Японская война 1904. Книга вторая

Глава 10

Сижу, пью чай, иногда отвлекаюсь на шорох под крышей. Кажется, у генерала завелись весьма крупные мыши, но даже им было не отвлечь Куропаткина от экзекуции. Вопросы, порой противоречащие друг другу, сыпались один за другим.

— Почему оторвались от Одишелидзе, оголив его левый фланг и подставив под японское окружение?

— Почему не передали точную численность идущей за вами дивизии Иноуэ?

— Почему сначала уклонились от боя и ударили по японцам лишь после почти часовой паузы?

— Почему приняли командование корпусом вместо того, чтобы найти старшего по званию и уточнить у него актуальные задачи?

— Почему вывезли так мало раненых?

— Почему использовали поезд для эвакуации, но не для поддержки атаки?

Я сначала хотел было спорить, а потом подумал… зачем? И устроил этакую итальянскую забастовку: отвечал со всеми деталями операций, со всеми причинами, по которым принял то или иное решение, представлял, что передо мной человек, который искренне хочет во всем разобраться, помочь, и сам так же искренне работал вместе с ним. Даже не злился! А вот Куропаткина мое спокойствие сначала раздражало, а потом он не выдержал и резко поднялся с кресла.

— Вячеслав Григорьевич, вы совсем не боитесь той ответственности, которую вам придется нести перед Россией за свои поступки?

— Родины бояться не буду, — вырвалось в ответ само собой. Все-таки сумел Куропаткин меня расшатать.

Генерал на мгновение замер, а потом медленно опустился обратно в кресло.

— Значит, правду про вас говорят? Бесстрашный, умный и без политических амбиций.

— Не сказал бы, что их нет, но они точно не на первом месте.

— Спокойны, кроме вопросов, которые касаются вашей верности. Паталогически честны, при этом на поле боя тактику и даже стратегию строите на введении врага в заблуждение, — Куропаткин смотрел на меня и словно готовил строчки для личного дела. — Как вы сами видите, в чем сила и успех ваших операций? В двух словах!

— Огневая мощь и маневр.

— Да, вы на этом многое строите. Собрать побольше пушек, солдат, а потом хотя бы на небольшом участке фронта обеспечить им преимущество. Вроде бы банальность, но пока это работает.

— Чем проще удар, тем сложнее от него защититься. Охват флангов, как у Мольтке, который так любят японцы, тоже довольно прост, но помогло ли это французам?

— Не будем пинать наших союзников, даже когда их нет рядом, — Куропаткин неожиданно грозно свел брови. — Вернемся к вам. Вы думаете, что и дальше вашей тактики будет хватать для победы? Мобильные драгуны, чтобы нащупать слабость врага, полевые железные дороги, чтобы собрать в нужном месте свои силы?

Главнокомандующий склонил голову набок, ожидая моей реакции. И я был впечатлен. Конечно, то, что Куропаткин назвал аналоговый мотострелковый батальон Хорунженкова драгунами, говорит о том, что он еще не до конца понял всю суть таких частей и смотрит на них с позиции старой тактики. Но вот то, как он четко дорисовал картину позиционного маневра с помощью рокадных дорог — это уже впечатляло.

— Мне бы хотелось использовать дороги еще шире, — пояснил я. — Представьте! Линии для подвоза боеприпасов прямо к передовой, туда, где их вечно не хватает. Линии для вывоза раненых, чтобы каждый солдат максимально быстро и максимально качественно получил всю положенную ему помощь. За счет этого же мы сможем отказаться от врачей на передовой, собрать их всех именно в дивизионных госпиталях и выше. И та ужасная нехватка персонала, которая будет нас ждать после первого же большого сражения, окажется уже не так страшна. Ну и третий вариант… Как вы и сказали, железные дороги могут сделать нас гораздо сильнее. Но насколько? Мне кажется, пока еще никто до конца не представляет все те возможности, до которых уже рукой подать. Вот что бы вы сами сделали, если бы враг мог перевозить по батальону на 15–20 километров каждый час? И это с одним эшелоном, по одной линии! А если собрать целый узел, если подготовить транспорт — в ночь вы уйдете с равным противником перед собой, а утром его будет уже в 2–3 раза больше. Причем в атаку на вас пойдут не только подходящие передовые части, которым еще полдня собираться, а уже развернутые полки и дивизии!

