Всё хорошо, что хорошо кончается

Глава 14. Я узнал про город. Я б туда не лез

Я замираю в растерянности. Почему все шишки обычно валятся на меня? Не помню, чтобы я кого-нибудь убивал. У старика, очевидно, жар и бред.

— Что за убивец? — хмурит несуществующие брови рыжебородый, приглядываясь ко мне.

— Ну как, ты чего, не помнишь? — старик улыбается от уха до уха, обнажая щербатый рот. — Эх ты, а молодой ещё, чего ж с тобой в старости-то будет. Ну, спасибо скажи, что у старого Эба голова варит что надо, и память хоро-ошая!

— А вот глаза, может быть, подводят, — угрюмо говорю я. — Не убивал я никого.

— Да как же-е, — радуется старик. — Всё я помню! Был ты, значит, учеником ювелира в Четвёртом королевстве…

— Это уж точно нет, — отрезает Тилли. — Всех, кто связан с ювелирным делом, я лично знаю. Произошла какая-то ошибка.

— Цыть! — машет на неё старик костлявой рукой. — Дай рассказать, кхе-кхе! Потом болтать будешь.

— Да враньё это всё, — говорю я.

— Пусть Эб скажет, а там и решим, — говорит рыжебородый, мрачно на меня глядя.

— Хе-хе, так вот, был у тебя плохой хозяин, да жена его та ещё злыдня, а дочь у них и вовсе стервой уродилась, — продолжает старик. — Изводили они тебя, сам жаловался, жизни не давали. А потом встретил ты прекрасную девицу, как бишь её звали, имя ещё такое скверное… Анди… Ар…

Душу мою наполняет нехорошее предчувствие.

— Давайте потом поговорим! — спешу сказать я. — Дед болен, ему нужно отдохнуть!

— Андраника! — выкрикивает старик. — Вот пакостное-то имечко!

— Андраника? — ахает Тилли и с любопытством глядит на меня. — Так-так, я непременно хочу послушать, что было дальше.

— Точно, Андраника, — мерзко хихикает старик. — Глаза у ней, значит, синие, с золотыми искрами, как ночное звёздное небо. Я-то помню, как ты пел! А коса седая. Ведь у ней, бедняжки, все родные погибли, и прикончил-то их ты, паренёк, я тогда сразу по лицу твоему всё понял! А потом девице хотел перстенёк подарить, упёр у хозяина, тот заметил кражу, тогда ты и хозяйскую семью порешил.

— А где, говорите, вы слышали эту историю? — с любопытством спрашивает Гилберт, помешивая варево в котелке, пока я стою ни жив ни мёртв. Надо же так вляпаться!

— А вот когда мы ещё жили в долине, ентого парня дракон притащил, — поясняет старик. — Кхе-кхе-кхе!

— Так это ж тот, с которым Нела сбежала! — наконец догадывается рыжебородый. — У-у-у!

Он с рёвом бросается на меня, но Гилберт успевает его перехватить. Тилли ахает.

— Невен, чего творишь-то, балда? — вопит старик. — Здоровый такой, а умишко крохотный!

— Это он у меня Нелу отнял! — ревёт рыжий.

— Кто её у тебя отнял, остолоп? Такой, как она, нешто кто указ? Память напряги, помнишь, говорила ведь она, что в мужья себе совсем другого нашла, а не сопляка навроде него.

— А и то верно, — бормочет Невен.

Он прекращает рваться из рук Гилберта и озадаченно потирает лоб. Затем в его глазках вновь мелькает вспышка ярости.

— А не из-за тебя ли вся каша-то заварилась? — рычит он. — Всё одно к одному тогда пошло, Нела пропала, река разлилась, нас вона куда занесло, мыкаемся тут, как живы только остались!

— Что происходит? — негромко спрашивает Андраник. — Я совсем ничего не понимаю, а вы?

— Давайте-ка начнём сначала, — холодным тоном произносит Гилберт. — Питьё сейчас будет готово, оно никому не повредит. И все мы представимся друг другу и устраним пробелы в этой истории.

— А может, некоторые пробелы лучше и не устранять, — бормочу я, но меня, к сожалению, никто не слушает.

