Высокие отношения

Глава 14 Ненужные знания и находки

Дорога на Ревено ничем не отличалась от лиг, оставшихся за спиной. Та же глубокая колея в древнем камне, выкатанная мириадами колес. Те же заросли по-над обочиной, то же серое небо, то и дело, проливающееся пронзительно-холодным дождем.

Хото зевнул, потряс головой, разгоняя остатки дремоты.

Карты у него, разумеется, не было — не до них! — но примерное расположение городов и сел помнил. Очень примерное! На песке веточкой не набросать… До цели оставалось примерно сутки. Если с их скоростью «чуть быстрее пешехода» ехать без остановки, то башни Ревено должны начать царапать небосвод через сутки. Или чуть дольше. Но без ночевки… Высота даже не рискнул предлагать. Ясно, что бунт он бы забил в зародыше оплеухами и подзатыльниками. Но зачем?

Ведь не вздымалась грязь за спиной, не колотили в дорогу копыта яростной погони. Можно не торопиться, не гнать, сломя голову и отбивая зад.

К тому же, в Ревено их никто не ждал. Так, были кое-какие наметки из не особо далекого прошлого. У любого Ловчего, пусть он даже и всего лишь загонщик, в любом городке найдется хороший знакомый. А то и два. Не сказать, что Хото на помощь старины Карлетта очень надеялся, но и пустой сарай на первое время не лишний. А там посмотрим!

Высота снова зевнул, да так, что челюсть из сустава чуть не вылетела. Не удалась прошлая ночевка, что и говорить. Отвык от полевых условий, ой, отвык… Как-то все вышло паскудно, сумбурно и отдавало дохлятиной.

Спать пришлось под телегой, наломав и нарубив веток, подстелив мешки. Те, так и не выветрились за целый день, и по-прежнему пахли морем, дохлой рыбой и полудохлым, пару раз обоссавшимся Бьярном — старика-то, никто не вытаскивал из телеги опорожниться.

Старикашке, к всеобщему удивлению, путешествие пошло на пользу. Когда выезжали из Сиверы, в нем еле билась жизнь, раздумывая, а не улететь ли подальше от грубого Тварного Универсума прямо к Панктократору… У Хото даже мелькала мысль о безнадежности предприятия — весь прошлый опыт с тяжелоранеными об этом просто таки вопил. Тряска, холод, нерегулярное питание, сквозняки… Рыбные мешки, в конце-концов! И не такие здоровяки отправлялись под дерн, навстречу с предками. Но нет!

На второй день даже какие-то силы в себе нашел. Вон, падла, сидит, опершись о борт. Таращится по сторонам, недобро зыркает. Радует, что молча — закрылся бездонный фонтан сквернословия. Добрый Рош выдал рыцарю бархатку. Теперь то позыркает, то снова хватается меч полировать. Ну хоть не хрен свой наяривает, и то хорошо. Знаем мы этого извращенца, чтоб его кондрашка схватила!

Бригг громко высморкался, обтер пальцы о штанину.

— Как думаешь, командир, что сейчас в Сивере творится?

Хото пожевал измусоленную травинку, сорванную на недавнем привале. Погонял ее из одного угла рта, в другой.

— Да хрен ее знает, ту Сиверу, честно скажу. Первый раз такое вижу, чтобы город так нагло загребали. Не по-людски как-то. Значит, и предугадать не возможно. Это когда по обычаям, тогда да — война, осада, пригород палят. Штурм потом, переговоры, снова штурм, если всех крыс не доели. А тут и штурма-то толком не было. Изнутри пырнули. Сволочи! Но, как понимаю, Ратт в сговоре был давным-давно. Сшептался за спиной Фуррета.

— И с переговорами как-то не заладилось, — поник Рош, глядя в сторону.

— Дюссак был хорошим человеком, — Хото вынул изжеванную былинку, посмотрел на нее с недоумением, швырнул на дорогу. — Вас, конечно, это утешит мало. Вообще, конечно, не утешит. Но что есть, то есть. Вернее, было.

— Кто ж знал, что все так не по-людски будет. Переговорщика убивать, это ж дикость несусветная! И, говорят, что сперва ребят всех перебили, чтобы он видел. Суки ебанные!

— Предпоследние времена, друг Рош, предпоследние.

— Это как?

