Японская война 1904. Книга вторая

Глава 11

Сайго Такамори был уверен, что сегодня убьет Макарова. Ему даже удалось пробраться в генеральский дом под крышу, где он готовился нанести последний удар. Никаких иллюзий, что ему удастся выбраться живым, у Сайго не было, но, чтобы спасти честь семьи, он был готов умереть. Вот только, как когда-то уже было в русском лагере, полковник опять удивил его своим отношением к Японии.

— Тэнно хэйка, бандзай! — Макаров повторил крик идущих в атаку японских токкотай, отрядов смертников, которые жертвовали собой ради императора. Отсюда и клич: десять тысяч лет жизни тому, ради кого они умирали.

Сайго замер, осознав, что не сможет сделать следующий шаг. Ради императора — того, кем тот был раньше, защищая свои, а не чужие традиции — он бы не сомневался. Но ради сестры, ради шантажа предательницы — нет, он не был готов убить такого достойного врага. Тому, кто так уважает Японию, было бы неправильно наносить удар в спину.

Причем Макаров уважал именно старую Страну восходящего солнца!.. Сайго даже без чужих приказов продолжал следить за 22-м полком и поэтому видел приезд в Ляоян русского медицинского поезда. Поезда, на котором было написано имя его отца. Тэнно хэйка — десять тысяч лет славы — не должны сгореть за такие короткие мгновения. Почему какой-то чужак помнит и ценит больше, чем все японцы, чем он сам?

Эта мысль была такой яркой, что Сайго на мгновение замер, а потом решительно кивнул. Он понял, он принял решение. Род Такамори сохранит свою честь, но не через убийство одного, пусть и сильного, врага, а через то, что снова попробует вернуть Японии ее прошлое. И Сайго знал, кого будет просить о помощи в этом нелегком деле. Кто поймет его, кто сможет научить…

Выскользнув из генеральского дома, он тихо спрыгнул в переулок, чтобы обогнать Макарова и, наконец, поговорить прямо, но того уже ждали. Сайго пришлось затаиться, чтобы не выдать себя, из-за этого он пропустил весь разговор полковника и странного китайца, но ничего страшного… Молодой Такамори был спокоен: как только он осознал, в чем заключается истинная цель его жизни, он больше не торопился.

Неизвестный китаец оказался моим телохранителем. Как выяснилось, Мин Тао и его союзники решили, что мне нужно прикрытие от возможных неприятностей со стороны местных криминальных элементов, и Мин Ши должен был присматривать, чтобы никто не нарушил договоренности. В любой другой день после такого я бы просто пожал плечами — хотя играть в свои игры, пусть — но тут задумался…

Куропаткин во время нашего разговора ловко обошел все мои вопросы про пополнения, и выходило, что я мог рассчитывать только на тех, кто есть и кто в ближайшие недели сможет выписаться из госпиталя. И да, раненых мы сдали почти 6 тысяч человек, и многие из них еще помогут нам в бою, но… Даже если они вернутся в полном составе, в корпусе будет всего 18 тысяч солдат — очень уж скромно для тех целей, что у меня были. И тогда, если нельзя усилить строевые части, я решил взять свое за счет нестроевых. Тем более, учитывая планы с железными дорогами, стандартных 220 человек на полк было катастрофически мало. Но вот если добавить к ним на постоянной основе моих китайцев или даже не только их, то уже появлялись варианты.

Я рассказал о своих идеях Мин Ши, просто чтобы проверить, не упускаю ли что-нибудь важное, но парень неожиданно оказался гораздо полезнее, чем это виделось на первый взгляд.

— Чжунго не очень хорошие рабочие, но я брошу клич, и многие мань чжоу придут в твой корпус десятниками. Они проследят, чтобы каждый работал как положено.

— Цена? — тут же спросил я, моментально прикинув разницу. Одно дело, когда я мог привлекать китайцев только на подсобные тяжелые работы, и совсем другое, если получится доверить им что-то более сложное.

— Нам хватит того, что мы сможем учиться у такого шан сяо, как ты, — просто ответил молодой парень с косой, и столько стояло за его словами.

Быстрый ответ — значит, это не его решение, а Мин Тао и тех, кто стоит за ним. Какая-то сила внутри Китая хотела учиться, хотела обрести новые возможности, и вот вопрос — зачем? А если мы продолжим, тогда что я получу в итоге? Новое китайское восстание? Удар в спину России, когда мы будем меньше всего его ждать?.. Моя подозрительность, без которой было невозможно представить себя в будущем, трубила тревогу, вот только… В этом времени я научился и кое-чему другому. Сразу же вспомнился капитан Хорунженков и его сожаления о том, что Китай утратил самостоятельность, перестал быть союзником. Так, может, наша сделка поможет это исправить? Россия ведь не боится договариваться со своими соседями на равных? Я вот точно не боюсь.

