6.4


Это Это было мало похоже на сон. Мутное забытье. Мои всегдашние видения караулили у порога, но так и не вошли. Потому что я не совсем спала или из-за платка, нашедшегося так внезапно? У каждого наверняка случалось, что ищешь что-то, перероешь и пересмотришь все и везде по нескольку раз, а потом вдруг находишь ровно там, где оставил. Не лучше ли иногда остановиться и просто подождать? Наверное, я не слишком терпелива. Или просто не люблю ждать. Но сейчас ждали меня. Дрожа от горячечного озноба на узкой кровати и до хруста сжимая зубы, чтобы не стонать, даже во сне.

Почему устроила его наверху? Я(ему) хотела(ось) спрятать(ся) и казалось, что мансарда в доме – самое безопасное место. Теперь я смотрела на растекающуюся по ступенькам лужу и жалела, что пыталась утащить все нужное сразу: чистые простыни, две целые и одну разрезанную на полосы на всякий случай, а еще отвар, и воду. Дом поднял лестницу сам, это я, припав на больное колено, не удержала кувшин и пролила большую половину.

– Решили полы вымыть? – хрипло раздалось с кровати, когда я, крадучись, приблизилась и руку протянула, чтобы… Думала, что разбудить, а теперь хотелось выдернуть из-под взмокшей головы подушку и сверху прижать.

– Надеюсь, вы пролили не то, за чем к ведьме ходили.

– Рано, – отозвалась я, с некоторым трудом придушив желание его придушить, – Аманда сказала сутки. Это много?

– Это… как надо. Сказала бы меньше, за заказом можно было бы не ходить. Сколько она попросила?

Я пожала плечами, потом вспомнила, что у него глаза закрыты.

– Сказала в лавке кое-что возьмет.

– Что именно? – кажется, ему было все равно, о чем говорить, лишь бы говорить.

– Не знаю. Она не сказала. Сказала, что придет сама и возьмет.

Пешта даже голову от подушки оторвал и глаза приоткрыл, чтобы посмотреть на кладезь таких вопиющих глупостей, каким я ему, видимо, представлялась. В щель под ресницами плеснуло рыжим и ярким, будто на свечи дунули, и капли огня вытянулись, размазавшись в воздухе. В густых сумерках – в круглое окошко, затянутое паутиной, только фонарь с улицы подсвечивал – это выглядело особенно эффектно, и я, совсем уже было решившаяся присесть на край кровати, осталась стоять.

– Руки не устали буфет изображать?

Вот уж действительно, точнее не скажешь. Но притащенное добро кроме как на пол и на постель сгрузить было некуда. Или еще на сундук со старым бумажным хламом в углу. Но до него от постели далеко. Меня спас табурет. Самый устойчивый, о трех ногах, чья спина мне была опорой, когда я тут, в мансарде, вооружившись щеткой, за чистоту воевала, а потом так и забыла. И табурет и щетку. Щетка как элемент борьбы с ведьмаком была более предпочтительна, чем подушка под головой оного: можно пнуть издалека. Но это на перспективу.

Распределила добро поровну: кувшин с остатками воды на пол, простыни на постель, а термос…

– Что в термосе? – Пешта приподнялся, опираясь на руки, навалился лопатками на скрипнувшее изголовье, дернул кадыком и облизал губы.

– Отвар.

– Вы подразнится решили или дадите уже попить?

Первую чашку он расплескал – пальцы судорогой свело. Вторую донес-таки до рта и жадно выхлебал, стуча зубами о край. Пока он развлекался с третьей, я все же присела на постель и стащила с него пропитанную кровью ткань. Сил сопротивляться у него не было, а те, что были, уходили на то, чтобы чашку держать.

Следующим действием была попытка отмыть от крови его грудь и живот.

– Бесполезно, – просипел он, сползая обратно на подушку.

– Нравится лежать в грязи? Нет? Тогда замолчите.

– Просто это бессмысс.. напрасные действия, но если вам нравится… меня гладить… развлекайтесь.

Я с вожделением покосилась в темный угол, где пряталась щетка, сжала зубы и продолжила, хоть Пешта и был прав. Стоило оттереть влажной тканью присохшее, как стало заметно, что эта темная дрянь сочится вместе с кровью сквозь поры. Я старалась не слишком давить, но он все равно вздрагивал от прикосновений коже и от этого продолжал язвить еще больше. Область, истекающая кровью, охватывала тяжело вздымающуюся грудь, наискось разделила каменный от сведенных мышц живот и сползала по левому боку на спину. Оттуда, из-за спины, тянулись белые полосы шрамов.

Постель не мешало бы перестелить. Но тогда Пеште придется встать, а я сомневалась в состоянии ли он вообще на подобные подвиги.

– И что вы замерли?

Тьма… Лучше бы у него язык отнялся…

– Вам же не нравится.

– Я сказал бессмысленно, а не что не нравится. – Щетки взалкалось с новой силой. – Почему сюда притащили? Побрезговали меня в свою кровать уложить? Можно было оставить на полу…

– Действительно, – прошипела я, бросая грязный лоскут на пол.

– И не возиться.

– И не возиться.

– И попинать ногами бесчувственное тело.

– И попинать… Вы в своем уме?

