Всадник Ветра

Глава 12

Чтобы успеть в Лиманион к следующему утру, у меня было два варианта: либо сесть на поезд в ночь, либо попросить Лошадок подкинуть меня утром, переночевав в нашем замке.

Естественно, когда девчонки выбрали второе.

— Давно хотела слетать в Лиманион! — воскликнула Ксения. — Ни разу пока не была.

— А я там выросла, — с ностальгической улыбкой сказала Рина. — В смысле, мы там жили с моих четырех лет, я раньше себя не помню. С удовольствием снова погуляю!

— Я тоже, — кивнула Левкиппа. — Так-то я уже во все мировые столицы слетала, но одно дело одна, а другое дело с друзьями!

Ну да, Лёвка ведь, насколько я понял, дольше всего из нас была волшебницей и успела выполнить «культурную программу» большинства активных узников Проклятья. Которая, как правило, состояла во всевозможных путешествиях и развлечениях, просмотре сериалов допоздна и тому подобном.

Меланиппа и Ксантиппа тоже высказались за. Ксантиппа в Лиманионе бывала несколько лет назад, с родителями, а Лана не бывала вовсе. Она стала девочкой-волшебницей всего год назад и до встречи с Лошадками чувствовала себя слишком неуверенно, чтобы летать с визитами в большие города, больше по Убежищам сидела.

Вечер после тренировки в Замке провели дружно: играли в домино, в карты и травили анекдоты. После недавнего вечера откровений, когда девчонки рассказывали о себе, больше как-то о серьезных вещах трепаться не хотелось. Расходились спать все тоже в хорошем настроении, поэтому, когда я среди ночи рывком проснулся от того, что услышал всхлипы, то очень удивился.

Плакали… Плакали снаружи, за каменной стеной башни! Точнее, прямо за заколоченным прессованной фанерой окном.

Бормоча и поругиваясь про себя, я вышел из своей отгороженной деревянной переборкой спальни в будущую «штабную комнату». Здесь мы еще ничего не успели сделать, только сколотили на скорую руку стол, поскольку я заявил, что он нам нужен. Даже не стол скорее, а верстак. Стены тоже не красили, занятые водопроводом.

Зато девчонки еще до меня восстановили старинную дверь, ведущую со второго яруса прямо на стену. Правильно мыслили: запасной выход может потребоваться в самых разных ситуациях!

Сейчас он мне потребовался, чтобы проверить, кто там горько плачет прямо у меня над ухом, спать не дает.

Ночью стена старинной крепости выглядела очаровательно: белые шапки сугробов, блестящие под луной, превосходный вид на узкую долину Ихоса… Ясное от мороза небо сверкало множеством звезд — самая романтичная обстановка! Но я быстро понял, что у девочки, сидящей на парапете башни, вовсе не романтика на уме. Плакала она… Не романтично совсем. Сдавленно, со всхлипами глотая воздух. В таком плаче чувствуется отчаяние.

— Ксюш, ты чего? — сказал я, подходя к ней.

Она вздрогнула и резко ко мне обернулась.

— Кир⁈ Ты… Ты как… — она оглянулась, увидела у себя за спиной стену башни с заколоченным окном и сообразила. — Я прямо у твоей спальни реветь уселась, да?.. Прости-прости-прости! Я не наро-очно! — тут она заревела снова.

— Да что случилось-то? — мне очень не хотелось садиться рядом с ней на холодный выщербленный зубец стены и вникать в ее проблемы. Неудивительно, что именно это я и сделал: уселся и спросил. — Вечером же все хорошо было!

— Да-а! — заплакала она еще горше. — У вас… У всех хорошо! А я!.. Так, сбоку припека! Зачем я вообще нужна⁈

— Чего⁈ — я даже не понял.