С другой стороны, а зачем гадать за других? Промолчит Мин Ши или нет, даже тишина станет ответом.

— Ваши планы на Маньчжурию?

— Это наша родина.

— Ваши планы на родину, когда станете сильнее?

— Она должна сохраниться.

— Сама по себе или возможны компромиссы?

— Мы были частью Китая, мы можем быть частью другой империи. Важно не название, важно, что вы с союзниками идете по одному пути.

— Вы не боитесь предать своих предков? Их выбор?

— Их выбор — это их выбор, наш — это наш. Предки помогают, но не управляют нами.

Я невольно покачал головой: все-таки мы с китайцами слишком уж отличаемся. Вернее, с маньчжурами. Когда-то они захватили Китай, но так и не стали тут своими. Древняя родина значила и значит для них больше, чем то, что было их всего-то несколько веков… Возможно, в будущем у нас получится лучше понять друг друга, а пока, пожалуй, просто остановимся на изначальной договоренности.

Вот так сумбурно все и закончилось. Хотелось бы сказать, что уже на следующий день я смог со всем разобраться, но у меня до этого даже руки не дошли. С рассвета и до самого заката просидел за бумагами. Надо было подготовить отчеты по своей линии, потом проверить снабжение, а для всего этого нужны были цифры. По моим поручениям в этот день бегало с десяток адъютантов и морщили лбы все до последнего офицеры, но вроде бы получилось ничего не упустить.

Точные потери вплоть до каждого отделения, точные остатки как военного, так и хозяйственного припаса. Что-то принадлежало нам официально, что-то надо было принимать на баланс… Причем канцелярия Куропаткина завернула мои первые записки, поставив вердикт, что нет в реестре причины постановки на учет «захвачено у японцев». Пришлось поменять на «взято по воле Божьей». Не знаю, было ли уже это в реестре или до чиновников дошли слухи о моей сделке с главнокомандующим, но дальше спорить никто не стал. Ну, а я получил возможность перейти к бумагам по наградам.

И ведь не расскажи мне Куропаткин, как правильно подавать на Георгия, сколько бы людей могло мимо него пролететь! А так я просматривал представления, отправлял на доработку те, где не хватало героической фактуры, а где-то… Делал себе пометки, какую роту или взвод нужно проверить лично. А то в некоторых, уж слишком героических, явно требовалось что-то делать с командиром, а в других, где все было слишком рутинно и буднично, наоборот, стоило поискать кандидатов на повышение.

В течение дня прерывался всего один раз — когда ко мне заглянули наши спасенные пленники, чтобы в деталях рассказать, как именно их повязали.

— Простите, Вячеслав Григорьевич, — Врангель посыпал голову пеплом. — Я ведь сразу понял, что Самсонов меня слушать не будет, но вспылил, полез на него… А смог бы сдержаться, хотя бы сам успел вернуться.

— Будешь умнее в следующий раз, — я подвел единственный возможный итог.

— Буду, но… Неужели мы теперь на поддержку кавалерии положиться не сможем?

— Почему? — вот теперь я не понял.

— Так Самсонов меня ославил среди наших за дерзость. Могут бойкот объявить.

— То есть им прикажут помочь нам в наступлении, а они останутся на месте?

— Приказ выполнят, но… Это же по-разному можно сделать. Вы понимаете?

Я понимал.

— Даже Мищенко больше не поможет? — спросил я.

— Вы с ним дружны, тут по-разному может быть, — Врангель опустил взгляд. — Если прикажете, я попрошу перевода. Меня вернут в Польшу, а вы сможете снова нормально сражаться.

— Нет, — сразу отмел я. — Во-первых, ты выполнял мой приказ, и я от своих слов отказываться не буду. А во-вторых, мы своих не бросаем.

— Но тогда как? У вас теперь корпус, разве вам хватит всего двух сотен казаков?

— Не хватит, но… В крайнем случае, наберем добровольцев, — я быстро нашел решение. — Запишем вольноопределяющимися, а коней да оружия у нас хватит.

— Но даже добровольцам нужно платить. И на довольствие могут не поставить. У вас хватит денег? — Врангель подобрался.

— С деньгами мы решим, — я задумался и кивнул сам себе. — Точно решим. Вопрос в другом: сможешь ли ты собрать достаточно добровольцев?

— Это точно не проблема, — Врангель широко заулыбался. — Попрошу всех наших написать письма, да и сам брошу клич. Под ваши-то знамена, ваше высокоблагородие, люди сразу потянутся.

— Да? — я тоже улыбнулся. — А мне вот намекнули, что с офицерами для меня, наоборот, проблема.

