Высокие отношения

Глава 26 Виноградная лоза

Предвестники близкой беды закружились под стенами под самые сумерки. Мелькнули на быстрых конях, дали несколько залпов из луков и ускакали в подступающую темноту, хохоча на скаку. Неприцельные стрелы вреда не принесли — так, истыкали (которые долетели) полусгнившие остатки машикулей, да поцарапали кирпич стен.

Еще налетчики зарезали незадачливого крестьянина, возвращающегося из монастыря, куда он отвозил пару забитых свиней. Но, раз туши достигли монастырских кладовых, то беспокойства эта смерть не вызвала. К тому же, о ней никто и не узнал — у хозяйственных ворот никто заросли не прочищал, а дорога сразу давала петлю, прячась за высоким холмом, заросшим кислейшей ежевикой, сквозь которую торчали несколько яблонь.

Впрочем, об этом всем Хото не знал. Предварительно связав девушку по рукам и ногам, стенолаз долго сидел рядом с ней, внимательно глядя на безмятежно лицо, расслабившееся лишь после потери сознания… Монахи, оценив человеколюбие, притащили кувшин весьма доброго красного «сухаря», а после еще один.

Высота, не зная о том, закусывал яблоками с тех самых деревьев. Поражаясь их душистости, укрытой за кривыми формами и твердой мякоти, в коей тот же Бьярн рисковал оставить половину зубов.

Уже хорошо за полночь, когда от трапезной перестали доноситься звуки разгульного веселья, Хото поднес свечу, убедился, что девушка не мертва, а всего-лишь перешла от бессознательности к крепкому сну. Высота влил в себя остатки вина и завалился на соседнюю койку, прямо поверх одеяла. Синего, с белой полосой в ногах. И колючего настолько, что доставало даже сквозь одежду.

Проснулся стенолаз от скрытой возни и неслышного почти шипения. Проклятия так и летели! Высота открыл глаза. Ножа у горла не было. Да и из уха стилет не торчал.

— Будем жить, — кивнул он сам себе, и поднялся. Тут же чуть не упал обратно на постель — тошнота так и закружила в танце, предлагая опустошить желудок прямо здесь и сейчас.

Посидел в странном положении, держась обеими руками за кровать. Победив, выпрямился, открыл глаза. Снова накатило, но куда слабее — так, больше для порядку, чем из вредности.

— Доброе утро! — поприветствовал он девушку.

Та разразилась новой порцией брани. На этот раз — в полный голос. Разбитый нос опух. Вокруг глаз налилась очаровательная глубокая синева. Ссадина на правой щеке — обленились черноризники, доски пола лень рубанком пройти! А вдруг заноза, а вдруг загниет⁈

Хото сокрушенно покачал головой, поцокал языком.

— Такая красивая, а как последний каторжник лаешься!

Прислушался восхищенно, пообещав себе запомнить несколько новых, весьма чудесных оборотов.

— Ты же знаешь, что это неправда, да? — улыбнулся он связанной. — И вообще, будешь так ругаться, замуж не выйдешь. Кто тебя такую возьмет, черноротую?

Рыжая захлебнулась ненавистью. Несколько мгновений лишь разевала рот, будто рыбка, вытащенная из воды на жаркий берег. Начала извиваться — словно та же самая рыбка, но оказавшаяся не на песке, а на раскаленной сковороде.

— Развяжу, — пообещал Хото, присев рядом. — Только пообещай, что не будешь кусаться.

Девушка ответила гневным взглядом.

— Звучит странно, но мы в одной лодке. И мне очень не хотелось бы свалиться в воду, если ты ее раскачаешь. Когда ты ее раскачаешь!

У входа в лазарет раздались крики и ругань. Затем послышался звук удара.

В комнату влетел растрепанный белобрысый парень, с кастетом в одной руке и раскрытым складным ножом в другой. Увидев связанную Марселин и сидящего подле нее Хото, кинулся в атаку.

Высота подцепил ногой низенькую скамейку, стоящую возле кровати, метнул. Пришлось удачно — точнехонько пониже живота, между ног. Парень охнул, сложился, ухватился за пораженное место, начал заваливаться. Стенолаз вскочил, перехватил падающее тело, подивившись тяжести щуплого вроде противника, уложил рядом с девушкой.