— Последние, когда тебе нож в печень сунули. И сидишь ты под обоссаной стеной, в луже. И смотришь, как из тебя кровь льется. Почти черная. С прозеленью этакой. А предпоследние, это когда ты нож видишь, а нихрена сделать не успеваешь. И от той невозможности тебе тошно до блевотины.

— Философически… — хмыкнул Бригг.

— Хуестически! — закаркал вдруг Бьярн, о чьей способности говорить, все уже и позабыли. — Что Дюссак, что Фуррет — суть придурки и скоты!

— Ну хоть не дрочилы, как ты! — взъярился Рош, хватаясь за копье.

— Много доблести дорезать больного немощного старика! — ощерился Бьярн, перехватывая меч для укола…

Поднять оружие для удара рыцарь не успел. Точный пинок сапога Хото пришелся ему прямо в скулу. Голова дернулась, рука разжалась. Меч упал на колени старика. Высота перетек к Бьярну, потерянно водящему взгляд из стороны в сторону — крепко приложил стенолаз, от души! И как только шею не сломал?

— Ты, престарелый ублюдок!

Хото сжал дряблую шею. Дождался, пока старик на него посмотрит.

— Ты жив до сих пор, падаль, только потому, что они попросили! Ты меня слышишь, тварь⁈

Бьярн захрипел, кивнул несколько раз.

Хото разжал хватку. На морщинистой бледной шее остались красные отпечатки пальцев.

— Нужно повторить или до того говна, что набито в твоем черепе, дошло с первого раза⁈

— Я же не тупой стражник, мне и раза хватит для понимания, — прошипел Бьярн, разминая полураздавленное горло. — А если бы перестарался? Похерил бы просьбу двум уважаемых людей?

Высота сплюнул на дорогу.

— Одно точно скажу, не горевал бы ни мига.

— Скинули бы с телеги. И валялся бы на дороге, пока не сволок бы кто в кусты за ноги, — с нескрываемой угрозой произнес Рош, так и не убрав ладонь с древка.

— Некому стягивать, — сказал Бригг. Стражника поддержала, зафыркав, левая лошадь.

— Это ты верно подметил, — ответил Хото, — некому… Пустота.

За полдня их обогнали пару раз:

Расфуфыренные, чуть ли не герцогские егеря, с зыркающими глазами и птичьим хвостами в ягдташах. Проскакали, обдав телегу презрением

Следом проскакал дворянин, еще более разодетый — словно дикарская невеста на выданье. Торопливо промчался, окатив грязью из-под копыт дорогущего вороного коня. И был таков. Бригг «поднял» невидимый арбалет, прицелился, «выстрелил», изобразив цоканьем языка щелчок ореха. Легче, впрочем, не стало. Пришлось долго оттираться.

А вот навстречу не проехало вообще никого. Ни торговцев, ни гонцов, ни банальных бродяг, торопящихся сменить приевшийся город, пока еще мороз не кусает за босые ноги.

И это тревожило, вызывало нехорошие подозрения с гнилым запашком. Пантократор, заставивший разболеться левую руку Высоты, мог фатально ошибаться. И с каждым ярдом, подозрения в этом крепли.

— Прикинь, если это из Пустошей полезли какие-то твари! Зеленые, с рогами! — начал фантазировать Рош, показывая руками размах тварьских рогов. Выходило, если сопоставить, неприятно — как такую сволочь-то валить без роты копейщиков за спиной?

— И на кой хрен они полезли, по-твоему? — прищурился Бригг.

— Чтобы пожрать весь мир! — хищно клацнул зубами его напарник.

Хото, засомневавшись, покачал головой.

— Думаю, ты не прав. И они явятся сюда, чтобы всех выебать. И у них нет рогов, зато есть вооот такенные огромные хуища!

— Мы им тогда Бьярна отдадим! — предложил Рош. — Он у нас первый знаток, когда трахаются не по-людски!

— Я вас сам тогда выебу! — раздался тихий голос рыцаря.

— Вот! — обернулся к нему Хото, ткнул в грудь пальцем. — О чем и речь! И не стыдно тебе, старикашка, приглядываться к жопам боевых товарищей⁈ К волосатым, немытым и прыщавым жопам⁈ Но да, в походе все иначе! Рыцари, насколько знаю, только тем и спасаются. Заводят, понимаешь, оруженосцев посимпатичнее… Крепкая мужская дружба, все такое! Когда рыцарь рыцаря в шатре наклоняет, это же, если не ошибаюсь, «рыцарским способом» называется, да? Или как? Расскажи, ты же опытный! Сам наклонял или все больше тебя?