— Вас зовут Невен и Эбнер, я правильно услышал? — спрашивает Гилберт, когда мы рассаживаемся у очага с дымящимися кружками в руках. — Я Гилберт, мои спутники — Сильвер, Тилли и Андраник.

— Кхе! — давится старик. — Этим имечком ещё и парней называют в ваших краях?

— Мне дали имя в честь папочкиного дальнего предка, — смущённо, но гордо отвечает Андраник. — Он был великим воином и очень умным человеком.

— Как жаль, что ты на него не похож, — шепчу я.

Меня слышит только Тилли, но этого оказывается достаточно, чтобы я пожалел о своих словах. Надеюсь, у меня теперь не сломано ребро.

— Нелы, как я понимаю, с вами нет? — спрашивает Гилберт.

Невен угрюмо молчит.

— А мы не решили ещё, доверять ли вам, — кряхтит старик. — Вот ты сперва расскажи всё, что знаешь, а мы подумаем, помогать вам али нет, верно, Невен?

Рыжебородый в знак согласия трясёт косматой головой.

— А что вам рассказывала сама Нела? — пытается узнать Гилберт, но и тут не получает ответа. Вздохнув, он трёт лоб, а затем говорит:

— Сильвер никого не убивал. Не знаю, что он вам наплёл…

— Мне нужно было потянуть время, пока Нела тебя спасала из болота, — выпаливаю я, ощущая, как жар заливает щёки. Счастье ещё, что в этой полутёмной хижине никто не обратит внимания на цвет моего лица.

— Кого это она спасала? — напрягается Невен. — Мы одного вытащили, оставался только дракон!

Гилберт опять вздыхает, молчит, затем роняет неохотно:

— Это я и был. На мне тогда лежало проклятие. Проклятие мы сняли, драконы улетели, река разлилась. Нас река унесла домой, а вам, значит, повезло меньше, да?

— Точно, — жалобным тонким голосом отвечает Невен. — Поволокло нас через горы, да прям в эти снега закинуло. С тех пор мы тут и обитаем со стариком, уж не знаю, где все наши остальные. Ни живых, ни мёртвых мы их больше не видели.

— Нела встретила человека, которого полюбила, — продолжает Гилберт, — но не успели они сыграть свадьбу, как в королевства пришла беда. Нам угрожал злодей, всего один, но очень могущественный. Мы сразились с ним, и Нела его одолела, но сама пропала под землёй. С тех пор мы уже давно её ищем, и след привёл сюда.

На этом мой друг умолкает. Рыжебородый глядит на своего товарища.

— Ну чего, Эб, как думаешь, можно им сказать?

Получив молчаливое одобрение, Невен продолжает:

— Так вот, жили мы кое-как, выживали. Набрели на стариков, тех, что у гор, да странные они какие-то, угрюмые, не по душе нам пришлись. Мы с ними не враждовали, но держались особняком. И вдруг однажды заявляется Нела! Я уж было даже испужался сперва, думал, живая ли она, али мёртвый дух к нам явился. Шутка ли — столько лет не видеться.

Рассказала она, что жила за горами, а потом сюда попала, да пути обратно нет. Только много она не болтала, всё боле помалкивала, ну, с детства она такая. Сколько-то прожила она с нами, пока сын у ней не родился, а как он окреп и головёнку смог держать…

— Что? — переспрашиваю я, поднимаясь на ноги.

— Сын, говорю, у ней народился, — спокойно поясняет бородач.

Голос его кажется мне каким-то далёким шумом, глаза застилает красная пелена. Да как он посмел, как они все посмели! Она же говорила, что любит моего отца. Такова, значит, цена всем этим словам?

Не успев даже подумать, я бью Невена по лицу. Он, не ожидавший атаки, опрокидывается, кружка его катится в очаг. Кто-то хватает меня за руки слева и справа, пока я рвусь и рычу в бессильной ярости.

— Сильвер! — доносятся голоса. — Что с тобой, ты почему это сделал?

— У неё, значит, здесь сын родился, а вам всё равно? — захлёбываюсь я от злости. — Она обещание дала! Клялась!.. И мне говорила, как отца любит, а потом здесь… с этим!

