Заморыш

Глава 18

Глава 18

— Куда собрался, герой? Стекла бить? — Прутик в моей руке лениво ворошил угли. — Ну, расколотишь витрину. Прибежит городовой. Свистнет. Тебя, дурака, с поличным возьмут. Или ты быстрее пули бегаешь? Из-за трех гривенников на каторгу пойдешь, лес валить?

— Так он же… — Кремень задохнулся от возмущения, грудь его ходила ходуном. — На арапа нас взял! Обул по полной!

Отрицать очевидное было глупо.

— Ну да, опрокинули нас. Потому что мы ушами хлопали и на картинки пялились. Но мстить, как баба базарная, визгом и битьем горшков — себя не уважать. Да еще и задарма…

— Что за шум, а драки нет? — произнес над нами веселый голос.

Из темноты нарисовались еще две юркие тени: Шмыга и с ним еще один босяк.

С глухим, влажным шлепком на песок у костра упал тяжелый холщовый мешок. Ткань шевелилась.

— Принимай, Пахан! — гордо сияя щербатой улыбкой, объявил Шмыга. — Снасти работают как часы! Там щука — во! И лещей пара жирных, еле в горловину пролезли!

Кот, шмыгая носом, уже развязывал бечевку, чтобы показать серебряное богатство, но, наткнувшись на мрачные, перекошенные злобой физиономии сидящих у огня, осекся. Руки его замерли.

— Э… Вы чего такие покойные? — настороженно спросил он, переводя взгляд с меня на Кремня. — Случилось чего? Али менты[1] хвост прижали?

— Случилось… — прорычал Кремень, с хрустом сжимая кулаки. — Обули нас, братцы. Как алешек.

Шмыга насупился, мгновенно подобравшись.

— Кто? Где?

— Да лавочник, гнида, на Лиговке! — Атаман ткнул пальцем в сторону города. — Мы сегодня, чтоб ты знал, свинца сдали — мое почтение! Семь с полтиной целковых подняли! Семь с половиной, понял⁈ Мы теперь при капитале, мы теперь люди! Решили чаю попить по-человечески, купили самого дорогого… А он нам — вот…

Он пнул носком сапога откатившуюся банку с драконом.

— Помои подсунул. Крашеные. В глаза улыбался, «господами» величал, а сам, небось, смеялся в кулак, как мы дерьмо это за чистую монету приняли.

Глаза Шмыги сузились, превратившись в две злые щелки. Кот сплюнул в костер, лицо его потемнело. Для уличной шпаны потерять деньги было обидно, но потерять лицо — нестерпимо.

— Ну, тварь… — процедил Шмыга. — За такое не стекла бьют. За такое «красного петуха» пускают. Семь рублей подняли, а он нас в грязь макнул?

Под мостом снова загудел ропот. Обида, помноженная на усталость и осознание собственного богатства, требовала немедленной крови.

Я поднял руку, обрывая базар.

— Вернем свое, еще и сверху возьмем. Шмыга, ты лучше о деле скажи.

Перевел взгляд на наших разведчиков-рыболовов.

— Район прочесали? Глуховских замков много нашли?

Шмыга тряхнул головой, сгоняя злость и переключаясь на деловой лад. Глаза его снова загорелись лихорадочным огнем, он задышал паровозом, сияя, как медный грош.

— Нашли! — выпалил он с порога, не замечая напряжения у костра. — Нашли, Пришлый, все по уму сделали! Глуховских замков — тьма-тьмущая!

Мальчишка присел к огню, протягивая озябшие ладони.

— У Лавры склад, там крупа и масло прованское, сторож храпит так, что вороны падают. Сарай с углем на Расстанной — замок вообще на честном слове держится. Пакгауз у канала — там сложнее, псина цепная брешет, но подойти можно.

— Добро, — кивнул я, поощряя старание. — А скажи-ка мне, Шмыга… Ты когда по Лиговке ходил, лавку колониальную видел? Ту, с витриной яркой, где драконы на банках нарисованы?

— Видел, — хлюпнул носом разведчик. — Мы мимо проходили, и не раз. Там дверь еще такая, дубовая, богатая.

— А замок? — Я подался вперед, ловя взгляд пацана. — Замок там какой?