— Думаешь, я не понимаю? — Ксения заговорила быстро и зло, размазывая слезы по щекам. — Я у вас одна… Девочка с комплексами! Ладно, у Груни еще дурацкие родители, но они прямо почти настоящие злодеи, это все-таки немножко прикольно, и только у меня — такие… Противные! Абьюзили меня, ругались все время! И я из-за этого все хочу, чтобы меня все любили, и набиваюсь на это, а толку чуть, и всем только досадно, потому что меня не за что любить! — тут она заговорила уже совсем-совсем быстро, так, что у меня даже слова не получилось бы вставить при всем желании. — Саня культурная и умная, Лёвка почти как взрослая и кучу всего умеет, Груня — это Груня… Даже Лана милая и ее все любят! А я⁈ Я же знаю, что я самая грубая, и книжек меньше всего читала, и в школе у меня тройки были… Вроде атаки у меня самые мощные — но бесполе-е-зные!!! Особенно теперь! У тебя-то мощнее! А по скорости я ото всех отстаю! И сегодня на тренировке с Сапсанами спорила как ду-ура!

— С чего ты взяла, что у тебя одной дурацкие родители? — спросил я первое, что пришло в голову.

— А что, нет? — она агрессивно вытерла слезы и шмыгнула носом.

— Мой отец только с вами милашка. Со мной он знаешь каким был? Хуже Твари!

— Да не может быть, — не поверила Ксюша. — Мастер Пантелеймон-то?

— Серьезно! Он меня готовить заставлял и попрекал, что я много денег трачу на продукты. И говорил, что я бездельник, а сам целыми днями за компом сидел!

— Че, правда? — снова переспросила Ксения.

— Правда-правда… — я уже пожалел, что ляпнул это: им же все-таки еще у отца платья забирать.

— Ты же готовить не умеешь! — засмеялась Ксения. — Один раз только эти… Ну как их… На молоке сделал! И то их Саня спасла, а то бы они у тебя подгорели.

— Ну сделал же! И яичницу пожарить могу, макароны там сварить, сосиски… Слушай, вот, ты говоришь, что ты бесполезная и ничего не знаешь — но ты уже готовишь лучше Агриппины.

— Кто угодно готовит лучше Агриппины!

— И эту крепость ты нашла! Без тебя бы…

— Ну да, но сюда зато продукты далеко носить! Саня постоянно из-за этого ворчит! И вообще, мало ли, что один раз было, поблагодарили — и забыли!

Ого, какой взрослый подход! Даже не ожидал такого понимания жизни от условно маленькой девочки. Обычно-то и куда более взрослые люди пытаются требовать от других благодарности за давно совершенные деяния, и то, что «оказанная услуга услугой не считается» доходит только до индивидов с обогащенной биографией.

Пораскинув мозгами, я выдал:

— Зато ты мебель вон как быстро научилась делать! Очень красиво у тебя выходит.

— Это не боевой навык, — стояла на своем уничижении Ксения.

— Ну слушай, ты только что, когда про девчонок говорила, тоже не про боевые навыки рассказывала! А про бой… Мы ведь только учимся. Смешно приходить в школу в первый класс и страдать, что ты не профессор математики!

— Ну да-а… Я уже больше года девочка-волшебница! Могла бы и научиться чему-то!

— Вот именно, — авторитетно сказал я. — Ты всего лишь немного больше года девочка-волшебница! За это время ты победила несколько монстров, нашла крутых товарищей и даже учишься современному бою у настоящих спецназовцев! Разве это бесполезная?

— Все равно… — упрямо проговорила Ксения. — По сравнению с другими… Я как будто зря свою жизнь прожила! Ничему не научилась.

Я еле сдержал смешок.

— Знаешь, если ты чувствуешь, что зря прожила свою жизнь в двенадцать — это, наоборот, клево. У тебя куча времени, чтобы сделать все, что хочешь, и научиться чему угодно. Вот когда ты так чувствуешь в почти что семьдесят… — я сделал паузу, стараясь подобрать слова, адекватные своим воспоминаниям. — Скажем так, есть ощущения похуже, но их не так уж много.

— А ты как будто на опыте, — буркнула Ксения.

— Считай, что на опыте. Видел своими глазами.