— Ты же сам не один год служил! — попытался отбиться Бьярн от натиска разошедшегося стенолаза. — Что за херню несешь?

— И что с того, что служил? — удивился Хото. — Я же не заявляю боевым товарищам, что хочу с ними всякого? А ты, хочу заметить, только тем и занимаешься! Мечтатель хренов!

Бьярн, намеревавшийся что-то сказать, безнадежно махнул слабой рукой, и промолчал, уставившись в небо.

— Ладно, старик, ладно! — продолжил изгаляться Высота. — Не оправдывайся! Верю, что все было по благородному, в собственный кулак!

Рыцарь демонстративно отвернулся, не желая вступать в безнадежную перепалку.

Хото пожал плечами, ухмыльнулся победно.

— В нашествие чудовищ я не верю, как бы у Роша и не получалось убедительно. Но вот в кордоны, рогатки на пути, и всякие злобные разъезды, я верю охотно. Всеми печенками и селезенками в придачу!

— А впереди что-то есть… — прервал речь командира глазастый Бригг, самый зоркий в компании.

— Где? — тут же вскочил на ноги Хото. Телега покачнулась.

— Впереди, ярдах в полторастах. Рядом с тремя березами. Где одна кривая посередке.

Хото пригляделся, еле найдя нужные ориентиры — кривых берез тут хватало! Но нашел.

Угловатый куль, тяжелый даже на вид, валялся чуть ли не посреди дороги. Совершенно бесхозный.

— Рош, останавливайся, — коснулся стенолаз плеча возницы. — Бригг, хватай ковырялку, пойдем проверим. Пощупаем, так сказать. Рош, будь готов поддержать. Бьярн, не лезь.

— Принято, — хором ответили стражник с рыцарем. Все же авторитет Высоты в разных коварных и странных делах был на высоте. Как бы это смешно не звучало.

Бригг молча спрыгнул с телеги, вытащил из-под мешков свое копье. Хото, подумав недолго, прицепил к поясу ножны с саблей, прикрыв заметное навершие полой расстегнутой куртки.

— И потихонечку подходим…

Никто не выскакивал из кустов с радостными воплями, не засыпал стрелами…

Но Хото с каждым шагом чувствовал себя все неуютнее. Струна натягивалсь до оглушительного звона в ушах. Что-то здесь было не так. Не бросают просто так имущество. Не те времена. А что с воза свалилось незаметно… Шутка хорошая, смешная!

Не доходя нескольких шагов до куля, Хото остановился.

— Дай!

Бригг подал копье, схватился за нож на поясе.

— Стой тут.

— Стою!

Высота подошел вплотную, чуя, как на загривке дыбом встает шерсть. Что-то подобное он когда-то видел. Но не может же быть, чтобы снова…

Широкая полоса копейного пера полоснула по кривым стежкам торопливого шва. Куль развалился…

Хото выругался сквозь зубы. Подкинул копье, швырнул его в березы. Древко треснулось о бело-черный ствол, упало в заросли.

— Эээ… — за спиной заволновался Бригг.

— Если коснешься, я тебя на месте рубану. Подойди, и глянь. Только издалека.

Бригг осторожно подошел, заглянул из-за плеча.

— Ебааать…

— Именно так.

Когда-то куль был человеком. А потом его свернули хитроумным способом, перевязали веревками, замотали в дерюгу и прошили, чтобы придать нужную форму.

Бывший человек скалился мучительной ухмылкой. Синевато-черную кожу покрывали язвы и волдыри. Вместо щеки зияла дыра с неровными краями.

— Кто его так? Крысы?

— Крысы. Но сначала чума.

Все вокруг было привычным и обычным. То же небо, те же холмы, та же дорога, те же заросли дрока, можжевельника и терна, тот же гулкий камень под копытами, та же кислая лошадиная вонь, больная спина…

Мартин снял шляпу, вытер вспотевший затылок — солнце решило выбиться из привычного порядка, и грело совершенно по-летнему. Или с похмела жарило изнутри? Нарезался вчера до полного свинства… Он еще с юношества мучался на утро после доброй пьянки — текло, как с кабана. Словно вино испарялось прямо через кожу. Если бы еще отлить не хотелось постоянно, могло даже быть удонбым…

Только солнце и выбивалось, да… Мартин нахлобучил шляпу.

