Высокие отношения

Глава 23 Камни и цепи

— Режь его!

— Режь!

— Вали утырка!

— Косой, мы за тебя!

— Хосе! Хосе!

Все, кто был на тюремном дворе, сбежались в дальний угол. Там начиналось веселье! Хосе и Косой решили, наконец, выяснить, с кем будет ночевать Кармина. Выяснять договорились на ножах и полотенцах. Ножи в руки, полотенцем связаны левые ноги. По команде начнется смертоноснейший танец смерти — три-четыре движения, неуловимых непривычному взгляду. И все! Один умрет, зажимая разваленный ловким ударом живот, второй, развязав тугой узел из страсти и злобы, пойдет вступать в свои законные права!

Кармина сидела на низенькой лавочке, грызла семечки, хлопала подведенными сажей глазами, подмигивала обоим поединщикам. Рыцарям, чье благородство не имеет границ! Чьи чувства подобны вулкану! Поэтам ножа и верным адептам Высокого Искусства!

Меж Хосе и Косым встал Старый.

— Так, парни! Чтобы все по правилам! Не пинаться, в глаза не тыкать, по яйцам не целить! Чтобы никакой хуйни! Ясно⁈

— Ясно, — ответил Хосе, сверля ненавидящим взглядом человека напротив.

Косой молча кивнул, глядя куда-то в стороны.

Старый поднял платок…

— Итак, мастер Геольеро?.. — Руэ откинулся на стул, взял бокал с вином. Посмотрел сквозь него на пламя, бушующее в камине. Перевел взгляд на собеседника — невысокого курчавого толстяка со смуглой кожей уроженца Юга.

— Ваше предложение весьма заманчиво, — глава каторги поднял свой бокал, глянул сквозь хрусталь и вино на сиятельного рыцаря. Тот превратился в размытый силуэт. С кровавой каймой.

— Но?..

— Я опасаюсь последующих сложностей.

Руэ совершенно некуртуазно фыркнул.

— Дорогой мой Геольеро! Я предлагаю вам плату, что перекрывает ваше возможное жалование за тридцать лет. И всего-то, за отлучку полусотни отъявленных негодяев.

— Отлучку? — удивился тюремщик. — Вы думаете, они, надышавшись воздуха свободы, возжелают вернуться в наши гостеприимные, хоть и несколько тесноватые стены?

— Да вы поэт, друг мой!

— Певец камней, решеток и людей, сердца которых жаждою горят! — взмахнув руками, пропел Геольеро. — Моя крохотная слабость. Увы!

— Если не иметь слабостей, то можно сойти с ума, — понимающе кивнул Руэ.

— Ваша слабость — власть? — кротко спросил тюремщик.

— О, нет! — засмеялся рыцарь. — Власть, это всего лишь средство, чтобы получить нужное. Я всего лишь привык получать свое. Вот моя главная слабость, дорогой друг!

— Весьма оригинально, — кивнул Геольеро, — весьма оригинально. Что ж…

— Двадцать фениксов сразу, и еще тридцать в течение года, после окончания процесса. Разумеется, серебром, чтобы не доставлять лишних хлопот с разменом. И вы лишаетесь полусотни буйных гостей.

— Добавьте еще десяток золотых, и сможете забрать пару дюжин сверху. В конце концов, тюремные бунты весьма кровавы!

— Куда вы спишете пропажу, мне совершенно не интересно, друг Геольеро! В конце-концов, в подобных делах, мастер вы, а не я. Можете хоть всех своих подопечных утопить в реке. Порубив в мелкие кусочки, для удобства речных обитателей.

— Насчет реки — прекрасная задумка! Но к чему тянуть? По рукам, друг Руэ!

— По рукам!

— Прекратить хуйню! — пронесся над двором отчаянный вопль Эль Дженеральо — начальника сегодняшней смены стражи.