Та зашипела вовсе уж страшно. А глаза так Высоту и поедали.

В комнату ввалился охающий монах, держась за разбитый нос.

— Это ко мне заходили, брат, чьего имени не знаю, — попробовал успокоить его Хото.

Монах, увидав бездвижимое тело, ничего не сказал. Постояв, держась за косяк, вышел. Притворив за собою дощатую дверь.

— Друг? — спросил Хото, кивнув на парня. Марселин устало кивнула.

— Друг… — голос у нее, когда девушка не кидалась в драку, оказался куда приятнее, чем яростный визг атакующего зверя.

— Рисковый! — похвалил Высота, и продолжил, — так что, я тебя сейчас развязываю, и мы спокойно говорим. Ты обещаешь, что не будешь кидаться на старого ублюдка, а я пообещаю, что не буду тебя за это бить.

Рыжая думала недолго.

— Обещаю.

— Не передумаешь?

Девушка кивнула. Скосила взгляд на парня.

— Ты ему ничего не отбил?

— Ближайшее время ему точно без надобности. А ближе к обеду опухоль сойдет. Ночью вообще все в порядке будет.

— Сволочь ты, — беззлобно произнесла рыжая.

— Ну ладно, — пожал плечами Хото. — Будем считать, что договорились.

Стенолаз аккуратно развязал веревки на ногах, стоя так, чтобы блокировать неожиданный удар. Но рыжая оказалась куда умнее, чем на первый (второй!) взгляд. Или поняла, что тягаться даже с похмельным Высотой лишний раз не стоит.

Затем распутал ей руки.

Рыжая, едва освободилась, тут же начала хлопать по щекам незадачливого «спасителя». Тот же, крепко зажмурившись, только мелко тряс головой и тихонько подвывал.

— Не трогай его. Все равно, без толку.

— Ну ты и мудила, — обернулась девушка.

— Меня зовут Хото Высота, — улыбнулся ей стенолаз, — а мудила — это одна из моих профессий. Не самая любимая, если честно.

— Я знаю, как тебя зовут, — посмотрела ему в глаза девушка. — Я жила в Сивере достаточно, чтобы выучить каждое охвостье Фуррета.

— Фуррет мертв, — пожал плечами Хото. — А мы живы. Жизнь, вообще, имеет свойство продолжаться.

Рыжая не ответила, лишь гневно блеснув глазами.

— А тебя зовут Марселин Модилен. Из Мильвесса. Я прав? — спросил Хото.

Девушка взвилась, точно кобра, готовая вонзить клыки в наглеца.

— Прав, — погладил себя по голове стенолаз. — Я снова прав! Кто молодец? Я молодец!

— Ты… — от негодования рыжая не могла и слова произнести.

— Я мудила, — подсказал стенолаз. — Но предпочитаю, чтобы меня так не называли. Ладно?

— Ладно… — буркнула Марселин и села на постель.

— Вина хочешь? — дружелюбно предложил Высота.

— Нет.

— И отлично, — Хото проверил оба кувшина. — Потому что я, похоже, что все выхлебал…

За окном разнесся тревожный рев боевого рожка. Пронесся кто-то на лошади.

— Ну что, — кивнул Высота, — бросай своего парнишку, благо, яйца я ему отбил, и толку от него не будет, и пошли на стены. Похоже, начинается веселье.

— Оружие? — подскочила Марселин.

— Твои ковырялки остались в трапезной, — успокоил ее Высота. — Опять же, тут должен быть какой-нибудь арсенал. А не подойдет, так поищем среди даров. Судя по вину, местные не жадны! Подберем и доспех, и копье. Ты любишь втыкать всякое в мужчин, я уверен!

— Ты не мудила, — сказала ему рыжая. — Ты несносное трепло.

Хото улыбнулся.

— У каждого свои недостатки, девочка.

— У сиятельного рыцаря Руэ превеликое множество недостатков… — промолвил Мартин. Больше для себя, но услышали все — рыцарь тихо говорить не умел. С другой стороны, тех всех — отец Вертекс с Кэлпи, сам Мартин с Керфом, да Бьярн с мечом.

— Даже больше, чем у меня? — оскорбился неугомонный старик.

