Японская война 1904. Книга вторая

Глава 15

Занавески на окне, зеркало, две свечки. Николаевской дороге уже больше полусотни лет, а вагон, где можно было бы работать, не теряя ни минуты, все никак не изобретут. Вон, на тверском заводе уже двухэтажные собирают[1], почти рота за раз взлезть сможет, а для чиновников не спешат ничего делать. Коллежский секретарь Огинский покачал головой, а потом снова сосредоточился на отчетах, которые ему нужно было просмотреть.

Вагон начал стучать, перебегая стрелки на подходе к Москве, и Владимир Иванович все-таки отложил бумаги. Иногда лучше подождать и потом сделать больше, чем рвать жилы и в итоге не успеть. Вот его младший брат решил, что будет строить карьеру на войне, даже остался в свите Куропаткина, потерявшего свой министерский портфель. И стоило ли оно того? Коллежский секретарь покачал головой, про себя, впрочем, радуясь, что скоро увидит Кирилла. Чины важны, но семья еще важнее, особенно когда твоему роду, твоей крови уже сотни лет.

Не то что этим выскочкам… Огинский на мгновение задумался, кто в последние годы умудряется прорваться в министерские кресла. Низкие люди с низкими мотивами, но даже они могли посвящать себя работе и за это можно было простить им некоторые слабости. С другой стороны… В окне показались платформы и фонари Николаевского вокзала: сегодня там было не очень людно. Что и не удивительно, учитывая, какой человек должен был присоединиться к их поездке.

Враг их партии, но в то же время Владимир Иванович искренне уважал Сергея Александровича. Великий князь, дядя царя, председатель Православного палестинского общества и Исторического музея — даже тень Кровавого воскресенья не омрачила его славы. И вот они вместе с Сергеем Юльевичем Витте вместе отправятся на Дальний Восток… Коллежский секретарь на мгновение задумался, почему и ради чего такой интерес к той малой войне. Но ответов у него не было.

Резкий гудок. Владимир Иванович чуть не уронил правый подсвечник, когда, обгоняя их на считанные метры, к соседней платформе подошел еще один поезд. Тоже министерский… Потребовалась всего пара мгновений, чтобы узнать поставленный третьим в состав вагон Вячеслава Константиновича Плеве. Мысли Огинского заметались, пытаясь понять, что это могло бы значить, но тут из-за окна донесся разговор обычных железнодорожных работников.

— Общий состав надо будет собрать.

— Почти десять вагонов первого класса… Придется эшелон артиллерийского управления на запасные пути перевести.

— Ничего. Меньше будут стрелять, больше солдат выживет.

— А может, наоборот? Меньше будут стрелять, и больше наших убьют?

— Ну, ты какие-то глупости говоришь.

— А ты нет? У меня, кстати, младший брат сегодня на восток уезжает, добровольцем.

— Ну ладно тебе, не горячись.

— А чего не горячиться? Сегодня уедет, 15 июля там — лето, самое жаркое время на войне. Так что чем больше мы вагонов к нашим сможем пропустить, тем лучше…

Владимир Иванович отвлекся от разговора, в котором уже больше не было ничего интересного. Значит, Плеве тоже поедет с ними, и уже 15 июля[2] они все будут на месте. Огинский не понимал почему, но ему казалось, что в этот момент изменилось что-то очень важное.

Впрочем, долго сидеть без дела он себе позволить не мог. Работа никуда не делась, а под Тулой, в крайнем случае под Ряжском, министр о нем точно вспомнит.

Тонояма Танегучи поднял покрытые кровью руки.

— На сегодня хватит, — кивнул он ассистирующим ему фельдшерам и младшему доктору Тайдзи.

Те тут же бросились прибираться: три застывших на операционных столах тела были определенно мертвы, и с ними можно было уже не церемониться.

— Что думаете, господин главный военврач Танегучи? — Тайдзи вежливо поклонился, задавая уже ритуальный вопрос. Именно так, отвечая своему помощнику, начальник медчасти первой армии Куроки приводил в порядок и структурировал свои мысли после очередного эксперимента.

— Думаю, что исследования переломов в основании черепа мы пока оставим. Слишком хрупкие там кости, чтобы можно было рассчитывать на успех операции.

— Может быть, нужно просто больше времени? Мне показалось, что сегодня у вас почти получилось!