Я замолчал и поспешил сделать глоток чая, прогоняя накопившуюся сухость во рту.

— Что бы я сделал? — Куропаткин задумался вслух. — Что бы я сделал?.. В описанной вами картине у меня как у отстающего командира не так много вариантов, кроме как положиться на храбрость солдат, крепость построенных бастионов и скорость идущих подкреплений. Вы же читали мои работы и знаете, что просто собрать больше войск, чем у врага — вовсе не гарантирует победу.

— Но сильно ее упрощает.

— И все же вы многое упускаете. Давайте по порядку: как старший офицер со старшим офицером. Для начала ресурсы, которые вы хотите получить, не бесконечны. Обычные железные дороги строят долго, полевые — стоят дорого. Вагоны, паровозы с узкой колеей — как военному министру мне пришлось заплатить миллионы рублей, чтобы они появились в армии. И что будет уже через один день предложенного вами использования? Паровозы для раненых и боеприпасов будут подбиты японской артиллерией. Один подход может быть успешен, два — уже чудо, три — гарантированное накрытие. Сначала путей, потом и самого состава.

— Если сделать сеть железных дорог и прикрывать артиллерией ее работу, то все возможно. А сами вагоны можно бронировать: на передовой нам будет не так важна скорость, как возможность выдержать случайный обстрел.

— Если бы это сказал кто угодно другой, я бы подумал, что он недооценивает японцев. Почему же вы, Вячеслав Григорьевич, перестали верить в их возможности?

— Я верю в них и именно поэтому хочу противопоставить им не только нашу силу, но и движение. Знаете, как в физике: энергия — это масса, умноженная на скорость.

— Неожиданное сравнение, — Куропаткин задумался, и я чувствовал, что сейчас решается моя судьба. Что перевесит: странная пассивность самого главнокомандующего или же мои победы, шум в прессе или… его же любовь ко всему новому, что всегда отмечали даже противники генерала.

— Я думаю, вы много сделали для России, и перевод в столицу будет вам достойной наградой…

Слова Куропаткина потонули в белом шуме. Ссылка? В такой момент? Да ни за что!

— Прошу прощения, я не согласен оставить действующую армию, — я отставил кружку, поднялся со своего места и вытянулся в струну.

— Сядьте.

— Я не согласен оставить своих солдат и офицеров.

— Готовы нарушить приказ?

— Готов выполнить любой приказ, но здесь… С армией!

Мелькнула предательская мысль, что уже наработанной репутации может хватить, чтобы добиться чего-то в Петербурге. Особенно когда последующие поражения будут некрасиво смотреться на фоне моих первых успехов. Но… От одной мысли, что мои (!) полки, мои люди будут гибнуть просто так, потому что я их предал и бросил — от этого меня просто трясло.

— Это не вам решать, полковник, — мне напомнили мое место.

— Знаете, генерал, как говорят? На войну не просятся, но от нее и не бегают.

— С таким речами вы будете пользоваться популярностью в столице…

Я чувствовал, что Куропаткину плевать на меня, на мои аргументы. Было что-то важное лично для него, в чем я ему мешал, и это перевешивало любые риски. Так, может?..

— Алексей Николаевич, вы же понимаете, что мне плевать на политические очки, которые мне принесет этот перевод, — я решил сделать ставку на свою репутацию, ту, о которой мне рассказал Одишелидзе. Пусть хоть в этом интриги хитрого грузина принесут пользу.

— Что вы имеете в виду? — генерал насмешливо смотрел мне прямо в глаза.

