Высокие отношения

Глава 15 Земля, камень, вода

Мах выбрался из кустов в весьма потрепанном виде — на щеке висела обломанная веточка с черной блестящей ягодкой, пробившая кожу парой колючек. Разведчик глубоко вдохнул, постоял немного с закрытыми глазами, выдернул окровавленную деревяшку. Покрутил, аккуратно содрал ягодку. Закинул в рот. Прожевал, морщась от терпкости. Затем осмотрелся, ругаясь сквозь зубы.

Терн не прощает лихого наскока. Не тот противник! Так подерет колючими лапами, что и не рад будешь, что ушел живым — вся одежды в лоскуты, и подранный, будто в стаю бешеных женщин упал!

В колючие заросли нужно входить осторожно, отгибая ветки, пряча лицо и глаза… А Мах вломился в кусты, словно в ледяную воду нырнул. Шляпу ему, видите ли, жалко, сорванную ветром-шутником! А ведь мог и штанами пожертвовать!

В юности, столь далекой, что она иногда казалась сном, Флер вел себя точно так же. Пер вперед, как кабан на случку. И что ему это дало? Ничего хорошего! Выбивали зубы, расквашивали нос, да и ребра хрустели порой, как снег под сапогом.

— И не жаль тебе хорошие вещи драть? — Судьба, поддерживая приемного отца, затявкала, умничка!

— Иди козе в трещину, — отмахнулся разведчик. — Там Дыра!

— Трещина-то, поприятнее дыры будет! — рассудительно заметил Флер.

Мах выбрался на дорогу, на последнем ярде, чуть не съехав обратно, поскользнувшись на склоне. Отряхнулся. Внимательно посмотрел на мастера гиен.

— Не староват ты, дедуля, весь базар к ебле сводить? Или Судьбе дать не судьба, жадничает?

Гиена гнусно захихикала. Флер щелкнул ее по уху — не ерничай, негодяйка! Смеется, будто понимаешь, о чем разговор!

— Как был перхотью подзалупной, такой и остался! И помрешь дураком!

— Не тебе судить, мразота! — взъярился Мах. В его руке тут же появился бельдюк — большой мясницкий нож. Острие смотрело точно в горло Флеру.

— Грхр… — озвучила Судьба свое отношение к происходящему.

— Заткнулись оба! — рявкнул подъехавший Мартин.

Оба тут же сделали вид, что в порядке. Очень у командира рука тяжелая. Звон от оплеухи на лигу расходится!

— Мах, ты чего довольный такой? Шляпа нашлась?

— Срать на шляпу! — прищелкнул зубами разведчик, оскалился — точно как Судьба напротив. — Я дырищу нашел. В земле. Вооот такая!

— Прям в три охвата? — усомнился Мартин.

— Двухсотведерная бочка просвистит, мастер! — закивал Мах. И продолжил, захлебываясь от радости и волнения. — Прям под землю! Ровненько! Будто ствол шахтный! Отвесная почти! Ярдов двадцать вниз! Только третий камушек расслышал! Края чистые. Ни костей, ни котяхов!

— Зверинец отменяется? — Мартин почесал подбородок, оглянулся. Подтянулась вся компания, жадно слушала. — Ни тигуара, ни медведя?

— Точно не зверь! — замотал головой разведчик. — Командир, нешто я следов не нашел бы⁈ А уж таких — зуб даю, нету!

— И не человечья?

— Второй зуб даю! Ни следов, ни пепла, ни говна с битой посудой по кустам. Чистая, командир, чистая!

— Проверим⁈ Я сползаю!

Ланекс, едва услыхав о находке, ведущей под землю, тут же оказался в полной боевой готовности. Поясная обвязка, моток веревки на плече, гроздь карабинов, глаза горят — и лампы не надо, кромешную тьму одним восторженным взором разгонит!

Флер понимающе кивнул гримасе ди Бестиа. Командирские мысли явно совпадали с его собственными — все бы этой молодежи вперед бежать, вражьи копья грудью ломать, мечи руками отводить.

— Я быстро! Вниз и наверх! Гляну только! Командир, а вдруг там «драконьи слезы»⁈

Ярко-фиолетовые кристаллы в любой лавке ювелира шли как один к пяти к золоту. Найди Ланекс хотя бы пару горстей, и компании можно разбредаться — трудом наемника больше не заработать и за полжизни. Да и вообще, любая пещера скрывает в себе множество тайн.