— Да обычный, — пожал худыми плечами Шмыга. — Амбарный. Черный такой, пузатый. С ромбиком и буквой «Г» выбитой. Глуховский. На засове висит.

Кремень застыл. Он перевел ошалелый взгляд с меня на Шмыгу, потом попытался стереть синеву с губ рукавом.

Медленно поднявшись и отряхнув брюки, я улыбнулся той особенной улыбкой, что не предвещала ничего хорошего — кривой и острой, как осколок зеркала.

— Вот видишь, Кремень. Бог не слепой, он все видит. Этот упырь нам помои продал за наши кровные. Надул нас. Посмеялся. А мы ему, значит, вернем тару, — ухмыльнулся я. — Он нас кинул на тридцать копеек. А мы заберем у него кассу. И товар. Нормальный товар, а не этот мусор. Вернем должок.

Пальцы Кремня разжались. Кирпич глухо ухнул в песок. В глазах пахана слепая ярость уступила место холодному, расчетливому огоньку профессионального грабителя.

— Когда? — выдохнул он.

Я же задумался, придется возвращаться в приют за связкой ключей. По-хорошему бы перенести на завтра или послезавтра, чтобы о нас забыли. Но, глядя на лица парней, понял, что не стоит оттягивать.

— Сегодня. — Остатки пойла из кружки с шипением плеснул в костер, поднимая клуб пара. — Собирайтесь. Идем забирать свое.

Мы быстро снялись с места, на дело пошли в основном старшаки, оставив малышню под мостом.

У Обводного мы разделились.

— Кремень, бери пацанов, и дуйте к лавке. Сами в подворотне напротив засядьте, носа не высовывать. Пасите улицу, ждите меня. Мне нужно за инструментом.

Парни лишь переглянулись, и на их лицах промелькнуло сомнение, но спорить не стали. Даже Штырь предпочел промолчать.

Я же, прибавив шагу, рванул к приюту, к черному ходу — уже по отработанной схеме вскрыл запертую дверь и полез вверх по лестнице. На чердаке было тихо.

Скользнул взглядом на балку, где оставлял рыбу. Пусто.

«Съели, — мелькнула мысль с оттенком удовлетворения. — Значит, не зря старался».

На то же место я положил пухлый мешочек с сухарями, прихваченный с собой, — пусть подкрепятся, а после полез в тайник с общаком и вернул серебряную монету.

Долг в пятьдесят копеек за лопаты был возвращен.

Теперь — главное. Я запустил руку в глубокую щель за кирпичной трубой. Пальцы нащупали прохладу металла. Связка мастер-ключей скользнула в карман. Следом я вытянул тяжелый стальной кастет. На всякий случай.

Через двадцать минут я уже был у лавки. Кремень и Сивый обнаружились в глубокой тени в ближайшем переулке.

— Заждались уже, — прошипел Кремень.

— А ты не к фараонам ли бегал? — протянул Штырь.

— Айда свое забирать, — похлопал я по карману, где звякнули ключи, проигнорировав Штыря.

— Никого лишнего не видели? — уточнил я.

— Не, спокуха, — заверил меня Сивый.

Лиговский проспект ворочался в неспокойном, пьяном сне… Мы текли вдоль стен, сливаясь с густыми тенями.

Шмыга и Штырь беззвучно ушли дальше на перекресток — следить за округой.

А мы направились к заветной двери, у которой Кремень затормозил, сжимая кирпич. Я тут же перехватил его запястье.

— Брось каку. Мы люди вежливые. Войдем через парадный вход.

Кремень с тоской глянул на булыжник, потом на витрину, где издевательски поблескивали бока банок с проклятым «Ханским». Кирпич глухо стукнул о мостовую — пахан неохотно разжал пальцы.

— И как? — сипло выдохнул он. — Лбом вышибать будем?

Я лишь ухмыльнулся.

Подошел к двери вплотную. На массивных кованых петлях висел черный, пузатый амбарный замок. Сбоку гордо красовалось выбитое клеймо: ромб с буквой «Г». Глуховский. Аж сердце екнуло. Родной. Будто старого друга встретил.

Наступил момент истины. Теория против грубой практики.

Сердце, несмотря на внешнее хладнокровие, пропустило удар. А ну как мастер сменил профиль? Или нутро замка с секретом?

В чахоточном свете дальнего фонаря я выбрал ключ с самой ходовой нарезкой «трилистником».

