Всадник Ветра

Глава 4

Все-таки у меня выдалось несколько часов свободных, чтобы посмотреть достопримечательности: заночевал я в Лиманионе. Утром меня пообещали подкинуть на самолете прямо до пещеры (точнее, до Ладьи, координаты пещеры я пилотам сказать не мог, потому что сам не знал), это было бы куда быстрее, чем лететь самому. Так что я ненадолго переквалифицировался в туриста.

Помнится, совсем недавно переживал, что не хожу никуда без глефы и не похож на обычного человека? Вот, пожалуйста, снова имел возможность почувствовать себя школьником. Гулял по историческому центру, особо не выделяясь — в столице мой плащ поверх свитера воспринимался в рамках погоды. Глефу оставил в госпитале, прямо у Веселова в палате: тот, едва заметно сардонически улыбаясь, заверил, что она ему ничуть не помешает. Вход в государственные музеи для детей в будние дни свободный, так что попросвещался.

В своей первой жизни я завсегдатаем музеев не был, так, ходил в давние и почти забытые школьные годы, да немного с бывшей женой. Забавно, уже и не верится, что у меня всерьез была бывшая жена, и я всерьез переживал из-за развода — детали прошлой жизни сильно подернулись паутиной в памяти. Прочитанные там книги и просмотренные фильмы вспоминались куда ярче, чем собственная биография.

Но что все-таки бросилось мне в глаза, помимо отсутствия горных пейзажей среди картин: никакого тебе «романтического начала». В смысле, демонов, байронического настроя вьюношей со взором горящим и женщин-вамп на полотнах и в виде статуй. Классическое искусство довольно четко распадалось на сельскохозяйственную идиллию (колосящаяся рожь, голубое небо, румяные детки кормят свинок — почти советский соцреализм, только палитра стилей побогаче) и пышные батальные и исторические полотна, включая многочисленные битвы с хищниками Междумирья. Последние в моем прежнем мире были бы нишевыми иллюстрациями в жанре фэнтези или, скажем, 4K-артом — а здесь вполне себе вписывались в рамки академической живописи.

Современное искусство экспериментировало со всяким импрессионизмом и прочим «художник так видит», но куда адекватнее, чем в моем прошлом мире. Никаких тебе прибитых к стене бананов. Никогда прежде я внимания не обращал, а тут задумался: это везде так, или только в Ордене вкусы не улетели в изврат из-за постоянного давления внешней угрозы — опасность, как известно, здорово прочищает мозги? Или дело не во вкусах, а в том, что нет искусствоведческой мафии, которая в моем первом мире это «современное искусство» и создало?

Ладно, не важно. Важно, что я слонялся по высоким залам и думал о своем.

И «о своем» — это была отнюдь не новая магическая война.

Подготовкой к ней я займусь в свой черед, вот, собственно, уже занялся: пошел в музей Метакосмоса и разглядываю выставленные там страшные туши. Тоже сбор информации, почему нет. Я раздумывал о том, что сильнее ударило по эмоциям: о вырванных сердцах и возможности быть магом вне власти Проклятья.

Как вообще вырвать себе сердце⁈

Еще одно полузабытое воспоминание: вечность назад училка на уроке зачитывает нам отрывок из Горького, а я раздумываю — как этот Данко разорвал себе грудь? Автор хоть палец сам себе оторвать пробовал? (Да, с литературой в первой жизни у меня точно так же не ладилось, как и во второй.)

Быть может, Веселов сказал так для красного словца и на самом деле он себе сердце вырезал. Скальпелем или другим острым ножом, например, имеющим лезвие предметом-компаньоном — брр, от одной мысли блевать хочется, но тут вся ситуация такая. Однако Аркадий произвел на меня впечатление человека, очень тщательно подбирающего слова. Скорее всего, речь шла о каком-то спелле, усиливающем пальцы рук, что-то вроде магических когтей. Но чтобы сохранить жизнь человеку — ребенку! с маленькой массой тела! — с хоть буквально вырванным, хоть даже аккуратно вырезанным сердцем, рядом должна дежурить медицинская бригада с раскочегаренной аппаратурой жизнеобеспечения. Счет-то идет на секунды. Ну, может, на минуты — где-то я читал, что с остановившимся сердцем несколько минут можно жить — но еще же есть такая вещь, как болевой шок и кровопотеря!

Как он это организовал?