Ксения вздохнула.

— Но мне-то никогда не будет семьдесят! Мне всегда будет двенадцать.

Я не стал говорить что-нибудь пафосное из серии: «Будет! Я об этом позабочусь!» Тем более, что прозвучало бы двусмысленно и неуместно. Ксения хотела совсем другого утешения. И я сказал:

— Ну так это же хорошо. Значит, у тебя всегда будет масса времени. Дети-волшебники меняются и накапливают жизненный опыт, как и любые другие люди. И все тебя любят, не переживай. Мы же отряд. Ты ведь чувствуешь, что у нас нет к тебе неприязни?

Ксения неуверенно кивнула.

— Но… Но я все равно чувствую себя немного чужой. У меня даже имя не лошадиное!

— Что? — не понял я.

— Ну, у всех девчонок лошадиные имена! Приручающая лошадей, Белая лошадь, Черная Лошадь, Рыжая лошадь… И только у меня — Ксения! Гостья[1].

— Да нормально лошадиное у тебя имя, еще и побольше других лошадиное! — сказал я, не подумав. Культурные ассоциации из другого мира сыграли со мной злую шутку.

— Почему это? — удивилась Ксения.

Пришлось выкручиваться.

— Ну как же? Ты историю учила? Ксен — это не просто гость, это «чужестранец, пользующийся защитой закона», то есть не какой-то бродяга, а заезжий богач или купец. А купцы в древние времена приезжали на чем? На лошадях! Это беднота всякая пешком ходила. Так что говоришь «гость», подразумеваешь — «всадник». Ты, считай, тоже всадница!

Вот этот наскоро придуманный бред, как ни странно, действительно ее успокоил! Тайна женской души, блин.

Несмотря на ночные разговоры по душам, я отлично выспался и проснулся бодрым и свежим в намеченные четыре пополуночи. Когда я спустился вниз, девчонки уже тоже, позевывая, вылезали из уютных кроваток — никто не канючил, не просил доспать и не предлагал отложить полет. Не зря я им вчера втирал, как важно быть в столице вовремя! Кобылотрона мы тоже собрали безо всяких проблем. А вот добраться до Лиманиона оказалось сложнее, чем я думал (точнее, не-думал) — карты-то нужного масштаба я не припас! И, естественно, после одного полета над облаками дороги тоже не запомнил.

— Да что тут мучиться-то? — спросила Агриппина. — Нужно лететь на чистый юг, мимо моря не пролетим! А там по очертанию берега я город-то найду.

Тут я пожалел, что не сделал выбор в пользу поезда. Вот доберемся только к обеду и окажется, что больше времени мне уделить не могут — будет весело. Аркадий и так выглядит так, будто не сегодня-завтра помрет, кто знает, представится ли другой случай поучиться магии?

Вылетели мы совсем еще ночью, в пять утра, когда снег от мороза казался зеленоватым. Юг — это зимой в наших широтах навстречу солнцу: мы добрались до Лиманиона, когда еще и восьми не было. У нас в горах в это время солнце только-только начинает окрашивать в розовый самые высокие вершины, а в долины день приходит чуть ли не к десяти. Здесь же, у моря, уже царили розово-голубые сумерки, которые чрезвычайно шли нашей старо-молодой столице.

— Ой, как красиво! — воскликнула Ксения, совсем забывшая ночные страдания.

Мы уже разбили свой полетный ордер — хотя я подозреваю, что в этот-то раз нас радары срисовали, ну ладно, лишь бы никто из военных при нас не заржал — и летели бок о бок, неспешно (ну, для девочек неспешно, я-то полностью выкладывался), однако слышали друг друга прекрасно.

— Вот неудачно, что сегодня понедельник, половина музеев закрыта, — посетовала Агриппина.

— Так пойдемте на пляж, — предложила Левкиппа.

— Сказанула! — воскликнула Ксения. — Что там делать — зима же!