— Сильвер, ты осёл! — возмущённо вопит Тилли, вцепившись в мой рукав. — Головой-то подумай, когда бы она успела? Вспомни, когда она пропала, наступало лето!

— И что с того? При чём здесь это вообще? — не понимаю я.

Тилли немедленно посвящает меня в подробности того, как долго зреет дитя в утробе матери, прежде чем появляется на свет, и сколько времени ему требуется, чтобы начать держать голову, а потом путём нехитрых подсчётов доказывает, что я распоследний болван.

— М-да, — хмыкает старик, когда я, пересиливая себя, прошу прощения у Невена за свою вспышку. — И ентому умишка-то не хватает.

— Так я уж не знаю, говорить дале или нет, — почёсывает затылок Невен, косясь на меня. — Или некоторым особо нежным лучше пока сходить погулять.

— Даю слово, что буду сидеть тихо, — угрюмо обещаю я.

— Ну, от тех стариков, что у гор живут, слышала Нела, будто на землях лежит проклятие. Старики и нам чего-то там предлагали, ночь развеять, что ли, да не до того нам было, чтобы слушать всякие бредни. Тут выжить бы. А Нела, значит, поверила и решила пойти к мёртвому городу, чтобы о проклятии разузнать.

— Она знала, в какой стороне этот город? — напряжённо спрашивает Гилберт.

— А чего не знать, я ей и показал, — кивает Невен. — Забредал как-то, жив едва остался. Ух, и жуть там творится.

— Ой, расскажите! — пищит Тилли.

— Шёл я, значит, вдоль берега реки, держась поодаль, чтобы по крутому склону не скатиться в воду. Было это вскоре после того, как мы здесь очутились. Я ещё не терял надежды, что найдём кого-то из наших. И тут вижу — большое поселение впереди, домов мно-ого. Заспешил я туда, да только поздно понял, что неладное там творится. Дома, значит, там совсем другие — не то что эти, снежные, а из дерева и камня. И окна в них большие, будто тот, кто жил, холода не боялся. Я позвал раз, другой, а на зов мой никто не откликнулся. Непривычно мне, дома высокие. Снега вокруг намело, а в городе этом его будто и нет, дороги чистые, камнем уложены. Не по себе стало, а тут и стемнело, задержался я. Вот и зашёл в первое жильё, какое рядом было, чтобы ночь там переждать.

Тут рыжебородый ненадолго замолкает, погружаясь в воспоминания, и передёргивает плечами, будто от озноба.

— Так дом-то этот, — говорит он, — порушенный был. Ступени наверх идут, а части их не хватает. В стене пролом. В полу дыра. И всё это затянуто льдом, да не абы как, а вот прямо ступени ледяные, и гвозди в них по углам ледяные. На полу каждая доска, каждая щепочка, каждая трещинка во льде изображены, как взаправдашние. Стену оглядываю — вот деревянная, а вот ледяная, как одно целое. Всё есть в этом доме — печь, и утварь у печи, и стол, и стулья, да только что-то настоящее, а что-то ледяное, прозрачное да мёртвое. Хотел я уж было выбежать наружу да прочь оттуда, хоть и ночь, да всё равно уже. Только слышу — голос. И таков этот голос, что жизни в нём нет совсем.

На лбу Невена проступает крупный пот. Он стирает его рукавом, переводит дыхание и продолжает:

— А что потом было, то уж самое скверное. Подпёр я дверь столом да стульями, ставни запер, а голос всё ближе. Будто плачет кто, али поёт. И вот не хочется мне, а волей-неволей вижу сквозь стену ледяную, как идёт по дороге девушка. И ясно мне сразу стало, что дело тут нечисто, кто ж в такую холодину в одном тонком платьишке да с босыми ногами прогуливаться будет? А она идёт, будто и не мёрзнет вовсе. А как со мной поравнялась, так к стене прижалась и на меня поглядела. Ох, не знал я прежде, что бывает такой страх, какой на меня тогда напал! Вот как есть она мёртвая была. Я отполз, зажмурился да принялся звать всех богов, какие только есть на свете, а я их и не знаю вовсе да не верил в них никогда. Много ли, мало ли времени прошло, а как опомнился я, светлело уже. И показалось мне, будто кто-то прям за спиной стоит.

