Я не боюсь

Глава 7. Дженни

Иногда в жизни наступает такой момент, когда кажется, что идешь ко дну. Все обстоятельства складываются против тебя, закручиваются в водоворот, который засасывает так сильно, что лучшим выходом из него видится только смерть. Для меня такой момент наступил незадолго до того, как исполнилось семнадцать.

Я почувствовала, что почва уходит из-под ног, когда за мной приехал медицинский фургон, а отец и Сара прятали глаза, наблюдая, как меня уводят. Никто не объяснял, надолго ли это, и что будет дальше. Я не хотела сдаваться и плыть по течению, барахталась, сопротивлялась, но добилась только того, что меня привязали к койке. Уколы. Мысли о Хью в редкие минуты проблеска сознания. Как он там? Что ему сказали обо мне? Еще вчера мы почти до рассвета бродили по городу, не в силах расстаться, даже чтобы отдохнуть и выспаться, а сегодня я с ним не попрощалась. Об отце старалась не думать. Почему-то больнее всего, когда предают близкие.

Толстая неопрятная санитарка приходила, чтобы покормить меня с ложечки. Когда я начинала выплевывать еду, протестуя против того, что со мной делают, она, размахнувшись, ударяла меня ложкой по щеке, потом аккуратно собирала с подбородка кашу и заправляла обратно в рот. Представьте, что вы кричите без остановки. Крик выматывает вас, уже саднит в горле и звенит в ушах. Но только криком вы можете доказать самому себе, что еще живы. Почти месяц после оформления в лечебницу я ни с кем не разговаривала. Просто потому, что мысленно исходила криком и не могла остановиться. Когда тонешь, кажется, что самое страшное — конец — наступит, когда достигнешь дна. На самом деле, самое страшное — это бесконечно тонуть. А вот достигнув дна, есть шанс хорошенько оттолкнуться ногами…

Своего дна я достигла примерно через полгода нахождения в лечебнице. За плечами остался курс шоковой терапии. Говорили, что мне не помогает. К тому времени я уже привыкла, что в моем присутствии обо мне говорят так, как будто меня здесь нет. Больше не выплевывала еду, не видела смысла кому-то что-то доказывать. Привыкла к ночному санитару, который, убедившись, что все спят, приходил и ложился на меня. Нет, он не пытался залезть под пижаму, снять белье. Просто постанывал, двигался и терся, а я смотрела в потолок. Всего пять минут, и лучше полежать тихо, чем извиваться и брыкаться, пытаясь освободить привязанные руки и ноги.

Отметив «положительную динамику» в поведении, меня, наконец, развязали и разрешили есть самостоятельно. Правда, под наблюдением санитарки.

В тот день, сделав над собой усилие, я разговорилась с ней, выпросила автоматическую заколку, чтобы убрать отросшие волосы в прическу. Как ни странно, она отдала мне свою. Видимо, привыкла ко мне за долгое время. Я ликовала — острым краем заколки можно было попытаться проткнуть себе горло. В жизни появилась цель.

Едва санитарка собрала посуду, как дверь в палату открылась, и вошли двое. Одним из них оказался мой лечащий врач, другого я видела впервые. По возрасту мужчина вряд ли был старше моего отца. Белесые волосы, не разобрать, то ли такие светлые, то ли просто седые. Светлые, почти прозрачные глаза. Его костюм из дорогой ткани и уверенная манера держаться сразу заинтересовали меня. Лечебница была открыта для посещений родственниками, но за полгода никто так и не приехал. А тут такой визитер.

— Вот, мистер Дружеч, — заговорил врач, делая санитарке знак удалиться. — Тоже из поступивших недавно. Историю болезни я вам давал вместе с остальными.

— Благодарю, — у незнакомца был приятный тембр голоса. — Не оставите нас ненадолго?

Врач кивнул и выскользнул за дверь, а мужчина пододвинул ближе в кровати металлический стул и уселся. Он бросил несколько папок, которые держал в руках, прямо на пол рядом с собой и подался вперед.

— Бедная девочка, — произнес незнакомец, пристально разглядывая всю меня, — что же они с тобой сделали?

Я угрюмо молчала. Последние полгода жизни научили меня не доверять никому. А ведь стоило научиться этому гораздо раньше, еще когда выяснилось, что мою мать убили, а отец так и не стал подавать заявление в полицию.

— Ты знаешь свой диагноз? — спросил мужчина.

— Я — сумасшедшая.

— Ты рассуждаешь вполне здраво, — усмехнулся он. — Почему тебя посчитали сумасшедшей?

— Я вижу и могу вызывать духов мертвых, разговариваю каждую ночь с дьяволом. Иногда ко мне спускаются ангелы, и мы поем псалмы.

Неожиданно незнакомец громко расхохотался. Он хлопнул себя по колену и откинулся назад. Успокоившись, мужчина вытер слезы и посмотрел на меня с еще большим интересом.

— Никто не может видеть духов мертвых, и ты это знаешь! Я уж не говорю про дьявола и ангелов, которых не существует!

Конечно, он был прав, но мне не хотелось давать повод думать, что любой желающий может вот так просто начать лезть в душу.

