Бастард чужого клана

Глава 19

На третий день наших новых отношений я впервые заметил странное выражение, с каким Амана разглядывала свои ладони. Она сжимала и разжимала пальцы, поворачивала руки то так, то эдак, будто пыталась найти на них что-то — и хмурилась, растерянно и недовольно.

На мое появление и вопрос о том, что она делает, часто заморгала, потом улыбнулась, покачала головой и быстро перевела разговор на другое.

Однако то же самое случилось и на четвертый день. И на пятый. А еще на пятый день ее улыбка, обращенная ко мне, впервые за все время напомнила маску — отличную, великолепно сделанную, идеально отрепетированную, но все же маску. Почему? И что пряталось за ней? Что именно Амана не хотела мне показывать?

Это было уже не просто странно. Это уже мне очень не нравилось.

— Нет-нет, Рейн, ты ничем меня не обидел, — Амана покачала головой на мои вопросы. — Абсолютно ничем. Все хорошо, правда.

«Неправда», — выдала улыбка-маска. А потом эта маска и вовсе пошла трещинами, и я на миг уловил реальные эмоции — Амана была печальна и расстроена, и это было напрямую связано со мной.

Но почему? Что я сделал не так? Или не сделал, а сказал? В памяти у меня не отложилось ничего, что могло бы объяснить происходящее.

Расспрашивать дальше не получилось — Амана вдруг резко вспомнила о срочных делах и убежала прежде, чем я успел сказать что-то еще, оставив меня в одиночестве.

Вечером пятого дня все вновь казалось нормальным. Даже хорошим. И маски на ее лице не было, только искренние чувства… Но огненные искры этой ночью не растекались приятным теплом, а обжигали, как настоящее пламя, и о том, чтобы вновь заснуть, не могло быть и речи.

— Бесполезно, — прошептала Амана в тот момент, когда я уже собрался остановить ее магию, и последние искры затрепетали и погасли. — Это все бесполезно…

— О чем ты? — спросил я.

Она подняла на меня глаза. Солнце еще не взошло, но света уже хватало, чтобы во всех деталях разглядеть лицо. Ее глаза блестели неестественно ярко — как бывает от непролитых слез.

— Пусто. Искры нет. Что бы я ни делала, ее нет. Даже самой крохотной, даже намека!

— О чем ты…? — я, кажется, понимал, о чем она говорила, но все же надеялся, что ошибаюсь.

— Искра. Ее нет. Ты не влюблен в меня и, кажется, неспособен полюбить.

— Это невозможно! — вырвалось у меня.

Слова Аманы звучали абсурдно, вот только она верила в то, что говорила. Никаких больше масок — все эмоции были открыты.

— Я пыталась разжечь искру с того дня, как мы ступили на корневые земли, но ничего не получалось. Пусто. Темно. Но я говорила себе, что дело в том, что моя магия ослабела за время пребывания в Гаргунгольме и в том, что ты еще не прошел инициацию. Я уверяла себя, что все изменится, как только ты тоже станешь магом.

Она подняла руку и вытерла глаза.

— Ничего не изменилось. Не изменилось, даже когда я попробовала последнее средство — эти искры. Все бесполезно.

— Но я люблю тебя! Я знаю, что люблю тебя! — я говорил о своих чувствах и раньше, но Амана лишь улыбалась и никогда не отвечала. И это было нормально — так я думал. Нужно было лишь подождать…

Сейчас улыбки на ее лице не было. Когда она посмотрела мне в глаза, ее собственные были полны грусти.

— Не любишь. Тебе лишь кажется. Так бывает.

Я затряс головой. Мне не казалось. Я знал, что люблю. Я был готов рисковать жизнью, лишь бы у Аманы все было хорошо. Я хотел всегда быть с ней и только с ней. Чтобы мы поженились, и родили детей, и жили вместе, и состарились вместе…

— Возможно, дело в твоем происхождении от амрана, — добавила она. — Возможно, эти демоны — белые пауки, верно? — неспособны любить. Как… как мы, как аль-Ифрит. Возможно, мы с тобой слишком похожи, чтобы у нас что-то получилось.