— Но ведь мы не мерзнем, — логично заметила Ксантиппа. — Что нам мешает искупаться? Только надо зайти в какой-нибудь магазин, взять купальники…

— Я буду стесняться! — пискнула Меланиппа.

— Кого стесняться? Зимой на пляже никого нет! И мы такой найдем, чтобы из окружающих домов видно не было, — это Левкиппа.

— Ну тогда ладно… Только давайте еще мячик возьмем и в пляжный волейбол поиграем!

— А давайте!

— И в теннис!

Я почти пожалел, что вместо того, чтобы лететь с ними на пляж, отправляюсь в военный госпиталь. Будь они не маленькими девочками, а взрослыми девушками, и имейся у меня рабочее либидо, чтобы оценить зрелище по достоинству, то пожалел бы совсем.

В общем, мы с девчонками расстались, договорившись встретиться в пять вечера у Зала Тысячи Колонн. Ну или созвониться раньше: я записал номер телефона Ксантиппы и пообещал, что одолжу у кого-нибудь аппарат и позвоню. На самом деле, хватит мне уже миндальничать, давно пора в пару к коммуникатору и обычный телефон завести! Очень сильно упростит связь. А с другой стороны… Если подумать, то в горах-то он все равно ловить не будет, а в города я не так уж часто залетаю.

Ладно, подумать надо. Можно же вообще заскочить в мой прежний дом и взять старый мобильник. Я не сомневался, что он все так же лежит у меня в комнате, примерно там, где я его оставил.

Пролетев над госпиталем, я засомневался — с крыши, на вертолетной площадке опять приземляться или просто с парадного входа зайти? Как меня ждут-то? Решил все-таки с парадного, чтобы никого не напрягать — мало ли, сигнализация какая-нибудь сработает.

И тут же понял свою ошибку: огромный, отделанный мрамором холл бурлил, как бурлит любая зона любой больницы в самые что ни на есть рабочие часы (утром больше всего поступлений). Я уж было решил, что мне придется стоять очередь в регистратуру минут на двадцать, как обычному посетителю, как тут ко мне подбежала юная девица в темно-красной госпитальной форме. С ресепшена, наверное. Очевидно, появление мальчика-волшебника с двухметровой алебардой в руке даже в этой кутерьме привлекло внимание.

— Вы Кирилл Ураганов? — спросила барышня очень командным, деловым тоном. — В следующий раз звоните! Хорошо, что вас на подлете засекли. Мне бежать пришлось.

Ага, значит, не с ресепшена.

— Я не пользуюсь телефоном, — сказал я.

— Мне дали понять, у вас есть коммуникатор, — нахмурила девица брови. — Опять ложная информация?

— А с него можно позвонить на обычный телефон?

— На обычный, насколько я знаю, нет, но секретарю… — еле уловимая пауза, — человека, который вас сюда пригласил, точно. Он бы мне доложил.

Ничего себе! Оказывается, барышня имеет какое-то отношение к команде Аркадия, да еще такое, чтобы его секретарь ей «докладывал». Ну и более-менее высокий допуск. Что, тоже бывшая девочка-волшебница?.. Или, чем черт не шутит, настоящая — просто так взросло выглядит?..

Да нет, чушь. Все-таки она выше меня ростом, хоть и не сильно. Да и вообще, взрослая, в том числе анатомически, это видно.

— А вы, простите, кто? И какое отношение имеете к моему визиту?

Она оглянулась.

— Пойдемте куда поспокойнее, у меня к вам есть важный разговор. Лучше поздно, чем слишком поздно.

На самом деле я мог бы упереться и не идти — мало ли, а вдруг она шпионка из Ороса! — но здравый смысл подсказывал, что это вряд ли. Да и оружие под неплохо пригнанной формой на такой худенькой девушке не спрячешь.

— Так с кем имею честь, все-таки? — сухо спросил я, когда девица открыла толстые двери «только для персонала», и мы оказались в почти пустой, служебной части госпиталя.

— Меня зовут Леонида Георгиевна Романова, я хирург-трансплантолог, — ответила девица мне в тон. — А остальное подождет, пока не придем в мой кабинет.