— Да? Тогда почему за вашей спиной, мистер, стоят две мертвые женщины и показывают вам средний палец? — огрызнулась я.

Его лицо моментально стало серьезным.

— Ну ладно, пошутили и будет. Твоя история болезни, — он указал на одну из папок, — полная «липа», и я только что в этом убедился. Подозреваю, что мы с тобой очень похожи. Я прекрасно чувствую сейчас твою боль, горечь перенесенного предательства и отчаяние. А тебя просто никто не научил управлять чувствами.

Впервые кто-то понял, что творилось у меня внутри, и я растерялась.

— Хм, почему же я не ощущаю ваших чувств?

— Потому что я ничего не чувствую, — серьезно ответил мужчина.

Я сосредоточилась и попыталась нащупать его эмоции, но наткнулась на холодную пустоту. Вот это да! Впервые мне встретился человек, умеющий собой управлять.

— Как… как вам это удалось?

— Хочешь научиться так же?

— Конечно!

— Тогда для начала мне надо вытащить тебя отсюда.

— И как вы это сделаете? — удивилась я. — Разрешение может подписать только мой отец. А он вряд ли согласится, раз сам отправил меня сюда…

— Я тебя куплю, — спокойно ответил мужчина.

— …я тебе куплю?

— Что? — вздрогнула я.

Отец удивленно посмотрел на меня. Мы сидели в его кабинете: всего каких-то полчаса назад я требовала уединиться, чтобы серьезно поговорить. Когда-то мне запрещалось входить сюда, и теперь я с любопытством разглядывала полки с книгами, поднимающиеся до самого потолка. На полу лежал толстый ковер, скрадывающий шаги. Большие напольные часы мерно отстукивали время.

— Я спросил, раз уж ты решила остаться, может купим тебе автомобиль? Ты о чем-то замечталась и не слышала?

Если я и мечтала последние годы, то только о том, что найду убийцу матери, поэтому в ответ на неуклюжую шутку отца только скривилась. Не хотелось принимать от него ничего, но, с другой стороны, как еще он мог искупить десять лет жизни, потерянные мной по его вине?

— То, что я пока вынужденно остаюсь, еще не значит, что ты можешь управлять моей жизнью. Если хочешь, дай денег, а я сама разберусь, на что их потратить.

— Я не хотел управлять, детка, — он поднял руки в примирительном жесте, — просто сделать приятный подарок.

— Откупиться? — с презрением бросила я, и отец переменился в лице.

Ему было больно. Но от угрызений совести мне удалось отмахнуться. Никто не знает, какую боль испытала я, так какая разница, что там он чувствует?

— Ты даже не спросил, каково мне приходилось в лечебнице все это время, — укорила его я.

Отец удивленно взглянул на меня, затем поднялся, отошел к бару, установленному в углу между книжных полок, наполнил два стакана виски «на два пальца» и, держа их, вернулся обратно. Я молча приняла предложенный напиток.

— Я знал, что у тебя все хорошо, — пожал отец плечами, снова усаживаясь в кресло. — Каждый месяц мне приходил счет из лечебницы с перечнем услуг, которые тебе оказывались. Как думаешь, кто оплачивал твои сеансы иппотерапии, занятия в бассейне, индивидуальное меню? Я старался, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Доктор Монтгомери присылал мне фото твоей спальни, фото сада, где тебе были разрешены прогулки, писал, какие книги и фильмы ты предпочитаешь. Поверь, Дженни, я не скупился на твое содержание.

Я чуть не выронила стакан и поспешила поднести его к губам и сделать глоток.

— А тебе не приходила в голову мысль, хоть раз приехать лично и увидеть и ту спальню, и сад, и… меня?

Отец опустил голову, а когда вновь поднял ее, его взгляд стал виноватым.

— Я не мог. Навалилось очень много работы, «Джорджтаун-кэпитал» разваливался на части, нужно было продавать акции, искать инвестиции и новых партнеров. Я платил сумасшедшие деньги за твое лечение, содержал Сару и девочек. Хорошо, что Джон Чедвик меня поддержал. Единственный, кого до сих пор считаю другом. Надеялся, что ты поймешь. Тем более, Монтгомери писал, что посещения тебе противопоказаны из-за неустойчивой психики.

Я поперхнулась виски и закашлялась.

— Ну хоть «Джим Бим» для тебя оказался слишком крепким, — заметил отец. — Не узнаю свою девочку. Ты спокойно пьешь спиртное. В нашей семье женщины так не делают. А кто научил тебя курить?

— Ты его… — прохрипела я, пытаясь совладать с кашлем, — не знаешь. И вряд ли я хочу… чтобы знал.

— Кто-то из пациентов? — насторожился отец, но тут же сам махнул рукой. — Ладно, не отвечай. Чувствую, Монтгомери баловал тебя и давал слишком много свободы.

— Да уж, — хмыкнула я.

— Как вам это удалось? — пробормотала я, когда загадочный мистер Дружеч усадил меня в электромобиль и тронулся с места, оставляя позади мрачные стены психиатрической лечебницы.