— Кажется, я не очень хорош в намеках. Давайте лучше прямо, — я рухнул обратно в свое кресло. — Знаете, я ведь читал ваши работы, читал, как вы разбирали подобные кампании, когда одна из сторон по-кутузовски отходит, чтобы собрать силы и потом дать главный бой на своих условиях. Так вот в них вы всегда предельно четко выделяли: нельзя в таком случае соглашаться на малые сражения помимо тех, что необходимы для маневра. А то враг, почувствовав вкус победы, к решающему моменту станет гораздо сильнее, чем был изначально.

— Вы не забываетесь, полковник? — новый поворот в беседе Куропаткину совсем не понравился.

— Я вам в лоб говорю. Отправив сначала корпус Засулича, потом Одишелидзе, при этом выделив каждому из них немного меньше войск, чем было у врага, вы фактически гарантировали текущий статус-кво. Даже без военного гения японцев — а тут они превзошли все ожидания — второй корпус ни разу не мог победить. При этом осторожные командиры гарантировали, что он и не проиграет. Как результат: минимальные потери и отступление с нашей стороны и энтузиазм у японцев. Все по вашим учебникам![1]

— А давайте продолжим, — Куропаткин почувствовал что-то в моем тоне и успокоился. — Чего, по-вашему, я хотел добиться?

— Как я сказал, я не интересуюсь политикой, но… Если вспомнить Кутузова, то в начале войны он был в опале, но потом победы врага и наше отступление дали ему власть, достаточную, чтобы по его слову оставили и сожгли Москву. А после победы его влияние и репутация чуть ли не сравнялись с влиянием и репутацией самого Александра.

— Хватит! — оборвал меня Куропаткин. — Никто и никогда не собирается сравняться с царями! О таком не стоит не только говорить, но и думать.

— Зато о чем я могу думать, так это о том, что будет дальше. Если я прав, то рано или поздно придет время побеждать. И тогда разве вам не пригодится генерал, который понимает ваши планы и который умеет побеждать японцев?

— Генерал? — Куропаткин усмехнулся на мою оговорку. — Что ж, я вас услышал, полковник, и тогда, раз вы готовы в будущем смирять свою жажду крови, я дам вам шанс.

И главнокомандующий всеми нашими силами в Маньчжурии принялся расписывать мне свое видение ситуации. Сейчас к нашим позициям подходили три японские армии. Куроки наступал со стороны Кореи, от Ляодуна вдоль железной дороги двигался Оку и между ними формировалась на ходу и догоняла остальных будущая армия Нодзу. В моей истории на всех них вместе приходилось примерно 120 тысяч японцев, теперь с учетом мясорубки у Вафангоу уже наверняка меньше. По мнению же разведки и Куропаткина врагов, наоборот, было в два с половиной раза больше. И если по Куроки и Нодзу цифры были примерно похожие на правду, то вот Оку неожиданно приписали аж невозможные 200 тысяч.

— Таким образом, рассчитывать на успешные операции на юге нет никакой возможности, — подвел итог Куропаткин. — Мы будем отходить от частей Оку в сторону укреплений Ляояна и готовиться к бою уже с их поддержкой.

Спорить и пытаться убеждать его в слабости врага сейчас было бы глупо: точно не после того, как я пообещал держать себя в руках, чтобы остаться в Маньчжурии. Но хотя бы попытаться я был обязан.

— Простите. Но откуда у Оку может быть столько сил? Вы же смотрели наши донесения о бое у Вафангоу, японцев точно было меньше.

— Разведка уверена, что Ояма снял часть дивизий с Квантуна, ослабив Ноги. Но это и неплохо. Порт-Артуру будет полгече, а мы и так справимся. Когда придет время. И… Здесь скажу прямо, в этом есть и ваша заслуга. Ваш рейд к Цзиньчжоу, который заставил японцев понять, что оставлять слишком много сил в тылу было бы чересчур опрометчиво — за него и за его поддержку моих планов я вам искренне благодарен.

— Спасибо. Значит, Ялу и Вафангоу были лишними, а вот на Квантуне я молодец?