— Нет, — сказал я, и мой голос прозвучал непривычно хрипло. — Это не так. Это неправильно.

— Прости, — Амана вздохнула и потянулась за одеждой.

— Ну пусть даже нет искры, — сказал я торопливо, борясь с чувством, что если она сейчас вот так уйдет, то ничего уже нельзя будет изменить. — Пусть так. Почему мы не можем быть вместе без нее? Я ведь тебе нравлюсь! Нам ведь хорошо вместе!

Амана ответила не сразу.

— Ты этого, конечно, не знаешь, — сказала медленно. — Но нам так нельзя. Нам, аль-Ифрит. Близость без любви для нас означает потерю магии. Несколько дней, вот как сейчас, относительно безопасны, но я не хочу искушать судьбу.

— Потеря магии, — повторил я растерянно. Если это было правдой, то для сильного мага такая перспектива действительно являлась одной из самых страшных угроз.

Амана застегнула на своей блузке последние пуговицы и встала. Посмотрела на меня долгим печальным взглядом. Наверное, я выглядел не лучшим образом, потому что к печали в ее глазах добавилось чувство вины.

— Все будет хорошо, Рейн, — сказала она мягко. — Все будет хорошо.

Несмотря на те детали в поведении Аманы, которые насторожили меня в предыдущие дни, все случилось слишком внезапно. После того, как за ней закрылась дверь, я какое-то время сидел, не шевелясь, в состоянии непонятного ступора. Лишь когда мне на лицо легли первые лучи поднявшегося над горизонтом солнца, это оцепенения ушло. Теперь я ощущал сильнейшую потребность уйти отсюда. Из своих покоев. Из замка. Из корневых земель…

Нет, из корневых земель мне уходить было нельзя — я все еще оставался преступником, разыскиваемым по всей Империи, — но хотя бы из замка. Куда-нибудь. Куда глаза глядят.

Отвлечься…

Идеальным вариантом было бы какое-нибудь сражение. Рубить и колоть, выплеснуть все эти чувства, что во мне теснились. Но вряд ли кто-то начнет небольшую войну прямо сейчас только для моего душевного успокоения.

Вокруг замковых башен уже вовсю сновали слуги, но господа, похоже, все еще спали. Когда я пожелал взять в конюшне лошадь, конюх без долгих разговоров вывел и оседлал для меня тонконогую гнедую. Никто не спросил, куда я направляюсь — ни конюх, ни стража у ворот. Полная свобода передвижения, по крайней мере, в пределах корневых земель. Должно быть, такими были привилегии гостя клана.

Спустившись с холма, на котором располагался замок, я еще некоторое время ехал по главной, мощенной камнем, дороге, а потом свернул на грунтовую, ведущую куда-то в поля.

За полями росла небольшая роща, а за ней примостилась деревня — такая же чистая и ухоженная, как и все тут, во владениях аль-Ифрит.

В деревне жизнь кипела уже вовсю — подавала голос мелкая живность, слышались разговоры взрослых селян, детские крики и визг. Я позволил лошади замедлить шаг, чтобы случайно не сбить то и дело выскакивающих на дорогу детей, и медленно ехал по улицам, игнорируя любопытные взгляды местных жителей.

Зачем я свернул сюда? Чужое любопытство лишь раздражало, но не делало ничего, чтобы помочь мне забыть и отвлечься…

Я направил лошадь в более узкую боковую улицу, потом еще одну. Тут любопытных было меньше. Порой я проезжал с десяток домов прежде, чем видел кого-нибудь.

Издалека донесся новый звук — кто-то работал топором. А вскоре я увидел высокую статную женщину лет сорока-пяти на вид, рубившую дрова перед домом. Она раскалывала мощным колуном круглые поленья сперва пополам, потом на четверти, но видно было, что такая работа для нее тяжеловата. Вот она остановилась и опустила колун, переводя дыхание. Ее лицо показалось мне смутно знакомым. Только откуда?