Круг из зрителей тут же рассыпался. Каторжники будто тараканы разбежались, попрятались по щелям. Даже Хосе с Кривым предпочли убраться к стене, сделав вид, что ничего такого не планировалось. Никто не хотел дразнить Эль Дженеральо! Бывший наемник, после ухода из профессии, отожравший неохватное пузо, взамен приобрел любовь к сомнительному увлечению — смотреть, как людей забивают насмерть. И помощников себе подобрал соответствующих! Лучше уж схватку на потом оставить. Все равно, не сбежать отсюда, времени полно!

Служебная дверь открылась, и во двор вывалилось две дюжины надзирателей, с фонарными щитами и с окованными железными полосами палками. Следом, на растрескавшиеся плиты, истертые тысячами ног, ступил десяток кнехтов в полной броне, с мечами и копьями.

Сидельцы, видя такую небывальщину, попытались вжаться в кирпич стен. Мало ли, к чему такое столпотворение? Как кинутся рубить направо — налево! Вон, рожи какие суровые! Истинно каторжные ряхи! Как таким только ворота открыли⁈

Вслед за доспешными, во двор вышел господин Геольеро в сопровождении рыцаря в багровой кирасе. Этот, впрочем, шлем надевать не стал. Высокий, черноволосый, взгляд острый… Духовитый, сообща решили молчаливые каторжники. И испугались еще сильнее. Точно, порубят, да в реку скинут, рыбу перед зимой подкормить. И раков.

Словно почуяв напряжение, плотной завесой накрывшее двор, бесшлемный рыцарь упер руки в бока и засмеялся. Добродушно и искренне.

Затем, вышел за кольцо охраны.

— Господа! Мне рекомендовали вашу каторгу, как место, населенное храбрейшими из храбрейших! Теми, кто готов бросить вызов кому угодно и когда угодно! Героями, можно сказать!

«Герои» запереглядывались. А ведь все верно говорит, парни! Мы такие!

— С чем пришел? — завопил Старый из толпы.

— С предложением, — оскалился рыцарь ухмылкой голодной гиены.

— Это с каким же? — снова из-за чужих спин, спросил Старый.

— Невидимка хуже судьи! — подмигнул рыцарь. — Выйди, раз ты тут главный!

— Главный тут я, — тихонько прошептал Геольеро.

— Разумеется, — наклонился к нему Руэ. — Но мы внутри, а не снаружи. Опять же, фениксы ведь стоят немного терпения?

Тюремщик понимающе покивал.

Старого пропустили. Он вышел из строя на пару шагов и остановился.

— Родриго Диас Де Бевара, по прозвищу Старый. А как зовут тебя, пришедший с предложением для героев?

Рыцарь снова улыбнулся, отстранил воина, попытавшегося преградить ему путь, и пошел к Старому. Подойдя, протянул руку, сняв перчатку.

— Сиятельный рыцарь Скарлетти ди Руэ.

— И что же ты предлагаешь, сиятельный рыцарь?

— Службу, свободу и мерк за два месяца в одно рыло. Тебе — три.

Старый помолчал немного, прищурился, внимательно разглядывая рыцаря. Тот молчал, не торопя с ответом.

— И что будем делать, сиятельный рыцарь?

— А сам как думаешь, друг Родриго?

— Диас. Для друзей я Диас. А вы мой друг, я это сразу понял! И думаю я, друг мой Скарлетти, что мы будем убивать, жечь и грабить. Возможно, насиловать.

— И что такой проницательный человек делает в такой дыре? — изумился Руэ. — Вот слово в слово! Только не возможно, а определенно!

— Определенно, дожидался тебя, о, наниматель!

Организационные сложности времени много не отняли. Диас оказался прирожденным командиром. Впрочем, он и так отходил несколько лет старшим в компании… К тому же, за четыре года проведенных на каторге, он знал всех и каждого.

Нужное количество подходящих бойцов набралось быстро.

Отобранная сотня шумно радовалась переменам, внутренне все же несколько волнуясь — как-то слишком неожиданными были перемены. Оставшиеся возмущались выбором Старого, но не громко — никто не хотел получить ножом в печень. Да и судя по всему, сиятельный рыцарь Руэ еще не раз наведается в их гостеприимные, а теперь уже, и не такие тесные стены!