Я начал подозревать, что девица значительно старше, чем выглядит. Нет, конечно, там, где ты уже встретил человека, живущего без сердца, можно встретить и юного гения, который по-анимешному начал пересаживать органы лет в четырнадцать, но какова вероятность?

Кабинет доктора Романовой подтвердил мои догадки: над столом висел диплом, датированный 823 годом от Исхода и 2156 от Снисхождения. Сейчас идет 832 от Исхода (в Ордене используются обе датировки, но в обиходе чаще первая, потому что там цифры короче), то есть она выпустилась из университета девять лет назад. Не в восемь же лет она в морг на практику гоняла! Да и когда молодая женщина жестом попросила меня присесть рядом со своим столом и сама устроилась напротив, так, что мы оказались лицом к лицу, я понял, что первое впечатление и правда было очень обманчивым. Что-то в выражении глаз за прямоугольными стеклышками очков, в едва заметной морщинке у уголка неподкрашенных губ, в пропорциях лица подсказывало — «девочке с ресепшена» уже идет к тридцати, а то и перевалило за этот рубеж.

— Так, давайте по порядку, — сказала Романова. — Как я уже сказала, я хирург, занимаюсь сердечными имплантами. Последние десять лет работаю в группе специалистов, сопровождающих случай Аркадия Веселова.

Я не удержался и снова взглянул на ее диплом. Девушка проследила за моим взглядом.

— Ага, зрение хорошее, и считать вы умеете, — сказала она спокойным тоном. — Да, я начала здесь еще ординатором, мой научный руководитель тогда был ведущим специалистом группы. Год назад он вышел на пенсию, руководство реабилитацией и поддержанием жизнедеятельности Весёлова перешло ко мне. Я знаю, что вы мысленно прикидываете мой возраст, так что сразу скажу — тридцать один год. Удачные гены.

— Даже не думал об этом, — соврал я.

— Разумеется. Так вот, в прошлый раз вас допустили до разговора с моим пациентом без согласования со мной. Что само по себе недопустимо, но, разумеется, неизбежно, когда руководитель команды меняются, а налаженные связи между людьми и прежние привычки остаются, — вздохнула Романова. — Грубо говоря, вместо того, чтобы пропустить вас через стандартную процедуру, вас провели в обход. Насколько я поняла, вас не то что комбинезон биозащиты, а даже халат надеть не попросили?

— Нет, прямо с улицы запустили, — сказал я. — Практически из хлева.

А сам подумал, что Аркадию ну очень не повезло с этой формалисткой. Видно, она из тех врачей, которым дай волю — и законопатили бы пациента в стерильный бокс, кормили бы кашами по расписанию и не давали бы читать газеты, чтобы сберечь от стресса. Понятно, почему он провел меня мимо этого цербера в медицинской форме!

— Вы зря иронизируете, — холодно проговорила Леонида Георгиевна. — Речь идет о носителе уникальной информации и навыков, единственном в Ордене или даже в мире. С учетом этого мы принимаем даже слишком мало предосторожностей. Чем хорош сердечный имплант: иммунитет не нужно давить наглухо, потому нет необходимости в стерильных боксах или других таких же тяжелых для психики мерах, — надо же, как мысли мои прочитала!

— Но все равно, — продолжала она, — в состоянии Весёлова любые осложнения даже при обычной простуде могут дать фатальную нагрузку на организм. Поэтому наша задача в этом случае — как можно тщательнее контролировать любые риски. Поэтому попрошу вас надеть бахилы и халат перед следующим визитом. Вам их выдадут.

— Хорошо, — разумеется, я не стал отказываться.

— А теперь главное, ради чего я вас сюда позвала… — Романова постучала пальцами по столу, нахмурила брови, как будто не знала, с чего начать. Наконец сказала: — У меня достаточно высокий допуск, но я не имею права знать, какие вопросы вы решаете с Весёловым. И не хочу. Это меня не касается. Но, давайте начистоту, всякие второстепенные и не опасные вещи под гриф секретности не прячут. То, что он второй раз организует с вами встречу — признак, что речь пойдет о делах уровня государственной безопасности.