— Случайность, — отмахнулся Танегучи. — Тем более, генерал просил не очень проявлять себя, пока мы стоим на месте и ждем подкреплений. Китайцы могут начать волноваться. Вот если бы мы могли использовать русских пленных, было бы гораздо удобнее, но император все-таки ратифицировал Гаагскую конвенцию 1899 года. Мы не можем подвести своего микадо.

— Да, жалко, китайцы слишком хрупкие, — закивал Тайдзи. — И имитировать именно боевые раны довольно сложно. Если бы только начальник штаба Матсуиши разрешил вам провести по ним тестовые стрельбы…

— Если будем наступать, уверен, мы еще обязательно договоримся. А пока можно сосредоточиться на изучении нервных болезней.

— Вы делаете большое дело, господин Танегучи. Когда-нибудь потомки будут с уважением повторять ваше имя.

Они не договорили, прерванные резким грохотом пушек. Танегучи недовольно поморщился, ругаясь про себя на идиота Иноуэ. После того, как генерал 12-й дивизии не смог победить под Вафангоу и с позором вернулся в 1-ю армию, его словно подменили. Отказавшись от всех приданных ему германских инструкторов, он сам принялся за обучение своих полков, ссылаясь на какую-то новую русскую стратегию. Однако, если бы русские были столь хороши, разве их армия считалась бы столь слабой?

Танегучи представил, как вечером выскажет этот аргумент Хикару Иноуэ, и тому просто нечего будет ответить. С другой стороны… Старший военврач смотрел, как сотни лошадей, собранные по всей армии, учатся не бояться огня и перебрасывать на сотни метров телеги с закрепленными на них горными пушками. Как солдаты тренируются быстро их собирать на месте и открывать огонь меньше чем за минуту. Это выглядело странно, ново, непривычно, но и… Очень грозно.

А смогут ли сами русские, придумавшие эту стратегию, что-то ей противопоставить?

За первый день похода я заставил наших выложиться на полную, выдав положенные 50 километров, и мы это сделали. Добрались до устья Айхэ. Вернее, до деревни Тен Чуи Чан, раскинувшейся буквально в паре километров от него. Честно говоря, можно было остановиться и в поле, но… Поля все одинаковые, а деревня, которую мы заняли, заодно отработав схему развертывания, словно подчеркивала, что все старались не зря.

А еще тут было удобнее проверить пару наших наработок.

— Поручик Чернов, сколько времени вам нужно для развертывания вышки? — спросил я молодого парня, который за Вафангоу и наши забеги с катушками телеграфа получил свое первое офицерское звание.

— Уже! Уже, господин полковник! — тот аж покраснел, но зря.

Приданные взводу связи солдаты действовали слаженно, и каждый четко знал свой маневр. Один раздвинул похожую на удочку-телескоп антенну. В походном состоянии она занимала всего два метра, но внутри основной секции было еще четыре, позволявшие забраться аж на десять метров в высоту. А если с крыши дома, то и того выше. Естественно, сама по себе такая конструкция держаться не могла, поэтому на верхней секции было закреплено специальное деревянное кольцо, куда крепились четыре каната-растяжки, которыми и занимались остальные солдаты.

— Готово! — выпалил Чернов ровно через две минуты, проверив правильность установки с помощью спиртового уровня. Тут я не физик, и не скажу почему, но, когда мы выдерживали угол в 90 градусов, связь работала гораздо чище.

— Крепко стоит, — я пошатал мачту, а потом кивнул, чтобы Чернов начал разворачивать наш искровой передатчик.

Между прочим, японский, и на борту деревянной коробки еще можно было разглядеть полустершиеся иероглифы «Акаги». Вообще, я не соврал Куропаткину, когда сказал, что японцы подорвали свои станции связи. Но если книги с кодами мы восстановить не могли, то вот сам прибор — почему нет. Мои китайцы заменили поврежденные пластины, медную проволоку я просто взял у интендантов, ну а намотал ее уже сам капитан Городов. Мой старший связист тоже получил повышение, и я бы ему еще отдельную медаль дал за усидчивость и твердую руку.

В общем, передатчики мы восстановили. Один, с «Цукуси», как более пострадавший, оставили в корпусе, а второй, с «Акаги», прихватили с собой.

— Начинаю, — Чернов с волнением взялся за ключ, и искра за искрой отбил тестовое сообщение.

Минус таких древних радиопередатчиков — очень широкий спектр радиоволн, так что одна сторона всегда могла слушать другую, поэтому вместо классического Морзе мы использовали собственную последовательность длинных и коротких сигналов.