Вставил. Не лезет. Жирноват.

— Что, съел? — злорадное шипение Кремня обожгло шею. — Дай я кирпичом…

— Цыц.

Попытка номер два. Профиль с боковым пропилом.

Ключ скользнул в скважину мягко, с легким натягом, словно патрон в патронник. Подушечки пальцев ощутили, как бородка уперлась в пружину сувальд.

Поворот.

Щелк!

Сухой металлический щелчок в ночной тишине грянул пистолетным выстрелом. Дужка отскочила. Железный цербер капитулировал перед куском металла.

Глаза Кремня полезли на лоб.

— Ну ты жук, Пришлый… — выдохнул он с благоговением. — Золотые руки… Хоть и из одного места растут.

Тяжелая скоба легла в карман, чтобы не брякнула. Дверь поддалась с легким, жалобным стоном несмазанных петель.

Внутри воздух можно было резать ножом — за день жара настоялась, сварив ароматы гвоздики, лавра и дешевого кофе в густой, удушливый кисель.

— Не топать. — Команда читалась по губам. — Работаем.

Первым делом — к прилавку. Рывок выдвижного ящика кассы. Пустота. Лишь пара сиротливых медных грошей, забытых в щели на размен.

— Умный торгаш, — кольнуло профессиональное разочарование. — Ну ничего. Возьмем натурой.

Кремень уже хищно нацелился на полки с «элитным» чаем. Лапа сгребла банку с драконом, явно намереваясь с наслаждением размозжить ее об пол.

— Не трожь! — шипение вышло змеиным. — Это мусор. Там ничего нет, кроме нашей глупости. Берем то, что весит мало, а стоит дорого. То, что продать можно или сожрать.

— Сахар! — алчно выдохнул Сивый, вертя головой в поисках синих конусов.

— Ты че, дурак? Сахар — по гривеннику фунт, а чай, даже самый скверный, — вчетверо дороже!

— И чо брать? — уныло протянул грузчик, опуская мешок.

Чиркнула спичка — риск, но оправданный.

— Вон те. «Кирпичи».

На нижней полке чернели плитки прессованного чая. Того самого, что лавочник звал солдатским. На вид — кусок гудрона, но товар честный, крепкий, неубиваемый. Валюта для любого рынка, для любой казармы.

— Грузи весь ряд, — по-хозяйски распорядился я. — Если чай в кирпич спрессован — он уж точно не спитой!

Пока парни сгребали плитки, наполняя холстину глухим, тяжелым стуком, взгляд зацепился за пестрые жестянки повыше. «Георг Ландрин».

— Оп-па. А вот и десерт.

Монпансье. Леденцы. Маленькие, звонкие баночки, набитые цветными льдинками. Товар легкий, ходовой. Дюжина банок исчезла в моих карманах, еще столько же с веселым грохотом посыпалось в мешок к Сивому.

— Хватит! — Команда прозвучала через две минуты. — Жадность всегда губит. Уходим.

Мешки набиты ровно в меру — бежать можно, не выплевывая легкие. На улице воздух ударил в ноздри прохладой, пьяня после этой пряной душегубки.

— Все? — Кремень смачно сплюнул на крыльцо. — А витрину?

— Погоди. Щас все будет.

Первым делом, нырнув обратно в лавку, я открыл форточку в боковом оконце. Затем, выйдя вновь наружу, закрыл замок.

Дужка скользнула обратно в петли. Провернул ключ. Рывок для проверки — держит. Теперь лавка выглядела так же невинно и неприступно, как пять минут назад. Все закрыто. Все надежно.

— Пусть утром сюрприз будет. — Кривая усмешка сама наползла на лицо. — Представь рожу приказчика. Замок цел, дверь закрыта, а внутри — шаром покати. Он же умом тронется, гадая, как мы сквозь стены прошли. А потом хозяин увидит, что форточка открыта. Решит, что приказчик забыл ее вечером закрыть и к ним залезли через нее. Выгонит эту гниду пинком под зад, да еще жалование удержит. А потом, через годик–другой, мы, пожалуй, еще раз к ним наведаемся. По старой памяти. Ибо не хрен!

Кремень перевел взгляд с закрытой двери на меня. В глазах мелькнул суеверный холодок.

— Демон ты, Пришлый…

— Двигаем. В тень. Живее.