Как вообще сердце вытащил сам у себя? Тренировался? В зеркало глядел? У него был спелл вроде моей эхолокации, позволяющий просвечивать грудь рентгеном?

Надо было расспросить поподробнее, но я был слишком шокирован словами своего собеседника. То ли внезапно застеснялся, то ли просто охренел. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что Веселов и так втиснул нашу беседу в крайне напряженный (особенно при его состоянии здоровья) график. Не факт, что у него нашлось бы время удовлетворить мое любопытство. А любопытство, между тем, чесалось. Обязательно надо будет в следующий раз уточнить детали. Тема, конечно, болезненная, но сам виноват. Тем более, мне для дела…

«Для дела? — спросил я сам себя. — Точно? Ты что, прикидываешь этот вариант как возможный для себя?»

Вот тут честный ответ был решительное «нет». Не то чтобы я не смог бы пожертвовать собой ради других. Совсем недавно я уже это проделал, и не раз. Но — именно чтобы спасти чью-то жизнь. Рискнул бы я многолетними физическими мучениями и медленным умиранием ради важного дела? Тоже да. Но для меня это был бы реально последний выход, когда я потерпел поражение и все остальные попытки провалились. Или когда времени нет придумать что-то получше. А так, как Аркадий, обдуманно и хладнокровно… (Вряд ли иначе получилось бы, тут явно нужен подробный план и последовательная подготовка). Нет, совсем не мой стиль. Я бы скорее еще сто лет потратил на исследования, в надежде, что смогу либо сломить Проклятье самостоятельно, либо придумаю какой-то другой способ передать инфу, получше. Потому что потеряв сердце, главный аналитик вместе с ним потерял способность активно влиять на события, попал в полную зависимость от доброй воли других людей. И вот это мне совсем стало бы поперек горла.

И Аркадий-то терпит кое-как, по нему видно. Но терпит. Я бы не смог. Надо думать, у него совсем другой характер. Или он изначально принял смерть, хотел умереть… Нет, чушь: фаталист или самоубийца давно ослабил бы самоконтроль и поплыл эмоционально, а там и погиб бы. Тут нужна чудовищная воля к жизни!

По воле свободных ассоциаций вспомнился забавный мем о том, что нужно, мол, бояться вышивальщиц — они имеют терпение проткнуть нечто острым предметом десять тысяч раз, да так, что этого не будет потом заметно. Веселов, конечно, не вышивальщица, но, надеюсь, мы с ним никогда не окажемся по разные стороны баррикад. Возможно, его стоит бояться больше, чем всей военной машины Ордена.

…В общем, прогулка по Лиманиону особыми впечатлениями не запомнилась. С высоты любоваться было лучше. Беззаботней.

Переночевал я в первом попавшемся отеле: призвал Всадника Ветра, вошел с ним и попросил номер. Мне, разумеется, не отказали, и стеснения по поводу того, что «беру чужое» я больше не ощущал. Как-то это отступило на второй план по сравнению с другими заботами. А если совсем уж честно — после того, как я предотвратил аварию на АЭС, я чувствовал себя в своем праве. Да и не хотел использовать коммуникатор по такому пустяковому поводу: звонить в Орден и просить устроить меня на ночлег! И на лавке в парке спать не хотел. Смешно же. А возможность заработать деньги и расплатиться мне надежно блокировало Проклятье.

Впрочем, я не отказал, когда менеджер отеля попросил разрешения персоналу сделать со мной групповое фото. И даже разрешил повесить это фото в холле, когда напечатают. Мне нетрудно, а людям хоть какая-то компенсация.

(Естественно, о теракте в Челюстях они не знали — об этом вообще не сообщали и тем более никто не стал бы афишировать мою роль. Просто воспринимали любого ребенка-волшебника как заезжую знаменитость.)

Рано утром, когда с моря поднялся густой и влажный белый туман, я полетел на военный аэродром, чье расположение мне описал Командор: «Ближайший к госпиталю, сверху легко найдете. Просто скажите на проходной, что вы — Всадник Ветра, проводят. Вылет планируется на шесть утра — вам удобно? Вот и хорошо».

Меня в самом деле ждали и проводили к небольшому двухмоторному самолету, явному военному транспортнику средней дальности. Пилоты пожали мне руки, но фотку не попросили — и хорошо, потому что вот с ними было бы неловко. Других пассажиров кроме меня в самолете не оказалось, зато груза было взято с избытком — им заменили почти все ряды кресел.

— Не хотите пройти в кабину? — предложил капитан. — У нас три места, а летим вдвоем.