— Работает… — после минуты тишины уже наш приемник начал подавать признаки жизни, и где-то через минуту Чернов торжественно поднял голову. — Доброе утро, Маньчжурия! Это наши! Работает!

— Кто-то сомневался? — я грозно обвел всех взглядом. — Тогда… Отдыхайте, в течение получаса к вам подойдет штабс-капитан Кутайсов с отчетом о нашем походе для Ляояна.

— Так точно. Думаю, до вечера сможем передать не меньше полутысячи слов! — связист радостно вытянулся, ну а я двинулся дальше.

Лагерь жил своей жизнью, каждый знал, что ему делать. Одни готовили места для ночевки, другие на всякий случай возводили оборонительные линии, третьи разъезжались во все стороны для контроля окрестностей. Первые новости передадут уже минут через двадцать с помощью зеркал, и Кутайсов как раз сможет включить полное описание обстановки в свой отчет. Вообще, я не очень люблю бумажную работу, зато точно знаю, что ее очень любит начальство. И если удастся красиво показать, как можно держать руку на пульсе даже самых удаленных отрядов, связь в армии точно начнет развиваться еще быстрее.

И тут я заметил единственного человека, который казался потерянным и явно до конца не понимал, что именно ему нужно делать.

— Полковник Ванновский, — поприветствовал я его. — Как идет работа по вашему направлению?

— Кхм… — тот растерянно закашлялся.

— Вы уже допросили местных, чтобы узнать их взгляд на обстановку вокруг, а потом сравнить с донесениями нашей разведки?

— Да, сейчас начнем, — Ванновский сразу же приободрился.

Вот такой он человек — на самом деле неплохой, просто не умеет ничего. Но если поставить ему цель и объяснить, что именно делать, то горы может свернуть. Причем по-своему. Ленивый и не терпящий никакого дискомфорта, раньше он просто делал свою работу по минимуму. Сейчас же, осознав, что его в покое никто не оставит, Ванновский начал учиться. Не потому что сдался, а потому что, зная, что делать, можно было тратить на это гораздо меньше времени. По этой же причине он каким-то чудом смог выбить у Жилинского расширение штата, и теперь ему помогало целое отделение жандармов. Синие мундиры, судя по всему, совсем не ожидали оказаться на передовой, однако полковник с известной, как оказалось, фамилией строил их без всякой жалости. И мало-помалу, но процесс шел.

С моей стороны нужно было просто продолжать следить за результатом и подсказывать Ванновскому, на что обратить внимание. Ничего экстраординарного, обычная логика и здравый смысл, но для полковника, словно открывающего для себя целый новый мир, и этого было достаточно.

— Лучше начать со старосты, — как бы между делом посоветовал я. — Потом сверить его слова с другими местными. В идеале найти тех, кто этого старосту не любит, так можно будет узнать то, о чем не принято распространяться. Обязательно разговорить нескольких детей: они часто замыкаются перед чужаками, но в то же время могут между делом выдать то, что другие не расскажут даже под пытками. И еще…

— И еще надо будет найти агентов на долгосрочную перспективу, — Ванновский собрался и продолжил уже за меня.

— Верно, — кивнул я. — Тогда до полуночи буду ждать первого отчета.

Теперь и со стороны нашей разведки закипела деятельность, а мне только и оставалось, что ждать новостей.

На следующий день мы совершили еще один переход до деревни Тун Ян, возле которой и планировали ждать продвижения японцев. Разъезды пока никого не заметили, но мы раскидывали свои сети во все стороны, все дальше и дальше, в то же время укрепляя тыл и готовясь к любому развитию ситуации.

Откуда-то со спины раздались шаги. Громкие, немного неуклюжие, с легким пошаркиваем на правую ногу.

— Ждете? — спросил Джек Лондон.

Если честно, я не хотел брать его в этот поход — слишком уж скоротечно тут все может закончиться. Но писатель напомнил о нашей сделке, по которой ему была обещана возможность вести полную летопись этой войны, и пришлось соглашаться.

— Жду.

— А это нормально, что полковник, фактически генерал, лезет куда-то на передовую всего лишь с одним-единственным батальоном?

— Как можно отправлять людей на смерть, если ты не проливаешь кровь, не рискуешь вместе с ними?

— Но если вы погибнете от случайной пули, снаряда — кому от этого станет легче?

— Ну, совсем уж на передовую я не лезу, — немного грустно усмехнулся я. — Зато смогу своими глазами увидеть работу отряда, на котором мы отрабатываем новые стратегии для всего корпуса. И это уже дорогого стоит.

