Люка, конечно же, опаздывает. Ничего удивительного, с манерами у неё настоящая катастрофа. В обычных школах не учат себя вести? Что такое этикет и дресс-код тоже, очевидно, не учат. Это ясно с порога, стоит только моей новоиспечённой сестрице показаться в столовой. Надо же так испоганить своим присутствием вечер.
Всё это на ней не что иное, как насмешка, способ показать, как ей плевать на устои нашей семьи. Вся эта кожа, сетка и боевой раскрас подошли бы на конкурс “из грязи в князи”. Идеальный пример, как денег резко стало больше, а ума и вкуса нет.
Надин, без сомнения, порекомендовала ей какой-то подобающий наряд на вечер. Заботливая, вездесущая хранительница нашего дома. Кажется, если бы не она, после ухода мамы поместье могло попросту рухнуть, осыпаться каменной крошкой до самого фундамента.
Привыкшая делать так много для семьи и нас с отцом, Надин просто не могла оставить без участия и мудрых советов новых членов рода Мортимер. Так что вот этот наглый, откровенно-вызывающий и безвкусный ансамбль – самоуправство и вызов. Мне, естественно. Пока мать её и мой отец были здесь, Люка не позволяла себе подобного, а теперь пользуется случаем показать, насколько незначительно и неавторитетно мое мнение. Очень зря. На время отсутствия отца я старший мужчина в доме. И отдаю приказы тоже я.
– Иди и переоденься. От одного твоего вида несварение. – Таким тоном отец говорит с неугодными: безапелляционный приказ, полный власти и уверенности в беспрекословном подчинении. Я уверен в обратном и прав в своих прогнозах.
– О как… Так я могу не раздражать и вообще уйти, к обоюдной радости. Не будем играть в семью и притворяться. – Наглый взгляд и такой же тон рождают в голове вспышку бешенства. Я и так уже зол на отца и Гревье-старшую, а тут ещё эта решила показать подростковый бунт против системы.
– Не можешь. Ты переоденешься и вернёшься за стол!
– А если нет?
– А если нет, я приволоку тебя силой! – Зачем, спрашивается, так себя вести? Требуешь уважения, а сама ни во что не ставишь заведённые порядки. Что за манера прийти в чужой дом и менять вековые устои под себя? Это ли не хамское отношение?
Смотрит так, как будто не верит в мои угрозы. Зря, Люка. Очень зря.
– А если не переоденусь? – Чем дальше этот диалог, тем больше вызова в голосе и позе Гревье. И тем сильнее хочется поставить её на место, заставить отнестись с уважением ко всему тому, что создала мама за годы брака и жизни в поместье.
– Тогда я разорву эту безвкусицу прямо на тебе, чтобы больше не было соблазна ещё раз всё это на себя напялить. – Слишком откровенно и напоказ. Как будто на кастинг танцовщиц в известной направленности бар собиралась, а не на семейный ужин.
– Да что ты заладил?! Какое тебе дело вообще? Ты мне никто!
– Матери своей скажи об этом. – Это ведь она тут заправляет? Или думает, что заправляет теперь, отхватив лакомый кусок. ПРЕДВКУШАЮ её прозрение через полгодика. – Что тебе тут не нравится? Пусть забирает и валит. А пока ты живёшь в этом доме, разъезжаешь по городу на семейном авто и считаешься частью рода Мортимеров, будешь соблюдать приличия. В том числе не наряжаться, как низкосортная доступная девица.
– Достал! Я приняла правила игры в Муре, держу рот на замке и не лезу, но здесь буду одеваться так, как хочу, и делать, что хочу.
Поднимаюсь из-за стола, игнорируя, что Гревье пятится.
Куда же подевалась твоя смелость? Плохая новость в том, что в нашем мире чёрта с два ты сможешь делать, что захочешь, куколка.
– Твой последний шанс пойти и переодеться. – Мы стоим теперь друг напротив друга. Люка спиной упирается в стену, выкрашенную фактурной побелкой в бежевые оттенки.
– Ты глухой или что? Я сказала нет. – Острый подбородок так вздёрнут, что вот-вот проткнёт мне грудь.
– Я услышал. – Если бы она знала меня чуть дольше, уже бы поняла, что зашла дальше, чем стоило. По взгляду, тембру голоса и тому, как медленно делаю шаг вперёд. Резко протягиваю руку, хватая подол юбки, и со всей силы дёргаю вниз. Трещит замок или ткань. Со звонким ударом бьётся о пол оторванная пуговица.
Я сижу на корточках, юбка чернильным пятном сморщилась у массивных подошв ботинок. Медленно поднимаю взгляд вдоль обтянутых колготками и гетрами ног. Стройные, выточенные ловкой рукой умелого скульптора. Почти идеальные. Столовую разрывает крик:
– Какого хрена, мать твою!
Поднимаюсь рывком, хватаю волосы в кулак, дёрнув так, чтоб запрокинуть голову. Всё внутри опаляет злостью.
– Никогда не смей даже упоминать её! Ясно?!
– Пусти! – Дёргается, но только делает хуже себе. Сильней сжимаю кулак.
– А то что? – возвращаю ей её же слова. – Думаешь, имеешь право здесь командовать? В этом доме все соблюдают правила. И ты будешь, даже если придётся заставить силой.
– Да пошёл ты! – Пытается достать меня коленом, но ноги путаются в брошенной на полу юбке. Вдавливаю её собой в стену, лишая манёвра.
– Что? Латимер был нежнее? – Запрокинутая голова открывает вид на напряжённую шею и поджатые, подведённые губы.
– Пусти! – Аккуратная, обтянутая водолазкой грудь толчками поднимается и опадает в такт сбитому от злости и неудобной позы дыханию. Люка пытается вырваться и морщится, дёрнув головой. Запутанные в моих пальцах локоны натягиваются сильнее, и с напомаженных губ срывается тихий стон. Что-то во мне срывает вместе с этим звуком. Склонившись, рывком, зло впиваюсь в её неласковые губы.