Опять же, если Мах прав, и нет ни малейших следов зверей или людей, то дыра в земле безопасна. И можно те тайны пощупать — вдруг да выгода какая получится от находки?

Но пещеры, кроме выгодных тайн, иногда скрывают и опаснейших тварей… С другой стороны, в десяти ярдах от тракта, среди людской земли — какие твари? Мы же не среди Пустошей, где под каждым камушком ждет смерть!

— Давай, — махнул рукой командир, — только быстро. Туда, и сразу обратно.

— Заскучать не успеете! — обрадовался Ланекс. — Я все помню про время, мастер!

Отставной стенолаз тут же завязал веревку за кривой ствол старой дикой вишни, усыпанный «драгоценностями» из застывшей смолы. Скинул вниз конец, продел петлю в тонкое, явно переточенное звено от якорной цепи, вщелкнулся карабином…

— Перчатки забыл! — горестно охнул.

Мах вытащил из-за пояса свои. Копейщик примерил, кивнул благодарно….

Только что тут был, приплясывал у черного провала, и нету парня. Даже макушкой не сверкнул.

А потом, туго натянутая веревка, резко ослабла, провисла безвольно, легла на притоптанную траву.

Разведчик с Флером, мешая друг другу, кинулись ее выбирать, беспорядочно расшвыривая кольца.

Ярдов через пятнадцать, веревка кончилась. Конец — словно раскаленной бритвой смахнули — ровненько, без торчащих волокон, только что не подплавлены…

Наемники застыли в молчании. Смерть в их рядах гостья частая. Но как-то все слишком внезапно произошло. Раз, и все.

Тоскливо взвыла Судьба, сбилась на тявканье, захлебнулась.

— Пиздец какой-то, — только и сумел выдавить Флер.

— Согласен, — замедленно, будто оглушили его добрым ударом по шлему, кивнул Мартин. — Не везет нам со стенолазами.

Зашелся в кашле Керф — мечник, казалось, хотел произнести что-то, ядовито-острое. Но сам же своим ядом и поперхнулся.

— Я веревку смотаю, добрая все же вещь, — сказал, больше для себя, мастер гиен.

— Себе оставь, вдруг повеситься надумаешь, — съязвил разведчик, похоже, что больше по привычке. Флер даже отвечать не стал — да и занят! Ланекс очень уж булинь затянул, старые пальцы плохо справлялись.

— Не везет нам со стенолазами, — повторил ди Бестиа. — Категорически не везет.

Ди смотрела на свечу.

Огонек то бился испуганной бабочкой, разбрызгивая искры, то разгорался ровным, черно-оранжевым лепестком диковинного цветка. Капли воска медленно катились, застывали у подножья таинственными скульптурами безумного зодчего. Или ребенка…

Или ребенка, в чьи безжалостные руки попала та самая испуганная бабочка. Он смотрит, сжав чуть сильнее, чем стоило, а она, не понимая, что все кончено, еще бьется, вырывается, роняет невесомые разноцветные чешуйки с хрупких прекрасных крылышек.

За что⁈ За что все эти напасти⁈ Что она не так сделала⁈ Подскажи, вездесущий, за что кары твои, не молчи!

Горячая, словно расплавленный воск, слеза пробежала по щеке. Следом, по проторенной дорожке скатилась следующая, затем еще одна…

Макияж испорчен бесповоротно!

Русалка оторвала взгляд от свечи. Выпрямилась резко — до боли в спине. Смахнула слезы тонким льняным платком, швырнула его, смяв, в угол, под шкаф.

Пальцами прикоснулась к язычку пламени, не чувствуя боли от ожогов. Выждав краткий миг, потушила свечу.

Комната с плотно — чтобы ни лучика! — задернутыми шторами, погрузилась в кромешную тьму. В темноте труднее ждать — ничего не происходит. Но легкие пути не для нее!

Решение принято. Что «после» — тоже определено. Осталось решить вопрос с помощником.

Мостовая больно толкнула в ноги — брусчатка, чтоб ее! Совсем отвык!

Йорж, не оборачиваясь, пошел к нужной стене. «Ночной» цокнул языком, свистнул кнут. Повозка, чуть скрипя колесами, покатилась дальше, продолжая путь по улицам Сиверы.

Улицам совершенно безлюдным. Город, днем пережив страшную резню, замер, завернулся в боль и страх. Пытался понять, что вообще произошло, и как жить дальше. И главное, зачем⁈

Часть из этих вопросов, Йорж задавал и себе. И ответов не виделось.

Бессмысленная жестокость! Совершенно бессмысленная!