Мы нырнули в черноту подворотни, оставив за спиной спящий проспект и ограбленного мошенника, который посапывал в своей постели, уверенный в надежности замков с клеймом «Мастерская Глухова». Красота.

Свистнули легонько, и к нам тут же вернулись Шмыга и Штырь.

— Ну чаво? Как? — полез сразу Штырь с расспросами.

— Кучево, — не удержался от похвальбы Кремень.

Мы уходили, петляя в переулочном лабиринте, как тени, тяжело нагруженные ароматной и сладкой добычей. В стае царило шальное, граничащее с истерикой веселье. Адреналин, схлынувший было после вскрытия замка, теперь пузырился в крови дурной радостью.

И тут шестое чувство шепнуло «Стой!», внутренняя сигнализация, отлаженная девяностыми и боями в горах, взвыла, прежде чем мозг осознал угрозу. Рука сама взмыла вверх, рубя воздух жестом «Внимание!».

Парни, едва не врезавшись мне в спину, застыли.

Тишина. Липкая, ватная тишина окраины спящей столицы. А потом сквозь нее, как гвоздь, проступил Звук.

Скрип… Цок… Скрип… Цок…

Где-то впереди, за поворотом. Подкованный каблук, чеканил по булыжнику приближающийся приговор…

Так не бредут пьяницы, возвращающиеся от девочек, не шаркают работяги. Так ходит Власть, проверяющая свои владения.

— Карман! — одними губами выдохнул Кремень, кивая на глубокую нишу — глухой проем заколоченных ворот доходного дома.

Мы вжались в спасительную щель, провонявшую сырой штукатуркой. Сложнее всего пришлось Сивому: с его габаритами медведя и двумя мешками в охапке он категорически не желал становиться невидимкой. Пришлось буквально утрамбовать его в угол коленом.

Шаги приближались — медленные, но неотвратимые. Обладатель сапог никуда не спешил — он знал, что эта улица, эта ночь и этот город принадлежат ему по праву сильного.

В дрожащее на ветру пятно света от газового фонаря вступила фигура околоточного надзирателя. Лет сорока, с лицом, вырубленным из мореного дуба, и жесткими щетками усов.

Выглядел он колоритно, хоть сейчас на лубок. Его торс плотно облегал темно-зеленый двубортный мундир.

В другой раз я бы, может, и хмыкнул над такой модой. Но сейчас было капец как не до смеха.

На шее этого щеголя змеился, уходя под мышку, ярко-красный витой шнур. А на поясе, оттягивая лакированный ремень, висела кобура. Этот шнур — нихрена не аксельбант. Это страховочный ремешок. Там, в коже огромной кобуры, спал «Смит-Вессон» нехилого калибра. Такая игрушка вышибает мозги и юношеские амбиции с одного выстрела.

Он прошел в паре метров от нашего убежища. Скрипнула амуниция. Звякнула цепь шашки о бедро. Дыхание перехватило, а пульс бился где-то в горле с таким грохотом, что казалось — эхо гуляет по переулку.

Надзиратель замедлил шаг. Повел носом, втягивая летний воздух. То ли почуял миазмы наших немытых тел и страха, то ли просто наслаждался прохладой.

Секунда растянулась в вечность. Тень фуражки скользнула по краю ниши. Спина в мундире начала удаляться.

«Пронесло», — мелькнула шальная мысль. Сведенные судорогой мышцы начали расслабляться. Сивый, до этого не смевший вдохнуть, позволил себе микроскопическое движение, чтобы сменить позу затекших рук.

Увы.

В недрах мешка, который Сивый прижимал к животу, что-то тренькнуло. Видно, одна жестяная банка с леденцами качнулась и прижалась к другой.

Дзынь.

Звук вышел тихим. Едва слышным. Будто комара прихлопнули. Но в ночной тишине он ударил набатом.

Ритм шагов на мостовой мгновенно оборвался. Скрип сапог смолк.

Мы замерли, превратившись в соляные столбы.

Околоточный медленно повернул голову в нашу сторону. Правая рука плавным движением легла на клапан кобуры.

В густой тени ниши нас не было видно.

— Кто здесь? — Его голос прозвучал спокойно, буднично и абсолютно без страха. — А ну, выходи!

[1] Мент — сыщик (Упоминается у В. Крестовского).