Кармина, которую оставили, кинулась сперва к Хосе, потом к Косому. Но первый сделал вид, что вообще с нею не знаком. Второй же, совсем недавно бывший столь нежным, посмотрел сквозь, а после дважды больно пнул в живот, произнеся:

— Ну и наглый же ты пидорас!

В «яблочной» кладовой оказалось не так плохо, как Лукас успел себе напридумывать. Ни луж по углам, ни воды, стекающей по склизким кирпичам, даже крыс, ворующих последние соломинки из жалкой подстилки — и тех не было! Да и подстилка у стены оказалась весьма солидной! Ладони в три! Притом, его, мужские ладони. Если считать в Марселинских, тонких и изящных, то могло и все четыре выйти.

Но в ее ладонях мерить не выходило — девушка пребывала в добротной отключке. Похоже, что сотрясение мозгов. Бывает такое в драках, когда прилетает в голову табурет или лавка… Или самого головой втыкают в стену.

Оставив ее в покое, только перевернув лицом вниз, чтобы не захлебнулась, буде начнет тошнить, Лукас обследовал новое пристанище. Кладовая велика — шагов десять в ширину и пятнадцать с мелочью в длину. Сухо, относительно тепло — по сравнению с тем, что за спиной, разумеется! Свежий воздух сочится сквозь пару керамических труб в потолке и небольшого окошка под самым потолком. Допрыгнув, Лукас вцепился в толстые прутья. Что ж, не судьба! Не пролезть! Да и бежать в одиночку — совсем не дело. С другой стороны, настоятель показался добрым и вменяемым человеком…

Еще в кладовой стояло превеликое множество частых полок, застеленных мешковиной, и заваленных душистым сеном — Изморозь даже расчихался малость. И тут, по-прежнему, пахло яблоками. И даже несколько штук нашлось. Вялых, мягких, но чертовки вкусных!

Не успел Лукас доесть одну из находок и размять руки — следы на запястьях грозили остаться надолго — бесовски болючие ссадины, как за дверью послышались шаги, а затем загремел засов…

Изморозь тут же уселся на соломенный матрас, всем видом изобразил страдание.

Его актерские потуги остались без должного внимания публики. Про аплодисменты и речи не могло быть!

В кладовую ввалились три монаха. Уронили на Лукаса ворох пыльных одеял, прогрохотали по каменному полу четырехлапой жаровней. Рядом с ней свалили вязанку дров — настоящих, колотых! — не похабного хвороста. Поставили кувшин и пару глиняных чашек.

— Мне бы огниво! — попросил Изморозь, не поднимая взгляда. — И миску какую, побольше.

— Миска зачем? — спросил один из монахов, с глупым лицом.

«В кувшине плавать, блядь!» — хотел было рявкнуть Лукас, но вовремя себя одернул.

— Кто-то из ваших ее по голове ударил. Очнется, начнет блевать. Оно вам надо тут убирать?

— Тебе это не надо! — сурово ответил разговорчивый — вроде бы, что именно та скотина, что любит бить женщин.

— У меня тут нет ни ведра, ни воды, ни тряпки, чтобы вымыть пол. — Лукас поднялся на ноги, отбросив одеяла, чуть наклонился. Левая нога сама чуть выдвинулась вперед… Нож-то, отобрать не сумели — не нашли потайной карман, рукожопые уроды! Шансов у него нет. Но их нет и у этого выблядка!

— Принесу, — внезапно сгорбился монах. — Найду и принесу.

Изморозь молча кивнул. Садиться обратно не спешил. Дождался, пока снова не загремит засов на дверях. Разобрал одеяла, укрыв девушку. Кое-как, ругаясь и чихая — к сенному крошеву добавилась и принесенная пыль — разжег жаровню. Присел, протянул руки. Почувствовал, как уходит недавнее лютое напряжение.