Я глядь, а в том углу, где я сидел, старуха мёртвая. Космы седые нечёсаные на грудь спускаются, рот раззявлен и глаза застылые, белые глядят в ту сторону, где сквозь стену дорогу видно. В темноте-то я её, видать, не заметил, так плечом к плечу с нею ночь и провёл.

Вылетел я из дома того уж не помню как, а потом бежал оттуда так быстро, будто сама смерть за мной по пятам летит, да так оно и было. Так что если есть на землях этих какое проклятие, то с ним-то я и встретился в ту ночь.

— Ничего себе! — ахает Тилли. — Вот так приключение! Я люблю истории о призраках, но впервые слышу их от человека, который видел всё своими глазами! Да вы настоящий герой!

— Да ладно уж, — смущается Невен, — чего там.

Андраник сидит, нахохлившись, и почему-то выглядит не особо довольным. Наверное, его напугала вся эта история, да ещё и Нелу предстоит искать именно там, в мёртвом городе.

— Так что же, — спрашивает Гилберт, — Нела туда и пошла? Одна?

— Остановишь её разве, когда что в голову вбила, — со злостью и смущением отвечает Невен. — Я и рад бы с ней, да старика вот не бросить… Эх, да что там — знал я, что впереди верная смерть, нельзя туда! Отговаривал её, как только мог. Сына она решила оставить с нами. Учила меня, как его пеленать, как поить козьим молоком, как убаюкать, чтобы спал, и чего он может хотеть, когда орёт. Выдолбила для него посудину, чтобы удобнее поить, люльку из коры сплела, шкур наготовила, даже выстирать их умудрилась в этом холоде. Уж теперь-то я о детях всё знаю.

Гилберт встревоженно озирается.

— Где же тогда её сын? — спрашивает он. — Здесь никаких признаков ребёнка!

— Верно, — отвечает Невен, разводя руками. — Она мне всё втолковывала да поясняла, да переспрашивала, понял ли я, затем пожитки свои взяла, поцеловала сына напоследок, да и ушла. Сидим мы с ним, значит, времени ещё прошло немного, малый и проснуться не успел, как врывается Нела, хватает его, не говоря ни слова, и исчезает. Хотел было я её догнать, да пока тулуп накинул, их уже и след простыл. А к городу я, уж помилуйте, ни ногой.

Невен наклоняется, чтобы подбросить в очаг пару веток.

— И коза наша третья с ними ушла. Дурноватая она всегда была, а к Неле, вишь ты, привязалась. Та ей имя дала — Орешек. Ну, может, хоть молоко у них будет.

— А почему Орешек? — немедленно спрашиваю я.

— Сказала, животина напоминает ей о какой-то другой козе, которую так прозвали. Да мне-то что, если ей нравится, пусть хоть Орешком зовёт. Я её Пятнистой раньше кликал, а эти вот — Белая да Серая.

Я поворачиваюсь к своему другу.

— Гилберт, а ведь она нашу козу даже не видела, да? Только по рассказам о ней знает?

— Какую ещё вашу козу? — задумчиво спрашивает Андраник.

— Да ту, что откусила твою пряжку. Ой, кажется, до этого дня ты не знал, что коза была нашей? — догадываюсь я.

— Такая уж моя судьба, — с обидой заявляет Андраник, — ничего не знать. Все и всегда от меня что-то скрывают. Не надо, ничего не поясняй.

С этими словами он поднимается и уходит в дальний угол, чтобы угрюмо усесться у стены. Тилли в первый раз не спешит его утешить, потому что поглощена беседой с Невеном, и от этого Андранику наверняка ещё горше. Но он сам виноват, решил дуться — пусть будет готов к тому, что остальные не станут вокруг него плясать.

Гилберт приносит наши нехитрые припасы, чтобы разделить их между всеми и подкрепиться (давно пора). Переночевать мы решаем здесь, а наутро, если погода не подведёт, двинемся к мёртвому городу.