— Так то офицеры! А казаки вас уважают!

В общем, с Врангелем мы договорились — сотник впервые после освобождения из-под стражи выдохнул, осознавая, что жизнь не то, что не кончена, а лишь начинает набирать обороты. Ну, а я начал разбираться теперь уже с фельдшером Короленко.

— Вернули наш поезд, — первым делом доложил тот. — Я лично проследил, как его перегоняли на запасные пути поближе к нам. Потом прислал наших нестроевых с санитарами, чтобы там внутри прибраться. И вот еще составил список: что у нас там хранилось из медицинских припасов раньше, а что теперь пропало без следа.

Я взял бумагу, там было больше сотни позиций: бинты, одежда, всякие порошки, посуда, приборы и инструмент. Много всего у нас было и почти ничего не осталось.

— Соберите новый припас из того, что есть при полевых частя, — решил я. — А с остальным я разберусь. Это же ляоянский госпиталь нас обчистил?

Некрасиво вышло, но я был уверен, что мы с Вреденом сумеем найти общий язык, и нам все оперативно вернут. Возможно, даже с запасом.

— Поезд собирались отдать Красному Кресту, так что за порядком там следил начальник госпиталя, к которому нас приписали. Некто Виктор Семенович Стелин.

Я сначала замер — никак не получалось вспомнить, откуда же я знаю это имя. А потом вспыхнуло: это же тот самый доктор, к которому ушла моя бывшая дама сердца. Даже забыл, что они могут быть где-то рядом, и вот как судьба столкнула. Ну… Если монументальную Венеру я был готов уступить без боя, то вот бинты Стелину придется вернуть. Мой кулак сам собой сжался, но я удержал себя в руках… Завтра же прием: попробую сначала решить дело миром, и только потом уже можно будет делом напомнить некоторым, что воровать у армии — это не самая безопасная идея.

Прием… Я неожиданно осознал, что еще вчера думал о нем как о вынужденной трате времени, но всего за день все сильно изменилось. Во-первых, история с доктором, во-вторых, необходимость проверить свои отношения с Мищенко, в-третьих, те обещанные Куропаткиным штабные… Как я вчера их назвал? Желторотые юнцы? Идиот. Вот день посидел в бумагах, разбираясь в огромном хозяйстве не такого уж и большого корпуса, успел всего ничего и сразу же осознал, как мне не хватает свободных рук, которые могли бы снять с плеч эту махину.

Прием… А мне ведь еще и княжну Гагарину нужно будет убедить сходить на свидание с Шереметевым! И когда я взял моду давать такие нелепые обещания?

Анна Александровна Нератова приехала на Дальний Восток в забитом до самой макушки поезде. Впрочем, это в грузовых или вагонах-теплушках было не протолкнуться, в ее же купе вообще не было посторонних, а горячее и чай подавали строго по расписанию. Самостоятельное путешествие оказалось не таким страшным, как она опасалась.

Вообще, у девушек в Российской империи было не так много возможностей выбраться из дома. Бал, Красный Крест, выйти замуж — вот, собственно, и все. Нет, еще оставались революционерки, которые получали свободу, бросив адскую машинку под колеса очередной кареты, но Анне этот путь был не по душе. Она верила, что способна создавать, а не разрушать.

И у нее были для этого возможности. Дочь и сестра сразу двух акционеров Общества Путиловского завода, она с самого детства читала не только книжки, но и бумаги с отчетами правления, которые лежали по всей их квартире. Кто-то первым запоминает адрес красивого мальчика по соседству, Анна же с детства зазубрила — Михайловская площадь, дом 4/6. Пару раз, когда еще маленькой она терялась, именно сюда ее отводили подтянутые и улыбающиеся жандармы.

И вот пришло время, когда она придумала не очередную шалость, а как принести пользу семье. Семейному делу, где все давно было не очень хорошо… Некоторые считали, что акционерному обществу, одним из председателей которого работает отец, принадлежат все заводы группы. И Путиловский, и Видлицкий, и недавно добавленный Александровский, но нет. На самом деле большая часть акций еще со времен Немецко-Русского промышленного банка, в котором кредитовался сам Путилов, принадлежала некоторым лицам, которые предпочитали оставаться в стороне от публичного интереса. При этом именно им уходила большая часть прибыли, именно они определяли, сколько будет вложено в производство, а сколько в заплаты рабочих, которые уже давно держатся, кажется, одним божьим провидением.