— Все верно, — Куропаткин усмехнулся. — Так вот, боюсь, когда враг перед вами будет столь силен, вы снова не удержитесь. Поэтому на юге вы не останетесь, а вот на восточном фланге 2-й корпус мог бы и пригодиться. Уже скоро генерал Бильдерлинг ударит Куроки навстречу, чтобы потрепать его…

— Опять малыми силами? — не удержался я и скрипнул зубами.

— Зачем же повторяться? Генерал Бильдерлинг получит в полтора раза больше солдат, чем будет у Куроки, вот только у меня есть сомнения, что он сможет реализовать это преимущество в горах и на марше.

— Опять небольшие потери, ощущение паники, мотивация у японцев и… Наконец, решающий бой у Ляояна?

Интересно, что бы сейчас сказал Куропаткин, если бы знал, что настолько раздразнит японцев, что и там потерпит поражение? Ради чего же он рискует?

— Все верно, — Куропаткин, кажется, даже представить не мог, что все может пойти совсем не так, как он запланировал. — Вы со 2-м Сибирским расположитесь возле старой китайской крепости Лилиенгоу, это в десяти верстах к северо-востоку от Ляояна. Приводите себя в порядок и, как придет время, прикроете отступающему Бильдерлингу его левый фланг. В большом сражении останетесь там же, но помните: никакой самодеятельности. Главная задача — держать линию, идти вперед — только после моего приказа. Все понятно?

— Но нам можно будет победить? Хотя бы на этот раз? — я сжал кулаки.

— На этот раз можно. Терять укрепления Ляояна было бы излишне расточительно, — голос Куропаткина звучал все-так же вкрадчиво, и я не мог избавиться от ощущения, что он говорит не все, что думает.

Алексей Николаевич Куропаткин думал, что недооценил потенциал заштатного полковника. Ладно, тот оказался умелым командиром, который был не чужд современных методов войны, но как четко он оценил и его, Куропаткина, политические мотивы. Конечно, Макарову не хватило опыта и знания столичных реалий, чтобы довести свои выводы до конца, но и сказанного было более чем достаточно.

В Санкт-Петербурге Куропаткину не раз приходилось сталкиваться с шантажом, но вот того, что в заштатной Маньчжурии кто-то посмеет ему угрожать, генерал не ожидал. Что радовало, при этом Макаров еще раз показал, что принципиально не собирается лезть в политику — это стало первым сигналом, почему Куропаткин решил все же заключить с полковником сделку. Вторым же была названная им цена — генеральские погоны. Очень много для того, кто даже не был слушателем Академии Генерального Штаба, и совсем ничто для него, Куропаткина.

После этого Алексей Николаевич уже спокойно обозначил Макарову его место на будущем поле боя, убедился еще раз, что тот готов держать себя в руках. А потом начались торги.

— Вы оставите мне 2-й Сибирский? — спросил дерзкий полковник.

— Сейчас от корпуса осталось 12 тысяч, почти без офицеров. Думаю, после ваших успехов я вполне могу доверить вам его восстановление.

Вот здесь уже Макаров не понял намека и попросил себе офицеров до полного штата. Как будто к нему можно было назначить кого-то выше подполковника! А на самом деле и кто пониже не особо горели желанием служить под началом столь низкого чина, которому самому бы место сохранить, а не о продвижении своих подопечных думать… Не успел Куропаткин это сказать, как Макаров тут же попросил новые чины для своих людей, которых уже назначил на те или иные должности. Пришлось выделить несколько внеочередных повышений, но не всем.

Куропаткин почувствовал, что начинает злиться, но тут Макаров словно специально взял и подставился. Попросил Георгия чуть не для половины своих солдат.