Циркач подошел к знакомой калитке. Оглянулся. Никого. По-прежнему вокруг тишина. Никого не грабят, никого не убивают. Острова пришли, чтоб их!

Внезапное и совершенно несвоевременное послание нашло его еще засветло. На берегу, среди полуразгромленного лагеря. Нет, островные рук не марали — не до циркачей им, город делят! Внезапный переезд сродни пожару! А уж после такого — и подавно. Крики, плач, вой…

Трое убито, полторы дюжины ранено, несколько пропало без вести. И Мейви с Лукасом среди них. Еще и задетый стрелой Торвальди плачет от боли, обиды и непонимания…

Циркачи готовились к бегству, безжалостно избавляясь от лишнего и нужного, без разбору…

Голова шла кругом, а руки опускались. От бессилия изменить прошлое и от осознания того, сколько нужно сделать сейчас и потом.

И, в общем, мальчишка-посыльный, со сбитыми в кровь ногами, оказался очень кстати!

Только взяв конверт в руки, Йорж понял от кого оно. Запах!

Волосы сразу дыбом. И не только волосы.

Его просили, если появится возможность, быть между закатом и полночью, ближе к середине ночи. Но, оглянувшись, Йорж решил, что ждать нечего. И исчезать лучше всего прямо сейчас. Пока он не сошел с ума в окружающем хаосе. Сами справятся! А не справятся — Йорж бы никак не ускорил сборы. Так-то, его имущество не пропадет, найдется возница для кибитки. А медлительный табор быстрому одиночке — если дело в «чистом» квартале затянется сверх предполагаемого. Ну и сомнительно, что цирк сумеет собраться до утра…

Дом казался вымершим — ни лучика света из окон, ни дымка из труб…

Но Йорж нисколько не смутился. Плюнул под ноги, прочистил горло, украсив зеленью камень стены… Ты меня, синеволосая, не обманешь! Что я, повадок твоих хитрых не знаю? Очень даже знаю, очень!

Только циркач подошел к калитке вплотную, как та распахнулась перед ним.

— Приветствую сей сад, себя ему являя!

Что ждет меня в стенах твоих, ответь?

Воздев руки, продекламировал Йорж. В ответ, из-за стены за спиной, негодующе зарычала гиена. Ее поддержали товарки из-за других стен. Пятнистые сторожа изо всех сил старались. Выходило гнусно.

— И весьма двусмысленно, — сказал себе Йорж, почесав переносицу. — Чтоб у вас языки поотсыхали, сволочи мохнатые!

Еще раз сплюнув, циркач закрыл за собой калитку, притворив ее, по возможности, бесшумнее. И пошел по коридору,

Дорога знакомая, чего скрывать!

— Эге-гей! Есть кто живой в гнезде порока и разврата, иль все переблись и передохли? — вопросил Йорж, когда за нужной дверью, ведущей в кабинет хозяйки, его встретила полная темнота

Сквозь открытую дверь, в кабинет вламывался вытянутый прямоугольник света. Но за его пределами — чистейшая, отборная темнота! В которой чувствовалось присутствие Русалки. Но строки просились на язык, и промолчать он не сумел.

— Ты все никак не избавишься от своей глупой привычки? — насмешливо уточнила Ди, по-прежнему, неразличимая.

— От какой из, о, прекрасная хозяйка, до времени укрывшая лицо? Ведь я сосуд, грехом набитый… Эээ… — задумался Йорж, подбирая рифму.

— Именно что набитый. Стихоплет из тебя, как из мухи курица, — засмеялась Русалка.

— Ну почему же? — обиделся Йорж. — Понятно, что не гений. Но ведь бывают же и неплохие строки! Вот, послушай, из нового. Надо доработать, конечно, но в целом, и сейчас — весьма!

Циркач подбоченился и пропел:

Мужская слеза на небритом лице,

Оскаленный в крике рот

Капитан ведет рассказ о мешке,

Спиздил которой Йорж!

[Оригинал песни старые альпинисты, безусловно, узнают. Надеюсь, никто за беспардонное перелицевание классики не обидится!]

Раздались одобрительные хлопки.

— Чудесно, просто чудесно! Брависсимо, маэстро! Йорж, мешки, кражи, слезы… Ничего не меняется.

— Если бы, — выдохнул Йорж. Хорошее настроение, мелькнувшее было, тут же испарилось, сменяясь унынием. — Все меняется. В худшую сторону. К чему письмо, Ди? Что тебе надо? Недостатка в любовниках у тебя нет, и не будет еще долго. Дрянные же стихи мои не стоят и гроша. И ты ими никогда не восторгалась.