Лукаса вдруг скрутило, он чуть не стукнулся лбом о пол — спасли ладони. Изморозь почувствовал, как льются слезы. Непривычно горячие и не остановимые. Перехватило дыхание…

Это продолжалось недолго — тридцать-сорок ударов сердца. Ледяные объятья, сжимавшие грудь распались, словно и не было их.

Изморозь вытер лицо, шмыгнул носом. Стало удивительно легко. Ему про такое рассказывали бывалые люди. Да и читывал. Долгое напряжение погони — когда гонят тебя — сменяется поражением. И начинается странное. Поймали тебя, впереди неизвестность, скорее всего, мучительная. Но становится легче. Нет неопределенности «догонят-не догонят», «поймают-не поймают». Догнали и поймали. Скорее всего, отпустят. Все, выдыхай.

От окна раздался непонятный звук… Лукас подскочил, словно ему шило в зад вогнали. Ухватил распотрошенную связку дров, чуть не перевернув жаровню. Подтащил к окну. Встал на носочки, балансируя на шатком основании и держась за решетку.

Со стороны двора ему в лицо ткнулась усатая мордочка мяура.

— Привет, бродяга, — прошептал Лукас, — все так быстро произошло, думал, ты потерялся. И нас далеко же завезли, как найти сумел?

Ответом ему стал долгое переливчатое мурлыкание, в котором ясно слышалось «дурак ты, дядя, и нос у тебя холодный!»

— Ты не поверишь, пушистый, как я рад!

Мяур ткнулся в руку глупого человека, снова замурчал, мол, все хорошо, не переживай. Я тут, я рядом.

Снова послышались шаги. Одиночные. Похоже, возвращался тот монах. Хорошо бы с обещанной миской, а не щитом и палкой.

— Будь острожен, пушистый!

Лукас мог поклясться, что мяур ему подмигнул. Только хвост мелькнул, и нет его. Изморозь улыбнулся. Вот кому хорошо! Его-то никто не обидит. И да, надо бы поименовать как-то! А то «пушистый», да «пушистый»… Обидится еще!

Дверь распахнулась.

В кладовую сперва вошел огромный монах. Вроде его зовут Кэлпи? Тот, язвительный, который подкалывал «охотников». Монах осмотрел все вокруг, особое внимание уделив Лукасу — Изморозь по кривой ухмылке понял, что его нож замечен, учтен и сочтен неопасным.

У Кэлпи в руках был маленький стульчик — полотно, натянутое на деревянную раму. Развернув, он поставил хитроумную мебель у матраса, на котором лежала Марселин — только нос из-под одеяла торчал.

На стульчик присел местный настоятель — до того момента он умудрился быть невидимым на фоне громилы-подручного. Присев, старик сложил руки на коленях, внимательно посмотрел на Лукаса.

— Что ж, мальчик, — проговорил он старчески-дребезжащим голосом, в котором, однако, слышалась воля и немалая решительность. — Я вижу, что ни ты, ни твои спутницы, никоим образом не относятся к разбойному племени, что будто стервятники вьются вокруг монастыря.

Изморозь молча кивнул, попытался придать себе вид посолиднее. Получалось плохо, и он тут же оставил бессмысленное занятие. Старый монах видел его насквозь.

— Так что, присядь, мальчик, и расскажи, что с вами произошло, и какие ветры занесли в ту несчастную деревню. Можешь врать, можешь сочинять — это твое право. Но лучше говори как есть. Я старый человек, и привык даже к самой грязной правде…

— А я ужасную хочу, чтоб обосраться с перепугу, упасть на жопу и завыть! — подняла голову Марселин, пристально глядя на старика. — Признавайтесь, отец Вертекс, что задумали. Не только вы привыкли к настоящей правде.

Настоятель улыбнулся, повернулся к молчащему Кэлпи, подмигнул ему.

— Я ведь говорил, друг Кэлпи, что среди кучи устриц, мы наткнулись на россыпь жемчуга.