Ди Бестиа честно задумался. Начал загибать пальцы на руках. Потом замер — похоже, в дело пошли ноги. Керф покачал головой, сморщился от боли.

— Нет, ты где-то на дюжину впереди.

— Отрадно! — выпятил грудь колесом Бьярн.

— Благочестивый рыцарь, — кашлянул в маленький кулак отец Вертекс, — вы начали говорить…

— Ах да, — кивнул Мартин, — я к тому вел, что Руэ тот еще ебанный ублюдок, но дело свое знает хорошо!

Ди Бестиа первое время все опасался, что его сквернословие покоробит престарелого настоятеля. Но тот словно и не замечал грязных ругательств, по привычке, так и сыпящихся с языка. А потом рыцаря поймал в коридоре Кэлпи и посоветовал не дурить, а говорить как есть. «Отец Вертекс живет давно. И многое видел и слышал. Твои же запинания в попытке подобрать нужное слово, бесят даже его!»

На лестнице раздались шаги. Тяжелая дверь, ведущая на смотровую площадку, распахнулась резко, как от доброго пинка — чуть не пришибла Бьярна, в последний миг отшатнувшегося. Первой выбралась вчерашняя рыжая. С коротким копьем, больше похожим на меч на очень длинной рукояти.

Бьярн побледнел, позеленел, покрылся красными пятнами. Усы обвисли дохлыми бледными змеями.

Но девушка смерила его презрительным взглядом, фыркнула — совершенно по-мяурьи, и прошла мимо, прямо к высокому, по грудь, парапету.

Следом за ней выбрался взмыленный Хото. Встав в дверях, он наклонился, уперевшись в колени, долго переводил дух. По мокрому лицу тек пот. Наконец, стенолаз выпрямился.

— Господа, у вас воды не найдется? Меня эти подъемы просто убивают.

Заметив потрясенного Бьярна, Высота потрепал его по плечу:

— Не боись! Мы с Марселин договорились. Она не норовит сшибить тебя, будто трухлявый мухомор, а я ее не убиваю.

Керф внимательно посмотрел на свежую, несмотря на разбитое лицо, девушку, с такой нарочитой внимательностью оглядывающую пространство перед воротами, что на затылке виделся третий глаз. Затем мечник оглядел стенолаза. Трясущиеся ноги, мокрая, хоть выжимай, драная куртка. Перегар такой, что закусить хочется. Рожа помятая — шов подушки отпечатался, солома какая-то в волосах…

— Чудны дела твои, господь! — подытожил наблюдения Керф.

— Не без этого, — согласился Хото. — Уважаемые, чтоб вас! Вы в уши балуете по ночам? Вода есть? Или пиво хотя бы?

Кэлпи протянул ему оплетенную лозой флягу.

Высота зубами выдернул пробку. Долго пил, проливая на грудь.

— Ох, благодарю, тебя, неизвестный мне монах!

— Вчера знакомились, — ответил Кэлпи. И забрал опустошенную флягу. Во взгляде монаха мешалось много чувств. Некоторые из них вызывают тараканы, бегущие по чисто выскобленному столу.

— Точно! — схватился за голову Хото. — Было дело! Только уж прости, не помню! Рыжая начала убивать нашего трухлячка, и все как завертелось…

Мартин повернулся к Бьярну:

— Он всегда такой… Назойливо-разговорчивый?

— Только с похмелья, — попробовал выгородить старик.

— И когда долго не убиваю какого-нибудь наглого рыцаришку! — криво улыбнулся Хото. — Впрочем, пока вы меня не скинули нахрен отсюда, я заткнусь.

— Не заткнешься ведь, — вздохнул Бьярн.

— Да ладно тебе! — обиделся Высота. — Спорим на подсрачник, что до темноты скажу ровно два слова? И вовсе не «Бьярн — дрочила!», не подумай! Я же не совсем сволочь, чтобы позорить тебя пред лицом стольких блаародных господ? Подумают еще, что ты, действительно, рукоблуд!

— Иди нахрен! — отмахнулся рыцарь.

— А ведь шанс был! — захихикал стенолаз.

И, как ни странно, заткнулся. Разглядывал происходящее под стенами, таращился на птиц, кружащих в небе, следил за происходящим внутри монастыря… Словом, развлекался изо всех сил.