— И никогда не восторгнусь. — Русалка ударила стилетом по огниву. Полыхнул сноп искр. Снова затрепетал огонек свечи…

Йорж поразился, насколько Ди изменилась с прошлой встречи. Прошло-то, всего ничего… Впрочем, мужское естество, она волновала в прежней мере.

— Разумеется, нет, — положила женщина руки на стол. — Я знаю, что случилось на площади. И я скорблю.

— Благодарю, — кивнул циркач, — я признателен. Но?

— Мне нужна помощь, Йорж-актер. В деле, которое касается и меня, и тебя. Ты же не забыл, как это — убивать.

— Некоторые вещи забыть невозможно. — Йорж оскалился. — К тому же, я всегда могу сыграть убийцу. Этакого Ловчего с тысячью смертей! Предлагаешь месть?

— Разумеется, — кивнула Русалка. — Что я еще могу предложить?

— Многое, — ухмыльнулся циркач. — Но сегодня и этого достаточно.

Лукас то и дело оглядывался на крепостную стену. С каждым шагом она становилась все ниже. И комок льда в груди потихоньку таял. Зато снова начало грохотать сердце — тело прочувствовало спуск окончательно, и начало переживать вероятную возможность разбиться. Очень немалую вероятность!

Во рту пересохло, как с хорошего похмелья. Но с водой в их маленькой компании дела обстояли печально. Со всеми другими полезными в пути вещами, тоже было плохо. Сиречь — никак. Ни воды, ни еды, ни запасной обувки. Даже пустого мешка, и того не хватало.

И всего оружия — его маленький ножик-складничок, к крохотным, всего в полторы ладони, клинком. Хреновая снаряженность для долгого пути!

— А куда мы, собственно, идем? — решил задать он вопрос Марселин. Та шла с уверенностью человека, у которого есть выверенный до мелочей план.

— Не «куда», а «откуда»! — ответила девушка на ходу. — Именно сейчас, это ключевое. Идем мы из Сиверы. На первое время — просто подальше от островных. А дальше… А дальше будет видно. Не забивай голову, студент!

— Отличный горизонт планирования! — пробурчал Изморозь. — Необъятный просто!

— У тебя есть предложения получше? — Лукас с трудом выдержал прищур Марселин.

— Знаешь, — проговорил он, шагая, высоко поднимая ноги — трава переплелись настоящими силками — Я бы предложил вернуться. Но не рискну. Не хочу оставаться в меньшинстве с предложением, которое окружающие считают дуростью.

Марселин хмыкнула совершенно по-мужски.

— В ином случае я бы тебя поддержала. Переться в неизвестность, пешком, с двумя женщинами, без малейших запасов… Тут и у профессора куча вопросов появится, не говоря о студенте-недоучке. Мейви, как тебе мысль вернуться?

Циркачка остановилась, обхватила себя руками за плечи, затрясла головой.

— Нет! Нет! Никогда я туда не вернусь!

— Видишь? Я ее подход разделяю. Отойдем на несколько лиг, затаимся. Глянем, что в городе происходит, а там, может, и вернемся. Не такие уж Острова кровожадные, как могло показаться.

Лукас видел, что звучит всего лишь часть правды. Маленькая. Сомнительно, что Марселин хочет вернуться. Кроме чудесных сисек и крепкой задницы, у нее еще пребольшая хитрость…

— И где же предлагаешь отсидеться?

— Пока не придумала, — призналась воительница. — Но ты не бойся. У меня решительности на троих хватит.

— А на четверых хватит решительности, но не возможностей!

Мейви захихикала, прикрывая рот ладошкой. Марселин хлопнула недоуменно ресницами, улыбнулась.

— Вот тут ты прав! Наши возможности с желаниями редко совпадают. Четверо… Эх!

— Тут и одного толкового хрен найдешь! — глядя сквозь Лукаса, проговорила Мейви. — Одни трусы-обссыканцы!

— А как найдешь, так он на тебя и не смотрит, — печально вздохнул Изморозь.

— Грусть, печаль, тоска, огорчение! — подвела мрачный итог Марселин. — Идем, господа, идем!

Отойдя от городских окраин, беглецы долго продирались сквозь заросшие пустыри и безлюдные — урожай-то убран! — сады и огороды.

