи ушли.

Два Медведя открыл глаза и уставился в темноту, спокойный и отчужденный. Нест схватила его за руку.

— Ты видел ее? — спросила она, не в силах скрыть тоску в голосе.

Большой индеец покачал головой. Его разрисованное бронзовое лицо было покрыто потом. Он нахмурился.

— Я не мог разделить твое видение, Гнездо Маленькой Птички. Расскажи мне.

Она попыталась рассказать, но обнаружила, что не в состоянии. Нест медленно покачала головой; ее словно сковало параличом, кожа была горячей, лицо заливала краска стыда и замешательства.

Он кивнул.

— Иногда лучше не говорить о том, что мы видели во сне. — Он взял ее руку и сжал. — Иногда наши сны принадлежат лишь нам одним.

— А это происходило на самом деле? — тихо спросила она. — Синиссипи приходили? Мы танцевали с ними?

Он скупо улыбнулся.

— Спроси маленького дружка, когда найдёшь его.

Пик. Нест и забыла про него. Она взглянула на плечо, но лесовик исчез.

— Я многое узнал нынче ночью, Гнездо Маленькой Птички, — спокойно произнес Два Медведя, вновь привлекая ее внимание. — Мне сообщили о судьбе Синиссипи, моего народа. Мне показали всю его историю. — Он покачал головой. — Но история эта слишком сложна, сложней, чем я думал, и мне все еще не хватает слов, чтобы объяснить ее даже самому себе. Теперь эти образы в надежном месте, — он коснулся своего лба, — но они неясные, спутанные, и им потребуется время, чтобы выстроиться надлежащим образом. — Он нахмурился. — Теперь я знаю больше. Разрушение народа не происходит вот так сразу — ему предшествует сложная схема событий и обстоятельств. И это частично объясняет, почему так случается. У нас мало возможности предвидеть эти события. Потому что у нас нет надежных стражей. Потому что мы не до конца во всем разбираемся. Потому что мы сами, в какой-то мере, являемся врагами, которых сами боимся.

Она схватила его за руку.

— Не думаю, что я хоть чему-нибудь научилась. Я не узнала, что может нас уничтожить. Что нам угрожает. Ни Хоупуэллу, ни другому месту. Просто… — Она покачала головой.

Два Медведя встал и приподнял ее — легко, как перышко.

— Может быть, тебе показали больше, чем ты поняла. Может быть, тебе нужно время, как и мне.

Она кивнула.

— Может быть.

Они стояли лицом к лицу в неловкой тишине, размышляя об увиденном. Наконец Нест сказала:

— А ты придешь завтра и будешь снова вызывать духов Синиссипи?

Два Медведя помотал головой.

— Нет. Я ухожу.

— Но, может быть, духи…

— Духи появились, и я танцевал с ними. Они сказали мне все, что хотели. И мне больше нечего здесь делать.

Нест глубоко вздохнула. Она хотела, чтобы он остался с ней. Его присутствие, его голос, сила убеждений вселяли спокойствие.

— Может, ты мог бы побыть до Четвертого? Всего пару дней?

Он покачал головой.

— Нет нужды. Это не мой дом, и я не принадлежу этим местам.

Он подошел к хибачи и забрал свою трубку. Выбил уголья в хибачи, сунул трубку за пояс. Взял одежду и аккуратно стер черную краску с лица, рук и груди, а потом натянул свою старую армейскую куртку без рукавов. Забрал рюкзак и спальник. Нест наблюдала за ним, не зная, что сказать, видя, как он снова превращается в человека, каким был при их первой встрече — оборванного и усталого скитальца вдали от своего народа.

— Но это же мог быть твой дом, — наконец произнесла она, не сумев скрыть дрожь в голосе.

Он подошел и заглянул ей в глаза.

— Назови мое имя, — тихо попросил он.

— О'олиш Аманех.

— Теперь свое.

— Нест Фримарк.

Он кивнул.

— Имена силы. Но твое сильнее, Гнездо Маленькой Птички. Твое обладает своей собственной магией. Больше я ничего не смогу для тебя сделать. Дальше ты должна действовать сама. Я приходил поговорить со своими мертвыми, и я это сделал. Я понял, что тебе может помочь пребывание здесь со мной, поэтому я и пригласил тебя. Я сдержал свое обещание. А теперь ты должна собрать то, что тебе досталось, и извлечь из этого пользу. Ты больше не нуждаешься во мне.

Она стояла, глядя на него в жаркой темноте, видя, как в глазах отражается непоколебимая уверенность.

— Я боюсь, — вымолвила она.

— Да. Но страх — это огонь, разжигающий смелость и решительность. Так с ним и поступи. Произнеси мое имя еще раз.

Она сглотнула комок.

— О'олиш Аманех.

— Да. Повторяй его почаще, когда я уйду, и тогда я не буду забыт.

Она кивнула.

— До свидания, Гнездо Маленькой Птички, — прошептал он.

Потом повернулся и пошел прочь.

Нест стояла, наблюдая, как он исчезает из виду. Вот он дошел до границы парка, а затем — словно растворился во тьме. Она подумала, что еще можно позвать его или догнать, но понимала: ему это не придется по нраву. Девочка почувствовала себя усталой, лишенной эмоций и сил — сможет ли она еще хоть когда-нибудь увидеть Двух Медведей?..

— О'олиш Аманех, — прошептала она.

Нест двинулась назад по парку, недоумевая, что же случилось с Пиком. В какой-то момент он сидел у нее на плече, торжественно замерев и наблюдая за танцем духов, а потом исчез. Что же произошло? Она побежала трусцой, стремясь поскорее попасть домой, в кровать, чувствуя сонливость, несмотря на все произошедшее. Она попыталась извлечь хоть что-то полезное из того, что сказал ей Два Медведя — ничего не получилось. Все казалось непонятным, сплошное нагромождение вопросов. И ни одного ответа.

Вокруг нее в тени топали несколько пожирателей, как будто стервятники, караулящие жертву. Они следили за ней своими плоскими невыразительными глазами, и она ощущала силу их голода. Они не рисковали встретиться с ней глазами; просто наблюдали издалека. Как обычно, их присутствие ее не беспокоило.

Девочка уже покинула парк и шла через двор к дому, когда вдруг поняла, что ошиблась насчет той молодой женщины в видении. Она встала как вкопанная, устремив широко открытые глаза в темноту, ощущая, как пересохло в горле. Эту женщину она, конечно же, знает, это правда. И ее фото тоже было на каминной полке. Но это другая женщина, и фото сделано много лет назад, в дни ее молодости, до того, как родились Нест и ее мать.

Это была фотография Ба.