— Допустим, — сказал я.

Пожалуй, она даже промахнулась на уровень — надо брать еще выше. Речь пойдет о выживании человечества.

— При обсуждении вопросов с такими высокими ставками может быть сложно управлять своим эмоциональным состоянием.

— Может быть, не спорю, — снова согласился я. — Только при чем здесь это?

— Извините за прямоту, но дети-волшебники не славятся умением держать эмоции под контролем. Скорее, наоборот.

— И снова не понимаю, на что вы намекаете.

И подумал: «Ей что, рассказали, как я в прошлый раз призвал глефу? Так ни на кого не направил же!»

Я, честно говоря, за последние дни несколько раз возвращался мыслями к этому эпизоду и каждый раз приходил к в выводу, что бессердечный маг меня специально спровоцировал. Видимо, как раз чтобы посмотреть на реакцию.

— Все дело в механизме функционирования сердечного импланта. Вы себе представляете, что это такое?

— Слабо, — честно сказал я. — Видимо, миниатюрный насос, который заменяет собой сердце?

— В общих чертах, — неожиданно кивнула врачиха. — На самом деле, довольно точное описание. Живое человеческое сердце — это ведь тоже насос. Но сердце подключено к нервной системе и получает от нее электрические сигналы. А от желез внутренней секреции — биохимические, в том числе и гормональные. Оно перекачивает кровь быстрее, когда мы взволнованы, и медленнее, когда расслаблены. От механического сердца этого добиться нельзя — его не подключишь ни к нервам, ни к рецепторам веществ. Во всяком случае, сегодня медицинская наука не знает, как это сделать. Понимаете, что из этого следует?

— Что Аркадию реально нельзя ни волноваться, ни радоваться слишком сильно, — сказал я. — А то начнутся весьма интересные ощущения.

И машинально представил, что это могут быть за ощущения — когда воздуха в крови не хватает, а сердце колотится слишком ровно и размеренно. Это была ошибка: меня сразу слегка замутило. Силен все-таки человеческий разум, а человеческая эмпатия еще сильнее.

— Скажу так: давить на его эмоции, пытаться разозлить или даже рассмешить — не самая удачная идея. Скорее всего, у вас и не получится: у Весёлова самый железный самоконтроль, который мне случалось видеть. Но если я узнаю, что вы пытались — ноги вашей в этом учреждении не будет, невзирая на любые уровни секретности. Я понятно выражаюсь?

Нет, про мои «рефлексы» с глефой ни Командор, ни Аркадий ей явно не рассказали — и хорошо. А вот тетка явно не слишком компетентна. Бросаться угрозами, которые она ну никак не в состоянии выполнить — признак недалекого ума. Может, Весёлова вообще от нее спасать надо?

— Угрозы — совершенно лишнее, — произнес я вслух, поддавшись раздражению. — Я собираюсь следовать вашим рекомендациям, они звучат вполне разумно.

К моему удивлению, врачиха не вспылила, не поджала губы и вообще никак не выказала синдром вахтера. Только чуть улыбнулась и сказала довольно неприятным тоном:

— Как вам угодно. Главное — следуйте.

…Когда этот неприятный со всех сторон разговор окончился, Романова проводила меня в небольшое фойе, попросив подождать с четверть часа: мол, когда Аркадий освободится, меня к нему проводят. В фойе имелись хорошие кожаные диваны и бормочущий что-то на самом пределе слышимости телевизор на стене… Вот уж по чему не скучал!

Как раз передавали утренние новости. Взгляд сам собой зацепился за кадры спекшейся до стеклянной корки земли, оплывших холмиков, когда-то бывших строениями… Искореженное, обугленное дерево торчит посреди каши из снега и грязи, только висельной веревки не хватает… А вот крупный план — изгиб реки, горы на дальнем плане… Очень знакомые горы!