Наконец, пройдя по примерному расчету Лукаса, лиги полторы, компания выбралась к тракту. Последние ярды по насыпи пришлось преодолевать на четвереньках, хватаясь за пучки сухостоя — склон очень уж крут и скользок.

— Ох ты, бля… — выругался Лукас, встав на потертые гранитные плиты.

— От войны бегут, — согласилась Марселин, разогнувшись. Тут же стала оттираться от грязи. Изморозь последовал ее примеру, стараясь не смотреть на дорогу. Расщелкнув нож, начал обухом очищать подошвы. Сапоги с каждым движением легчали на фунт!

Обочины были завалены всяческим хламом. От горшков с несчастными цветами, до битой посуды и тряпья.

Лукаса пробила дрожь.

Когда за окнами слышны непонятные, но радостные крики на чужом языке, по потолку ползут жирные змеи дыма, а под запертую и подпертую дверь затекает кровь того, кто защищал ее с той стороны… Хватают не самое ценное. Хватают — если вообще доходит до такого — то, что под руку попадется.

Через пол-лиги, кувшин становится неподъемным, а тюк с платьями совершенно не нужным. И все летит прочь!

Изморозь очень давно и очень далеко отсюда, как-то брел среди множества других беглецов. А за пазухой сидел пушистый друг — лисенок Франчи. Они плакали от голода и страха вместе со зверенышем…

— Ага! — радостно завопила Мейви, выдернув Лукаса из воспоминаний. Изморозь вздохнул, почти всхлипнул. И пошел к девушке, пляшущей над мешком.

Что ж! Иногда излишняя тяжесть для одного, становится спасениям для других! Особенно, когда выбрасываются столь полезные вещи!

В заплечном мешке, аккуратно лежащим под кустом можжевельника, неизвестный благодетель оставил почти свежий каравай, по куску сала и сыра, завернутые в чистые тряпицы, согнутую пополам безголовую копченую кефаль, десяток вялых яблок и четыре кувшинчика черного пива. Одним Лукас тут же завладел. Поддел ножом крышечку, фыркнул от пены радостно…

— Мне кажется? — он так и застыл с пустой посудиной в руках.

— Что? — тут же насторожилась Марселин.

— Мне тоже слышится, — протянула Мейви, спешно дохрустев откушенный кусок яблока. — Ребенок плачет.

Через дорогу, к насыпи подходила речка, чьи пологие берега заросли одеялом рогоза. Оттуда ветер и приносил звуки, очень похожие на плач.

Компания переглянулась. Лукас швырнул кувшинчик под ноги.

— Вы как хотите, а я туда! — и, не оглядываясь, полез в шуршащие заросли.

Ноги тут же промокли. Полуболото мягко пружинило. Но Лукас упрямо шел на плач. Желтая стена из стеблей и острых листьев, усыпанных крошечными колючками, кончилась внезапно. Изморозь чуть не свалился в мутную воду — чудом успел ухватиться за корявое деревцо, неведомо как, укоренившееся.

В локте от него, лицом вниз, лежал человек, со стрелой в боку — торчало обломанное древко. Судя по одежде — небогатый дворянин. На затылке у трупа сидела водяная крыса, смотрела неодобрительно, приглаживала длинные усы. Рядом с убитым торчала из воды, наполовину погруженная клетка, из толстых дубовых прутьев.

А в клетке сидел мяур. Когда-то очень пушистый, но сейчас мокрый насквозь, весь в иле. И насмерть перепуганный.

Тут кривая ветка хрустнула, и Лукас обрушился в реку, свалившись на дворянина. Крыса бесследно пропала, улепетнув в ужасе. Клетку захлестнуло поднятой волной. Изморозь, не вставая, метнулся водяной змеей, прошлепав ладонями и коленями по трупу. Выдернул тяжеленное сооружение из присосавшегося ила.

Сама клетка весила немало. Да еще мяур и налипшая грязь! Левой рукой Изморозь с трудом сдвинул разбухшую защелку, открыл дверцу, подставив раскрытую ладонь. Мяур как по мостику перебрался на плечо к человеку.

Лукас с облегчением уронил тяжеленную клетку, не уворачиваясь от брызг — бесполезно, вода даже в исподнем плещется…

Когда грязный и мокрый Изморозь выбрался на дорогу с таким же точно мяуром на плече, девушки переглянулись.

— Студент, а у тебя, как погляжу, просто талант находить спутников!

Мяур радостно мурлыкнул, потерся о щеку спасителя.

— И да, на твоем месте, сладкая, я бы начинала ревновать!