— Знаете, за что на самом деле дают эти ордена? — Алексей Николаевич с насмешкой вытащил одно из представлений, лежащих у него на столе. — Вот от генерала Самсонова. Во время отступления младший урядник Петров остался старшим в своем эскадроне, повел его на врага, потерял лошадь, когда переправлялся к японской позиции на другом берегу речки Жехианхэ, перешел ее по грудь в воде, захватил пулемет Гочкиса и, повернув его, подавил батарею из двух горных орудий, чем позволил остальным частям без потерь завершить маневр.

— Звучит невероятно.

— Бумага. Все записано, заверено, а значит, правда, — усмехнулся Куропаткин. — По крайней мере, я буду относиться к этому именно так. И пусть многие командиры на самом деле и приукрашивают успехи своих солдат и офицеров, но главное-то вы и так должны были понять. Чтобы получить Георгия, нужен подвиг. Именно подвиг, личный! У вас же… Подвиги были, например, у пошедших на прорыв тобольцев, потом во время ночной атаки японцев на поезде, у того поручика, которому вы лично писали представление за подорванные рельсы, но в остальное время… Солдаты просто отрабатывали приказы.

— То есть, — набычился Макаров, — если командир молодец и все продумал, то у его солдат просто не будет возможности для подвига?

— И тогда Георгия положено выдать уже офицеру. Кстати, можете гордиться, на вас подпишу назначение на 4-го Георгия за Цзиньчжоу и 3-го за Вафангоу. Вы же понимаете, что это значит?

Куропаткин не договорил: каждый офицер прекрасно знал, что Георгий 3-й степени — это уже генеральский орден. Так что пусть Макаров порадуется, что его условия приняты. Заодно и всем со стороны станет ясно, на чьей стороне он теперь будет работать.

Макаров сделал вид, что ничего не понял, но поблагодарил, закрепляя сделку, и после они уже как свои люди принялись обсуждать детали снабжения. Куропаткин под конец даже расщедрился и пригласил полковника на прием через два дня: там как раз должны были приехать несколько выпускников Николаевской Академии, и Алексей Николаевич разрешил будущему генералу выбрать себе пятерых офицеров для будущего штаба. Пусть знает, что его новый покровитель умеет быть щедрым.

Иду, ругаюсь… Куропаткин — жадная сволочь. Умный, конечно — вон какие интриги крутит — но сволочь, которая плюет на чужие жизни. И жадный: выдал мне всего пятнадцать километров тахтаревки, а сначала хотел и вовсе десять. Мол, немного у меня уже есть, а от Ляояна до моих позиций как раз десятка. Не на того напал! Не дав сбить себя с толку орденами и какими-то желторотыми юнцами из Академии, я напомнил генералу, как он сам рассказывал, что японцы будут пытаться уничтожать наши дороги. Поэтому нужно будет строить несколько линий, поэтому нужен будет запас секций.

К счастью, договорились. К не меньшему счастью, меня не смогли выставить из армии. Есть ощущение, что я только что подобно Фаусту заключил свою сделку с совестью, и надеюсь, мне не придется об этом пожалеть… Неожиданно я почувствовал на себе чужой взгляд и тут же выхватил пистолет, направив его в черный переулок справа от себя.

— Кто здесь? Выходи! — мой наган смотрел точно на кучу мусора, наваленную возле двери генеральской кухни. Именно там, за мешками и ящиками с обрезками продуктов, я и почувствовал движение.

— Три… Два… — я начал обратный отсчет, и ночной гость не выдержал.

Мгновение, и в тусклом свете масляного фонаря показалось бледное лицо с узкими глазами. Сначала я подумал — японец, но через мгновение разглядел длинную косу, которую в отличие от цивилизованных островных соседей носили следовавшие традициям предков китайцы.

— Шан Сяо, — незнакомец назвал меня полковником, а потом вежливо поклонился.

[1] Этого не пишут прямо, но… Все, что сказал главный герой про труды Куропаткина, правда. Он действительно действовал словно против всего, что сам писал все эти годы. И, учитывая принадлежность бывшего военного министра ко вполне определенной группе в правительстве, чьи интересы такое течение войны более чем устраивало, нам кажется, что это не совпадение.