— В нашем мире все продается и все покупается, — ответил он, и только сейчас в его речи стал заметен легкий акцент.

— Вы не шутили, когда говорили, что купите меня?

— Нет, не шутил. Монтгомери и я давние партнеры. Он продает, я покупаю. Цена фиксирована, условия сделки давно проверены временем.

Только теперь до меня стал доходить смысл его слов. Незнакомый мужчина утверждает, что купил меня у главврача. Автомобиль движется по шоссе в неизвестном направлении. Внутри шевельнулось нехорошее предчувствие. Вот так и попадают в рабство.

— Не бойся, — тут же отреагировал Дружеч.

Он оставался спокоен и лишен эмоций, но мои эмоции считывал по-прежнему прекрасно.

— Тогда объясните, зачем я вам понадобилась, и куда мы едем.

— Ты когда-нибудь подбирала кошку со сломанной лапой на улице? — он смотрел на дорогу и даже не повернулся ко мне. — Или сбитую машиной, но еще живую собаку? Ты знаешь, девочка, что такое милосердие?

Я покачала головой. Ничего такого.

— Монтгомери никогда не продает кого-то, если не уверен, что не появятся родственники. Ему не нужны проблемы. Он легко продал тебя, а это значит, что ты никому не интересна в этом мире. Никто не научил тебя справляться с собственной сущностью, предпочтя списать, как сумасшедшую. Я соврал тебе, сказав, что ничего не чувствую. Мне всегда хочется плакать, когда езжу по лечебницам и вижу таких, как ты. Вот, что такое милосердие.

Я нахмурилась, затем усмехнулась.

— И вы думаете, что я в это поверю? В доброго дядю, который решил спасти меня? Я же не вчера родилась! Учтите, спать с вами я не буду! Если это не устраивает, лучше сразу верните обратно.

Мистер Дружеч на секунду оторвал взгляд от дороги. Я почувствовала и прочла в его взгляде жалость.

— Тебе понравится в моем поместье, — произнес он. — Там много зелени и воздуха. И безопасно. Спать со мной не надо. Спать надо только с тем, кого любишь. Но таким, как мы с тобой, лучше не любить. Считай это первым уроком.

Я покосилась на него.

— И где это ваше поместье?

— В Румынии. Можешь взять из бардачка свой новый паспорт. И держись крепче, дальше идет скоростное шоссе, и нам нельзя опоздать на самолет.

Сама не знаю, почему я тогда поверила ему. Может быть, от того, что чувствовала его искренность. А может, потому, что нащупала, наконец-то, дно и поняла, что перестала тонуть. Оставалось лишь хорошенько оттолкнуться…

…Едва я вышла из кабинета отца, как ко мне вихрем в облаке бирюзового платья подлетела Сара.

— Дженни, неужели это правда? Ты остаешься? — возбужденно защебетала она, схватив и сжав мои пальцы.

— Да, — я аккуратно высвободилась из ее хватки и еле поборола желание вытереть руки о штаны.

— Я собираюсь устроить званый вечер в твою честь! — Сара тут же поднесла указательный палец к моим губам, предвосхищая готовое вырваться возражение. — И не спорь. Благотворительный вечер. Будут только наши друзья и несколько знакомых. Передадим средства в фонд помощи детям-сиротам. Познакомлю тебя с парой очаровательных молодых людей. — Она потрясла в воздухе сжатыми кулачками в знак восторга. — Тебе давно пора занять незаслуженно потерянное место в обществе.

Я устало посмотрела на нее. Чрезмерная эйфория, подкрепленная капелькой актерского таланта. Кто-то из нас двоих сейчас походил на не в меру радостную пятилетнюю девочку. И это точно была не я.

— Пожалуй, откажусь. Веселитесь без меня.

— Нет. Нет! — Сара снова схватила мои руки. — Нельзя. Скандал! Будут деловые партнеры отца.

— И мистер Чедвик?

— Обязательно! O! Он друг нашей семьи, — она подозрительно прищурилась. — А почему ты им так заинтересовалась? Он женат, придет с супругой…

— Не в этом смысле! — поспешила заверить ее я. — Просто хочу получше познакомиться.

— Ага, — Сара с пониманием кивнула. — Ну, тогда поедем по магазинам?

— Это еще зачем?

— Как зачем? — растерялась мачеха. — А платье? А украшения? А косметика? Этот вид, — она красноречиво оглядела меня с ног до головы, — не совсем подходит.

Я закатила глаза и вздохнула.

— Хорошо. Куплю себе платье. Сама. Отец дал кредитку.

Сара огорченно потупилась.

— Ты стала другой, Дженни. Холодной. Неужели забыла, как мы вместе ходили по магазинам, когда тебе было четырнадцать? Ты всегда доверяла моему вкусу.

— С тех пор много воды утекло, — я довольно невежливо оттеснила мачеху плечом и направилась в свою спальню, с трудом сдерживая улыбку.

Крупная рыба сама плыла в руки. Черт меня побери, если не прижму на этом вечере Чедвика к стенке! И тогда он сполна ответит мне за мать.