За ее спиной высилась гора поленьев, а рядом — только начатая поленница готовых для печи чурок.

— Помочь вам, госпожа? — спросил я. Пожалуй, физический труд мог бы послужить какой-никакой заменой сражения.

Женщина посмотрела на меня с удивлением.

— Не слишком ли вы роскошно одеты для рубки дров, молодой дан?

Хм, и ее голос тоже звучал смутно знакомо.

— Камзол можно и снять, — отозвался я, пытаясь вспомнить, где и когда ее видел и слышал. Неужели… неужели так пыталось прорваться воспоминание из моей прежней жизни?

— Если желаете, то помогите, — сказала женщина после паузы. Я соскочил с лошади, привязал поводья к ветке росшего неподалеку дерева, на эту же ветку бросил камзол и взялся за длинное топорище колуна.

— Как вас зовут, госпожа? — поинтересовался я, пока женщина не ушла в дом.

— Шанна, — отозвалась она. На этом моя память встрепенулась и наконец-то выдала, где и когда я эту женщину встречал.

Я подавил разочарованный вздох — нет, увы, к моей прежней жизни она отношения не имела. Я видел ее в Броннине во время фестиваля Небесных Лисиц, когда она выходила из храма Пресветлой Хеймы, а голос слышал, когда она говорила со жрецом.

Назвав свое имя, я предложил ей обращаться ко мне на «ты» — так казалось правильней.

Для рубки дров особого навыка не требовалось, и она, в смысле, рубка, помогла мне избавиться, хоть и на время, от кипевших внутри чувств.

Конечно, хорошая драка была бы лучше — такая, при которой противник не совсем уж неумеха и способен уворачиваться и наносить ответные удары. Бревна, увы, уворачиваться не умели и закончились как-то уж слишком быстро.

— Может, еще есть что порубить? — спросил я, сложив поленницу, и посмотрел на Шанну, которая как раз закончила поить мою лошадь и сейчас скармливала ей несколько морковок.

Женщина в ответ посмотрела на меня с сомнением.

— Не устал?

Я покачал головой.

За следующие несколько часов я починил покосившийся забор. Перестелил крышу на сарае и поправил его криво висящую дверь. Узнал, что пушистые зверьки с забавными длинными ушами, сидящие в вольере рядом с сараем, называются кроликами и покормил их…

Вся работа, стоило ее начать, казалась знакомой — будто бы я занимался деревенским трудом если не много лет, то хотя бы много месяцев. Где и как этому мог научиться Кентон Энхард? Хотя, если я несколько лет бродил с Безлицыми, то неудивительно. Вряд ли они жили во дворцах и имели слуг. Скорее всего, выполняли всю бытовую работу сами…

— Ну теперь-то хоть устал? — спросила, улыбаясь, хозяйка дома. Я неопределенно пожал плечами. Непривычно-привычная физическая работа отвлекала от навязчивых мыслей, а усталости я до сих пор не ощущал, разве что слегка проголодался.

— Ты весь день такой несчастный, — задумчиво произнесла женщина. — Поссорился с кем-то? Поди, с невестой?

Я вздохнул. Перед мысленным взором опять появилось лицо Аманы и то виновато-печальное выражение, которое я видел на нем последним.

— Думал, что с невестой, — вырвалось у меня. Пусть это никогда вслух не обговаривалось, но все же мне казалось, что какое-то негласное соглашение между нами было. Тем более сейчас, когда я стал магом…

Шанна не стала расспрашивать дальше, поняв, насколько сильно я не хочу об этом говорить. Лишь провела меня в дом, усадила за стол и налила густой чечевичной похлебки — любимого блюда местных жителей. А потом подперла щеку рукой и с задумчиво-грустным выражением смотрела, как я ем.

Когда я спросил о причине, она вздохнула.

— Слишком уж ты похож на моего сынка.

Я замер. Как-то это было неожиданно.

— А где он?

Ничто в этом доме не говорило о присутствии мужчины.

Шанна снова вздохнула.