Именно это Анна хотела изменить. Читая газеты о гремящей на востоке войне, девушка думала о том, что обычно случается под грохот пушек. Смерти — да, но главное, еще и пересмотр бюджетов. Покуситься на морское министерство, где все решалось на уровне великих князей, у нее не было никакой возможности, но вот для сухопутной армии… Если узнать, чего именно ей не хватает, если найти, что можно быстро и дешево сделать намного лучше, то это принесет заводам новые заказы. Новые деньги, которые можно будет направить не в бездонные карманы очередного банка, перекупившего их кредитные обязательства, а в дело.

Большинство столичных гостей останавливались в Харбине, подальше от войны, самые рисковые ехали до Мукдена, делая фотокарточки на фоне древней столицы Маньчжурии, но Анне и этого было мало. Война шла южнее, именно там были настоящие боевые генералы, которые могли бы ей помочь, и поэтому девушка отправилась в Ляоян. Здесь запах пороха уже витал в воздухе, здесь можно было встретить солдат не в идеально ровных мундирах, здесь гуляли по улицам офицеры, в чьих глазах плескалась смерть.

Романтичные мысли по ночам превращались в пугающие сны, но Анна каждое утро брала себя в руки и шла работать. Она поговорила не то, что с генералами, но даже с полковниками и капитанами, сражавшимися при Ялу. Она нашла ветеранов Китайской кампании. Она часами слушала рассуждения штабистов, которые читали доклады со всего театра боевых действий и с их учетом готовили и дорабатывали линии укреплений. Все это девушка переписывала по вечерам в специальный блокнот, выделяя самое главное, что можно было бы показать отцу, что можно было бы превратить в новые позиции, которые смогли бы без особых переделок начать выпускать заводы группы.

А потом она увидела возвращение солдат после настоящих сражений. Полк шел, понурив головы, прорехи в неровном строю прямо говорили о потерях, а иногда оборачивающиеся к пустому месту солдаты не сразу вспоминали, что их друзей больше нет рядом. И хоть полковник Буссов старался казаться молодцом, в этот день Анна узнала, как выглядит поражение. И тем удивительнее были части 2-го Сибирского, показавшиеся у Ляояна через сутки.

Тоже грязные, тоже потрепанные, но они словно светились изнутри. А когда передовой отряд начал бросать японские знамена перед генералом Куропаткиным, Анна поняла, что у нее по всему телу бегут мурашки. Наведя справки у пытающихся ухаживать за ней адъютантов, девушка выяснила, что это корпус небезызвестного полковника Макарова. Того, кто дал японцам пощечину при Ялу, кто врезал им при Цзиньчжоу и кто уже зубами вцепился при Вафангоу. На следующий день ей рассказали, что Куропаткин пригласил полковника на ближайший прием, так что девушка тоже туда засобиралась.

Она обязательно поговорит с Макаровым. Такой офицер точно должен понимать, что можно сделать лучше, а уж она позаботится о том, чтобы его слова воплотились в жизнь. За деньги, но ради жизни. Достойная цель… Анна еще раз покрутилась перед зеркалом, проверяя, как сидит на ней новой платье.

Пятерка молодых, только-только приближающихся к тридцати годам офицеров крутили головами, пытаясь разобраться, кто что собой представляет в Маньчжурской армии.

— Если бы меньше учились и по второму разряду закончили, то вернулись бы в свои части, — печально вздохнул Ганс Брюммер, который чем дальше оказывался от родной Финляндии, тем больше начинал по ней скучать.

— Гордиться нужно, что все на отлично сдали, — не согласился Арсений Лосьев. — Все же за это каждый из нас получил внеочередной чин, а с новым назначением на войне так и еще не один возьмем.

Остальные трое новеньких штабистов — Петр Бурков, Алексей Борецкий и молодой граф Павел Кутайсов — предпочли промолчать, как обычно и поступали во время споров этой парочки. Впрочем, последний все-таки не удержался.

— Отец говорил, что барон Бильдерлинг — старый друг нашей семьи, так что, скорее всего, нас пригласят именно в его штаб.

Мимо прошла незнакомая девушка в дерзком бежевом платье — молодые офицеры на мгновение отвлеклись на повисший в воздухе аромат духов, а когда пришли в себя, неожиданно обнаружили перед собой незнакомого казака с погонами хорунжего и торчащими в стороны встопорщенными усами.

— Выпьем? За победу? — неожиданно без всякого почтения предложил казак, выхватывая словно из воздуха бутылку шампанского.

Скучающий по дому Ганс чуть было не вспылил, но Арсений его придержал. Он увидел знак полка на форме казака, а репутация у 22-го Сибирского стрелкового была такова, что грех с ними не выпить.

— С радостью составим вам компанию, — Лосьев подхватил бокалы с ближайшего стола и в этот же самый момент поймал на себе взгляд. Тяжелый, неприятный… Увы, в толпе, закрутившейся в первом танце вечера, было совершенно не понятно, кому он принадлежит.