— Буду рад, — честно признался я.

Вот и сбылась мечта детства! Даже обоих детств, пожалуй. Побывал в кабине пилота!

Что сказать… Лететь самому и лететь в самолете — совсем разные вещи, особенно, когда не ты сидишь за штурвалом. Мы поговорили, потом я поскучал, потом еще поговорили… Я разобрался, как откинуть спинку пилотского кресла и начал лениво провожать взглядом тень самолета на белой облачной пелене под нами.

— Всадник Ветра! — меня потеребили за плечо. — Через пятнадцать минут будем над Убежищем Ладья! Приготовьтесь!

Я потер лицо, пытаясь проснуться. Странно, вроде и так ночью чуть не десять часов проспал — отрубился, едва зашел вечером в гостиницу. Может, еще остатки обезбола дают себя знать?

Облака снаружи поредели, и я легко опознал знакомые горные вершины. С такой высоты они выглядели немного иначе, чем я привык, но ведь я уже два месяца здесь живу, сложно заблудиться! Еще чуть-чуть — и моя пещера окажется прямо под нами.

— Не надо готовиться, — сказал я, выглядывая наружу. — Я здесь сойду. Вы мне люк только откройте. Парашюта не надо.

— Не первый раз ваших подвозим!

Когда сильный ветер ударил мне в лицо, я еще задумался: а как это они знали, что они над Убежищем, когда его с воздуха не видно?.. А, дурацкий вопрос: небось, у Орденской армейки все нужные координаты есть!

Странное чувство, когда выходишь из самолета без парашюта! Вроде и точно знаешь, что тебе ничего не грозит, а все равно немного не по себе. Хотя летал тут тысячу раз. Уже отдалившись от самолета, я заметил, что моя пещера осталась немного позади. Пришлось возвращаться.

…На подлете мною овладело сильнейшее дежа-вю: в пещере кто-то был! Кто-то в розовом… И в голубом… И в зеленом… И в желтом… И в фиолетовом… Платьях.

Цветник, блин. Или, скорее, табун.

Мне тут же захотелось развернуться и полететь обратно в Лиманион, требовать у Аркадия какое-нибудь срочное задание, желательно на другом континенте. Но минута слабости прошла. Досадно, конечно, что не удастся отдохнуть в одиночестве, привести в порядок мысли и составить новый план тренировок. Но совсем уж раздражаться на девчонок я не мог. В конце концов, я с ними пати создал, в результате у моего предмета-компаньона даже имя поменялось. Не чужие люди.

И все же я опустился чуть поодаль от них, выше по склону. После чего не спеша спустился.

Они меня уже ждали.

— Кирилл! — это Агриппина, или Рина, как я стал ее называть про себя: привычные для местных «Гуня» и «Груня» казались мне слишком простецкими, навевая ассоциации с сенными девками, а не с юной леди в кружевах. — А мы тебя искали-искали, ждали-ждали! В Убежище одну ночь провел, в пещере вот уже три дня не появлялся! Куда ты пропал?

— Мир спасал, — сказал я.

— Ну да, конечно, — девочка в зеленом, Ксения, она же Левая Задняя Подкова, угрожающе нахмурилась. — А у нас из-за тебя имена поменялись!

— У меня тоже, вообще-то, — заметил я. — Был Ветрогон, стал Всадник Ветра.

— Всадник Ветра! — возмутилась Ксантиппа, интеллигентная рыжеволосая девочка в голубом. — Я же говорю, это все было про обуздывание женского начала мужским! Просто… Просто феноменальное мужланство!

Я хотел было сказать, что не выбирал это имя, и вообще все вопросы к Проклятью, но тут Ксантиппа неожиданно захихикала, не удержала серьезную физиономию. Ага. То есть они не столько реально возмущаются, сколько выделываются. Ну-ну.

— И вообще! — воскликнула Агриппина. — Между прочим, это возмутительно! Тебе что, нас мало? Почему ты одеваешь и кормишь какую-то постороннюю девчонку?

— В смысле, мне вас мало? При чем тут это? Я что, больше ни с кем кроме вас общаться не могу⁈

— Ты нам имена поменял! — соскочила Агриппина с темы; или, точнее, вернулась к старой. — Мы только блог раскрутили — и ребрендинг теперь делать! Хоть представляешь, сколько это усилий⁈

— Вообще не представляю, — я скрестил руки на груди. — И как вас теперь зовут?