Мартину же, и прочим, досталась куда более скучная роль — хмурить брови, бросать мрачные взгляды и прикидывать, что к чему.

И ничего хорошего из тех прикидок не следовало, как не крути!

Рыцарь Руэ отнесся к делу обстоятельно. Все же две трети жизни, проведенных в сражениях, боях и драках, обязывали ко всему относиться всерьез.

Первые всадники — легкие стрелки — хуссары, появились сразу после восхода. Закружились в конном хороводе напротив ворот, выкрикивая оскорбления и предрекая скорую и мучительную смерть множеством разнообразных способов.

Ближе к полудню начали подтягиваться и прочие силы сиятельного рыцаря. Сперва прискакала дюжина арбалетчиков и десяток кнехтов в цветах Руэ, расположились у главных ворот.

Затем начал приползать обоз с полусотней слуг — в четверти лиги от стен монастыря начал потихоньку расти палаточный городок. И это было отвратительным знаком!

У Скарлетти, чтоб ему вороны глаза через жопу выклевали, в монастыре был человек. А то и не один. И сиятельный рыцарь знал, что из ворот монастыря не вылетит две дюжины доспешных воинов, чтобы все это рыхлое полотняно-веревочное создание безжалостно растоптать, порубить, а в довершение, еще и предать огню… Или рисковал. Но ненужный риск был не в привычках Руэ! О, Мартин отлично их знал!

Когда солнце уже начало крениться к закату, на башне остался только ди Бестиа и Хото с Марселин. Бьярн с Керфом ушли на обед и не вернулись — но прислали посыльного с кувшином легкого вина и дюжиной бутербродов. Вертекс с Кэлпи покинули площадку еще раньше — монастырь, путь даже и обезлюдевший, представлял из себя огромный механизм, за которым требовался внимательный пригляд. А то и подзатыльники.

Зато приходили Бригг с Рошем. Стражники покрутились, ужаснулись зрелищу и убрались в трапезную, заливать страх вином.

Хото все ждал явления очухавшегося белобрысого. Но то ли он оказался умнее, то ли удар вышел ненужно сокрушительным.

— Очередное пополнение, чтоб его! — произнес Мартин. — Только попа-расстриги да свиньи в штанах нам теперь и не хватает!

На дороге показалась жирная черная гусеница. Приближалась она, скрипя несмазанными осями и щелкая кнутами над спинами нерадивых обозных лошадок, довольно быстро, и к лагерю приблизилась еще засветло. Тут же распалась на множество людей, телег и лошадей. Словно лагерь поглотил ее, как муравейник.

— Он снова за старое, — сплюнул рыцарь. Неожиданный порыв ветра вернул плевок обратно, и слюна оказалась на черной бороде. Чертыхнувшись, Мартин вытер ее рукавом.

— В смысле? Пехотинцев на телегах возят который век. Или я что-то не понимаю? — На удивление, Бьярн оказался прав. И стенолаз, который определенно не был строителем всю жизнь, отойдя от вчерашнего, оказался весьма толковым собеседником. Мартин даже удивился — настолько внешность занюханного бичейрро не соответствовала содержанию.

— Можно и так сказать. Присмотрись к этой самой пехоте.

— Каторжники, что ли? — удивился стенолаз.

— Похоже, что ты прав, — удостоила его ответом молчаливая рыжая, чье имя Мартин, к стыду своему так и не спросил.

— Они самые, — ответил рыцарь. — Так-то, Руэ, даже выскреби своих вассалов до последнего, мог бы привести, от силы, дюжину рыцарей с полусотней кнехтов. Ну и где-то пару дюжин наемников, из роты поплоше. А тут… — Мартин широким жестом обвел вражеский лагерь. По самым скромным подсчетам, там уже было до сотни доспешного люда, не считая прислуги. И на телегах, считая по десятку на каждую, прибыло почти полторы сотни.

— Тут наша смерть, — кивнула девушка.

— Именно так, — ответил ей рыцарь. — Полтора десятка нас, два десятка монахов, из которых на что-то годна, хорошо, если треть.

— Подожди, — тряхнул головой Хото, — я все равно, так и не понял сути. Чем каторжники так тебя волнуют? Опасные бойцы среди них попадаются куда реже, чем сулит молва. Почти все они годны лишь грабить пьяниц и женщин. Ну или нож в спину воткнуть. Опять же, они не любят помирать даже за плату.