Горы, которые я излетал вдоль и поперек всего несколько дней назад!

Что за хрень там произошло⁈ Кто-то устроил испытание аэрозольной авиабомбы — или тяжелой огнеметной системы? Но почему там, ведь там же рядом…

Ох, мать вашу.

Я шагнул ближе к телевизору — без особой необходимости, потому что обостренный слух мальчика-волшебника позволил мне разобрать слова диктора, едва я начал прислушиваться.

— … во время проводящегося раз в четыре года фестиваля движения «Древняя Воля» (запрещено на территории Ордена). Причины катастрофического пожара, произошедшего три дня назад, стали предметом специального расследования с участием полиции Северных Территорий, министерства туризма и Королевской службы внутренней безопасности Истрелии. По сведениям наших источников, предварительная версия — неосторожное обращение с отопительными приборами в сухую ветреную погоду. Но некоторые медийные персоны уже обвинили Орден в отключении Искровых башен вдоль данного участка границы, что якобы спровоцировало появление огнедышащей твари, пропущенной всеми средствами раннего оповещения. Сведений о нападении подобного монстра не поступало, представитель Ядерного Щита решительно отверг эти инсинуации.

На экране появилось лицо внушающего доверие мужчины лет сорока (с именной плашкой, которую я проигнорировал). Мужчина произнес, глядя в камеру:

— Начать с того, что территория лагеря этого запрещенного у нас религиозного движения находится далеко за границей другого государства. Служба Ядерного Щита не несет ответственности за происходящее там, так что любые обвинения в небрежности абсолютно беспочвенны! Во-вторых, появление метакосмического хищника на таком расстоянии от гор в спокойный сейсмический период крайне маловероятно. И наконец, в-третьих, в своем бюллетене от второго числа было лишь сказано, что в связи с неполадками на АЭС-пять-восемь некоторым Искровым башням может потребоваться временное отключение на техобслуживание, о точных сроках которого мы сообщим дополнительно. Однако к настоящему моменту отключения не производилось…

Все, дальше можно не слушать, правды не услышу.

Там явно был не пожар — пожар так не выглядит. Так выглядит поле боя после хорошего артобстрела или серии заходов с бомбардировщика… И истрелийцы, включая полицию и министерство, прости господи, туризма, этого не могут не понимать! Но валят все на электроприборы. Выходит, это они сами стреляли по своим?

Да нет, ерунда, не может быть…

И тут внутри у меня все заледенело: я вспомнил, что говорили девчонки, возвращаясь с патрулирования третьего дня. Фейерверки! Фейерверки над лагерем древневольцев! И мои Лошадки решили держаться подальше — слава и Богу, и Творцу, и Аллаху, и вообще всем владыкам человеческих судеб!

Когда рвется авиабомба или заряд ТОС, хана не только наземным целям, но и всему, что болтается в воздухе… Точно не помню, на какой высоте, но на кадрах, которые я видел, облака раскаленной пыли вздымались минимум метров на тридцать. Если бы девчонки из любопытства подлетели ближе к лагерю — их оглушило бы взрывом и спалило бы так, что даже костей не осталось бы. Проклятью, которое распыляет трупы детей-волшебников, нечем было бы поживиться.

Их спасло только чудо… Или, скорее, брезгливость в отношении сектантов.

Но почему — так⁈ Уничтожали улики? Но… но ведь на этот фестиваль люди приезжали с семьями, с детьми — иначе зачем в принципе городить палаточный городок, боевикам бы хватило казарм! Смысл зачищать именно их⁈

И тут до меня дошло.

Орден, значит, объявил об отключении Искровых башен — и уселся ждать реакции Истрелии. А Истрелия, блин, не подкачала!

Я вспомнил улыбку в голосе Весёлова, когда он сказал мне: «Это решится другим способом» — и захотелось как следует наорать на него, невзирая на все, что сообщила мне тетка-хирург. Лучше бы меня послал убрать их лидеров — я бы согласился!

Во что, мать вашу, я влез⁈