— Я теперь — Подкова Торнадо, — тихо сказала застенчивая Меланиппа, тоненькая беленькая девочка в желтом платье. Раньше, если мне не изменяет память, ее звали Левая Передняя Подкова.

— Я — Подкова Шторма, — сообщила Левкиппа, смуглая высокая девочка, до сих пор молчавшая.

— Я — Подкова Бури, — сообщила Ксантиппа.

— Я — Подкова Смерча, — хмуро добавила Ксения, — и мне не нравится, что это полный повтор с Торнадо!

— Замечу, что Буря и Шторм — тоже повтор, и эти повторы идут по бывшим Левым и Правым, — сказала Ксантиппа. — Довольно удобно получилось.

— А я теперь — Грива Урагана, — вздохнула Агриппина, бывшая Лента для Заплетания Гривы. — И все бы ничего, но у меня такое ощущение, что мои волосы должны быть все время в беспорядке! А я косы люблю.

— Интересно, — сказал я. — Ну и что? При чем тут я вообще? Проклятье же поменяло имена, а не я!

— Оно поменяло их так, как ты хотел, — сказала Ксантиппа. — Или, скорее, согласно твоим вкусам. Мы обсудили и решили, что это, скорее всего, так.

— Да! — воскликнула Агриппина. — Мы подумали и сообразили, что, наверное, в прошлый раз у нас имена поменялись из-за меня. Мне проще, когда все по номерам и по порядку. Поэтому так и вышло, пусть даже это не всем нравилось…

— Да ладно, нормально было, — Левкиппа положила руку Агриппине на плечо. — Имя — это всего лишь имя.

— Плюс к тому, — продолжала лидер Лошадок, — мой родной язык — истрелийский, а на нем «левая задняя подкова», например, звучит коротко и изящно!

— Угу, изящно, когда не тебе быть Левой Задней Подковой… — пробормотала Ксения, но без злобы, скорее, с досадой.

— Ну вот так, — вздохнула Агриппина и снова обратилась ко мне: — Зато у тебя другие эстетические предпочтения, и в этот раз Проклятье признало тебя лидером нашей пати. Вот поэтому… — она развела руками.

— Ну и? — спросил я. — Подкова Бури, Подкова Шторма, Подкова Торнадо, Подкова Смерча… И даже Грива Урагана. Круто же звучит!

Девочки переглянулись.

— Звучит — круто, — согласилась Ксантиппа. — Тут претензий нет.

— Но поменять девочке имя — значит, жениться! — сказала тихая Меланиппа. — Ты на нас как будто женился! На всех разом. А платья не подарил.

— Что⁈

— Лана-а… — застонала Ксения. — Ну что ж ты так прямо-то, а!

— Извините… — пробормотала эта тихоня. — Но где я не права?

— А мы, между прочим, красивее, чем та девочка! — добавила еще более прямолинейная Ксения. — Все до одной!

Да еж твою клеш.

— Что за девочка вообще⁈ — я схватился за голову. — Что за платье⁈ Я никому не дарил платьев…

И тут осекся. Потому что вспомнил. Марина, она же Песня Моря, порванная школьная форма, визит к отцу… А Пантелеймон Ураганов, конечно, не был бы Пантелеймоном, если бы не навязал Марине (правда, она не слишком сопротивлялась) еще один наряд собственного сочинения.

Такое ощущение, что это было если не тысячу лет назад, то как минимум сто. В другую эпоху.

— Вообще-то, дарил, — заметила Левкиппа, которая до этого казалась мне самой разумной. — А самое обидно, что в цвет твоего плаща. Темно-синее.

У меня просто слов не было. Ни одного. Но потом, порывшись в закромах памяти, я все-таки два нашел.

— Ладно, — сказал я. — Полетели.

— Куда?

— К портному, который пошьет вам платья! Но потом вы мне будете кое-что должны!

Девочки переглянулись еще раз.

— Что именно? — поинтересовалась Рина.

— Хотите больше фоточек поверженных тварей? — вопросом на вопрос ответил я.

Рина тут же энергично закивала, скромняшка Меланиппа подалась вперед с неожиданно горящими глазами, Ксения хмыкнула, Ксантиппа закатила глаза, а Левкиппа состроила покерфейс. Богатая гамма эмоций, однако.

— Мне тут прозрачно намекнули, что есть надежный способ повысить боеспособность, — продолжал я. — Пойдете проверять его вместе со мной.

Будет капитану Теримову сюрприз.