— Да уж девять лет как пропал. Все мечтал о приключениях, убежал из дома, добрался до Кадынского порта, устроился юнгой на торговое судно. Письмо мне прислал оттуда… первое и последнее… И сгинул. Вместе с кораблем пропал без вести.

— А сколько лет ему было, когда сбежал?

— Десять. Но он был крепким мальчиком, рослым, меньше тринадцати ему не давали.

— То есть он был бы сейчас моим ровесником?

Шанна задумчиво кивнула. Потом встала, вышла в другую комнату, отделенную от кухни занавесками, и вскоре вернулась, держа в руке небольшой портрет. Пожалуй… Пожалуй, мальчик на нем вполне мог бы быть моим младшим братом. Такие же яркие синие глаза и темно-русые волосы. Похожие черты лица, только более мягкие из-за юного возраста. Такой же прямой нос с горбинкой.

— Похож, — сказал я, возвращая хозяйке дома портрет, — очень похож. А как его звали?

— Анхарт. По отцу, — она чуть смущенно улыбнулась, будто в именовании ребенка в честь одного из родителей было что-то странное.

Хотя, может быть, и было. Я никогда еще не задумывался о том, по каким принципам строилось именование людей и существовали ли такие принципы вообще.

— Странно, что Анхарт ушел из дома таким маленьким, — сказал я. Сын Шанны, когда подался в юнги, был всего лишь на три года старше Зайна, а Зайн, по моему опыту, самостоятельно умел только встревать в неприятности.

Говорить о чужих делах отвлекало, помогало не думать о своем…

Шанна покачала головой.

— Это он в отца пошел… Еще маленьким постоянно куда-то убегал, исследовал что-то. В пять лет сам впервые добрался до Броннина, а потом до корневого замка… Отец у него был дикой душой, вот и он таким уродился.

— Дикой душой? — переспросил я. Прозвучало это как нечто большее, чем просто определение.

— А-а, — протянула Шанна, — ты не знаешь… Дикие души — это те аль-Ифрит, в которых слишком сильно проявляется наследие ифрита. Они не могут долго оставаться на одном месте, и они никогда не заводят семьи. Рано или поздно, они уходят…

— Куда уходят?

— Чаще всего в море. Иногда возвращаются, но ненадолго, и уходят, снова и снова. Ищут… все время ищут что-то… — она замолчала, уставившись в окно, будто видела там не зеленый двор, а бескрайнее полотно соленой воды.

Я тоже молчал, переваривая этот новый для меня осколок информации.

— Ваш сын на портрете, — сказал я после долгой паузы, — он совсем не похож на тех аль-Ифрит, которых я видел.

— Да, — согласилась Шанна, — внешностью он пошел в меня. А вот всем остальным — нет.

— Но если он был аль-Ифрит, почему он рос тут? Младшие семьи ведь живут или в замке, или в Броннине.

Хозяйка дома посмотрела на меня с грустной улыбкой.

— В замке живут только те дети аль-Ифрит, которые родились в браке, благословленном как Пресветлой Хеймой, так и духами клана. Дети, рожденные вне брака, такой чести не удостаиваются… Если бы мой сын остался дома, дожил бы тут до совершеннолетия, если бы он благополучно прошел инициацию и оказался сильным магом, если бы он доказал клану свою верность и пользу, то глава мог бы принять его в род и дать ему право основать побочную семью.

Да, сейчас я припомнил, Амана рассказывала о чем-то подобном, когда упоминала бастардов.

Амана…

В замок я вернулся уже на закате.

Целый день, проведенный в другом месте, потраченный на простую физическую работу, позволил немного успокоиться. Дал дышать чуть легче…

— Рейн! Где ты был? Я волновалась!

Я не ответил. Просто смотрел на Аману, прибежавшую, едва стражники сообщили о моем появлении, и думал о том, что я даже не могу на нее злиться.

Любовь — которой не существовало.

Искра — которая не зажглась.

Чары — которые не сработали.

Тогда почему мне было и грустно, и больно, но при этом все же радостно ее видеть?