Банда тоже ехала в давно установленном порядке. Так ехали позавчера, неделю, и месяц назад. Да и на полгода — год оглянуться — та же картина.

Оглядываться на дальше, чем на полтора, Мартин себе запретил. Не хотелось снова напиваться.

В авангарде разведчики компании — братья Мах и Пух. Едут, беззаботно треплясь — те еще балаболы! Заткнуть им рты, разорвет от множества слов и мириада нерассказанных историй. Но беззаботность напускная! Братья Перрьон за лигу чуют опасность. Оттого и впереди.

За ними, ярдах в тридцати, едет Керф. Меч поперек седла — всю дорогу перегораживает, не проехать, не задев. Едет с неподвижным лицом божка из Пустошей. Дикари мажут таким деревянные лица потрохами убитых. Легкая безразличная улыбка. С таким лицом Керф живет всю жизнь. Ест, пьет, убивает… Страшный человек! Единственный из того времени, которое лучше не вспоминать. И единственный, кого ди Бестиа считает умнее себя.

Мартин в который раз подивился высоте мечника — вроде и коняка из рослых — множество барышников облились слезами, пока нашли малость подходящую, а все равно, будто на пони взгромоздил костлявую жопу. Сапоги вынет из стремян — и пойдет пешком, с лошадкой под задом.

За Керфом — Тенд с Ланексом.

Тенд — ровесник Мартина, беглец с Островов, поседевший любитель хорошей драки, темного пива, черноволосых женщин и убийств топором. И какой топор себе подобрал! Чудо, а не оружие! Длинное окованное древко, полукруг топора, шип на обухе — и драгоценное клеймо «три пихты» на полированном металле! Герцогу подстать, а не наемнику!

Ланекс тоже островной. Куда легче весом и годами. И куда быстрее неповоротливого топорника. Скорость у парня — каждому бы такую! Молния! Любит свое копье и деньги. Хвастался, что пару лет работал стенолазом — для убедительности таскает на вьюке бухту стенолазной веревки. Но все как-то не получается проверить — а вдруг и не врет?

Потом сам Мартин за компанию с единственной запасной лошадью компании и в обнимку с начальственными раздумьями.

Затем — Рыжий с Эстером, два арбалетчика. Рыжий — огромный, будто сухопутный кит. Туша шире павезы, а рожа шире любого баклера. Вроде первая цель в любой стычке, а все стрелы идут мимо! Стыдно им, наверное, пронзать то недоразумение, которое стрелок зовет кольчугой — нечто ржавое, чудовищное, бесформенное, сплетенное из кусков десятка разных доспехов. От широких плоских колец байданы, до плотной панцирной вязки. А может, всему виной кривая татуировка на лице, над бровями, гласящая: «Хуй попадешь!»…

Эстер же, стройный как тополь, бесцветный как туман — словно отдал все краски тела соратнику. Гибкий и хлесткий как плеть. Мартин исправно выдавал положенную долю стрелку. Но его не переносил. Без особого повода. Очень тот напоминал пещерных лягушек, белесых, как полотно, с кишками, видными сквозь кожу…

Следом за стрелками два мула тянет повозку, на который лежат пожитки компании — палатки, котлы, запас провизии. И дрыхнет Фазан, храпя так оглушительно, что птицы взлетают из кустов, трепеща в панике. Хобу прозвали Фазаном в честь любимой птицы. Любимой — в плане сожрать, разумеется. А еще за любовь к яркости, многоцветию и поджогам.

За телегой трусит на мерине Флер. Что конь, что наездник пегие. Пятна так и налезают друг на друга. Как утверждает сам Флер — это знак Судьбы. Судьба бежит рядом, вывалив розовый язык. То похохатывая, то фыркая, то просто скаля клыки. Клыки у нее чудесные — могут одним ударом перекусить человеческую ногу.

Судьба — любимица Флера, его талисман на удачу, почти любимейший ребенок, предмет зависти многих, ненависти еще больших. Судьба — гигантская пятнистая гиена.

Ее панцирь лежит где-то в недрах повозки, надежно охраняемой рычащим во не Фазаном. Судьба уже и забыла, что это такое, тяжесть брони. Флер жалеет свою любимицу. Да и компания очень давно не встречала таких случаев, когда была бы полезна помощь мохнатой четвероногой смерти.

Мартин еще раз окинул взором компанию, понял, что проваливается в дрему. Ехать долго, ночь же обещает стать трудной…