— Все просто. Раз у Руэ столько каторжников, то осады как таковой не будет. Будет яростный штурм, без оглядки на потери. Наоборот! Чем больше помрет, тем меньше траты. Если не выйдет с первого раза, будет второй. Спустя несколько часов — чтобы мысль о том, что побег — это весьма разумно, не вкралась в большинство преступных голов.

— При осаде у нас был бы шанс… — проговорила девушка, задумчиво глядя куда-то вдаль.

— У вас, — выделил голосом Мартин, — шанс есть даже сейчас. Относительно перекрыты только основные ворота. У хозяйственных — разве что несколько разъездов хуссарии. Проскочить мимо них не так сложно.

— Будем считать, мастер рыцарь, что я не хочу. Не для того я так долго добиралась сюда, чтобы пропустить все представление.

Девушка оглянулась на лагерь, где начинали загораться первые караульные костры.

— Оно обещает быть интересным!

— А ты?

— Я? — оглянулся Хото, словно не поняв, кого спрашивают. — А что я? Мы сюда приехали, чтобы наняться на службу. И раз уж так получилось, что через два дня, нас на этой службе постараются убить… Что ж! Лишний повод потребовать плату вперед! И хорошими, не порченными деньгами! И да, друг Мартин, уж позволь так тебя звать…

Рыцарь кивнул.

— Что мешает лично тебе прокрасться кустами и сбежать? Твоя компания ничего не обещала. Ее отпустят без слова упрека.

Мартин помолчал. Посмотрел на лагерь. Потом на монастырь. Затем на девушку. Та вернула взгляд. Рыцарь криво усмехнулся.

— Когда-то я ходил с сиятельным рыцарем Руэ. Был его правой рукой. Но…

— Но случилось то, что случилось.

— Как-то так.

— Когда надо связать две веревки, есть много узлов. Самый надежный называется «виноградная лоза». Он не развязывается сам, как ни дергай, как ни пыхти. Если он затянулся, то его не развязать.

— Только резать.

— Или рубить.

Хото спускался последним. Спешить было некуда. Стражникам поводырь без надобности, Бьярн, как очухался, сам себе командиром стал. Что, в общем, и логично, и неудивительно. В комнатушку, к вину? Да сколько же можно, в конце-концов.

Высота остановился на последних ступенях. Долго смотрел вслед расходящимся случайным соратникам.

Прихрамывающий Мартин сразу же свернул к трапезной. Марселин дошла до поворота, остановилась, словно желая обернуться… И пошла в темноту, туда, где угадывалась кладовка, в которой она ночевала на пару с белобрысым драчуном.

Завтрашний день особых надежд не внушал. Нет, для него-то, еще не свита та петля, да и серебряная монета не отлита в наконечник стрелы. Да и Марселин выпутается, если будет думать головой. Но вот остальные…

Стенолаз помотал головой. Прислушаться к совету рыцаря, да сбежать? И что потом?

— Мастер Хото, — произнес вдруг старческий голос из арки под лестницы, — вы здесь?

— Телом и душой, — невесело ответил Высота, узнав настоятеля, вышедшего из-за низкой, но широкой колонны.

— Душа ваше мне без надобности, — кивнул отец Вертекс, — а вот тело… Что с левой рукой, отрок? Не прячь!

Высота послушно протянул руку настоятелю. Старик поднес ее к глазам, надавил на припухлость между кистью и запястьем.

— Когда ничего не делаешь, то не чувствуется, но при малейшей нагрузке больно настолько, что пальцы разжимаются?

— Ничего от вас не скроешь!

— На то я и настоятель, — улыбнулся старик. — Пошли в лазарет, мастер Хото. Есть один проверенный способ супротив такой напасти… Только будет больно, знай сразу…

Боли как таковой и не было. Но когда узловатые пальцы монаха начали выдавливать из предварительно проколотой припухлости прозрачную жидкость, Высота сомлел.

Поэтому, вышел из лазарета не только с тугой повязкой на запястье, но еще и со свежей ссадиной на скуле — угол стола оказался недружелюбно настроен к внезапно падающим стенолазам.