— А ведь и правда, вы с Корее точно так же с парой рот придумали стратегию, а потом уже всем полком реализовали. Тут то же самое?

— Даже больше. Тогда мы отрабатывали тактику ударного отряда, которая перекрывала лишь малую часть будущих задач. Сейчас же мы должны будем проверить в деле все новые идеи, кроме разве что тех, которые связаны с железными дорогами.

— А с ними связано много.

— Увы, сюда их не протянуть. Может быть, позже, — я на мгновение задумался о том, получится ли у Мелехова с железнодорожниками довести до ума идею состава для укладки рельсов. Вроде бы ничего сложного в теории, но сколько подводных камней вылезло, стоило нам только приступить к поискам решения!

— Я, кстати, к вам не просто так, — неожиданно Лондон хитро улыбнулся. — Я тут не удержался, воспользовался вашим беспроводным телеграфом в личных целях, и… Мне как раз передали ответ. Рассказы «Корейский волк», «Река волка» и «Железная дорога волка» вышли в печать сразу в Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Токио.

— Я правильно понимаю, что это про меня? Сражения в Корее, на Ялу и наша прогулка до Квантуна, туда и обратно. Кстати, почему волк?

— Это все, что вас интересует? Не хотите узнать, что именно я про вас написал?

— Зная вас и что вы видели, я не сомневаюсь, что вы написали правду. Поэтому у меня только два вопроса. Почему волк и не добавили ли вы случайно любовную линию? А то я про вас, писателей, слышал — вам бы лишь приукрасить.

— Волк — потому что это сильное животное. Он часть стаи, но в то же время силен и сам по себе. Однако одинокий волк — это тот, кого бросили, кто оказался слаб. Сильный волк всегда рядом с кем-то. Он жесток к врагам, но может быть мягок к тем, с кем живет и охотится… — Лондон говорил быстро, отрывисто, почти не думая. Было видно, что он много и часто размышлял над этим образом.

— Вы не ответили про любовную линию, — я улыбнулся, думая, что эта шутка оказалась удачной. Вон как писатель покраснел.

Покраснел? Нет!.. Не-е-е-ет!

— Серьезно? — я посмотрел на Лондона, и тот смущенно отвел взгляд. — С кем вы меня свели?

— С пленной японкой из благородного рода, — писатель на мгновение расцвел. — Сначала вы были врагами, даже пытались друг друга убить, но потом осознали, что вражда — это только повод скрыть настоящие чувства.

— Чушь!

— Издатель сказал, что это будет важно для продаж, и я подумал, что раз это не повлияет на правду войны, то почему бы и нет.

Мне только и оставалось, что тяжело вздохнуть. Не бить же своему полковому писателю морду.

— У вас есть текст? Я должен посмотреть, — я задумался о том, как такая книга может повлиять на мою репутацию.

— Видите! — неожиданно обрадовался Лондон. — Вы раньше не хотели смотреть, а как узнали про любовь, сразу засобирались. Значит, прав был издатель!

— Текст! — рявкнул я.

Сайго непросто приходилось последние недели. С тех пор как Макаров откуда-то притащил два десятка маньчжуров, взявшихся наводить порядок в нестроевых частях, ему постоянно приходилось напрягаться, чтобы не попасться им на глаза. Если обычным крестьянам было абсолютно плевать на форму его лица и носа, то эти-то сразу опознают в нем японца, а там и скрутят без лишних разговоров. В такой обстановке было не до поисков возможности для разговора с Макаровым.

В итоге Сайго оказался даже рад, что так все случилось. Он-то и не подозревал об этом, но, прочитав одну их копий разошедшейся по Ляояну рукописи Джека Лондона, неожиданно узнал о тайной стороне жизни полковника. О его любви… И, судя по описанию, его половинкой могла быть только Казуэ! Невероятно, но книги не стали бы врать о столь важных вещах, и теперь молодой Такамори напряженно думал, что же ему делать дальше.

Как помочь сестре, как помочь полковнику, как исполнить свое обещание, чтобы не разрушить чужое счастье.

[1] Выпускать их начнут только в 1905-м, но вот работы уже начаты.

[2] Министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве был убит брошенной в его карету бомбой 15 июля 1904 года. После этого за 2 года сменилось 3 министра, а в 1906 году этот пост занял Петр Аркадьевич Столыпин. Теперь именно так уже не получится.