– Вы так восхитительно злитесь, – выдала эта скотина и сначала беззвучно, а потом в голос засмеялась. В груди захрипело, булькнуло, изо рта потекла темная струйка. – Сразу перестаете сутулится, вздергиваете подбородок и глазами сверкаете… Ага… – Он замолчал, подумал и сделал вывод. – А чай вы у той же ведьмы брали? Хороша. Завари вы его так, как это сделал я, у вас было бы куда больше шансов.

Хотелось швырнуть кусок ткани, что был у меня в руках ему в лицо, но я просто потянулась, оттерла поросший жесткой щетиной подбородок, а другим куском накрыла сочащуюся кровью грудь.

– Малена, – запястье обхватила раскаленная рука, мешая мне выпрямиться, я практически лежала на нем. В темных сферах зрачков бесновалось пламя, подсвечивая ресницы золотом, – не дайте мне уснуть. Любым способом. Можете даже попинать.

Теперь это не было шуткой или способом позлить. Стало не по себе. Стало… холодно, и вновь потянуло подвалом, набитым горящими свечами.

– И… мне за это ничего не будет?

Его губы дрогнули, разъезжаясь.

– А что бы вы хотели?

– Вы… вы невозможный тип! – возмутилась я, выдергивая руку, и это оказалось неожиданно легко. – Одной ногой в могиле и все равно ерничаете!

– Прямо как вы… Но насчет могилы вы поторопились. Выглядит ужасно, но не смертельно. Это не для того, чтобы убить. Это чтобы помучить и ослабить контроль, лишить воли, испугать и заставить подчиниться. Поэтому чай и вы. Нужны были сильные эмоции и раздражители, чтобы что-то противопоставить. Место, где, возможно, отпинают, – снова скалится, булькает горлом и из-зо рта течет бурая дрянь, – но не выставят за порог и не дадут уснуть, если попросить. А дом вроде вашего, с активным возрожденным, идеальное убежище. Все просто. Он прячет от угрозы вас, а вы – меня. – Он опустил веки, гася свечи глаз. Спрятал. Лежащая на постели рука касалась моего бедра, скрытого складками платья, а казалось, что она касается голой кожи. – Вы куда лучше и намного сильнее, чем думаете о себе.

– Это все чай?

– Это мое личное мнение. И да. Чай тоже. Много… чая…

– Ворнан, – позвала я, испугавшись, что он уснул и тому, что впервые назвала его по имени. Я даже в мыслях его по имени не звала. Отчего-то мне было это неловко. Словно назвать его так, означало впустить глубже, чем я могла себе позволить. Было в этом что-то очень интимное и личное, как… поцелуй или даже больше. Он открыл глаза и снова смотрел запертым пламенем, касаясь голой кожи кончиками пальцев. Имя было похоже на варенье из барбариса – хотелось снова попробовать его на вкус.

– Ворнан, – сказала я и вышло, в точности, как с вареньем, совершенно непонятно. – Что мне делать?

– Просто говорите. Неважно что.

– Долго?

– Пока ваша ведьма не придет.

Хотелось накрыть его руку своей, что странно, ведь я чай не пила. Надышалась паром, пока заваривала? Глупая отговорка… Это все две свечи в полумраке.

– Что это за дрянь? То, что я заказала. Аманда сказала, что нужно пару запасных жизней, чтобы принимать подобное.

– Это меня прячет.

– От кого?

– От… него. От отца. Внезапно и волей случая обретенного, – рот скривился в презрительной ухмылке, она хорошо была мне знакома. – Практически, как в популярных нынче книжных сериалах. Вот только я догадался о его существовании задолго до того, как он узнал о моем.

– Кто он? – спросила я дрогнувшим голосом и зажмурилась, чтобы не дать прорваться неуместным слезам точно так же, как Пешта прятал свое пламя.

– Кажется вы знакомы с ним куда ближе, чем вам самой бы хотелось, пусть и через посредника. Силард Крево, последний из рода, магистр темной магии вне категории, некромант-практик, новатор, исследователь, оппозиционер конгрегации, фанатичный последователь культа Изначальной Тьмы, один из Всадников Мора, вечно-не-мертвый, некрарх, лич.

– Силард… Лар… Вечно-не-мертвый…

Лицо, обтянутое кожей-пленкой, которая расползается на острых скулах, провалы глазниц, тьма кромешная и алые нити в тонких пальцах с выступающими фалангами. Мастер-кукловод. Тот, кто сидит по другую сторону доски для игры в сферы. А за его спиной еще трое чудовищ. Их четверо. Четверо, как один, и каждый приходил, чтобы взять. Сначала мою жизнь и память на исчерченном знаками круге из черного стекла, которое росло сквозь меня, и потому я себя забыла. Но помню как…

…холодно

Мне холодно…

Где?

Помню, как кричала, но мне заперли крик, и он метался внутри и рвал меня на части, на куски, на ошметки…

Помню твердый кипящий камень под лопатками и влажный стилет, режущий по коже льдом и ужасом.

Помню, как умоляла, но мне заперли слова, и они разливались внутри озерами, дробились лужами, рассыпались каплями, оседали моросью…

Помню гнет чужой силы, выламывающий волю, и липкие спицы, пронзающие живое.

Помню, как умирала, но мне не позволили, заперли крик и слова, резали по коже и протыкали живое.

Отпустите…

Отпуститедайтеуйти…

Помню…

…как я кормила своей силой чудовищ. Всегда в один и тот же день – день моей первой не-смерти. Кормила силой и должна была стать той, кто родит еще одного монстра.

Прости мне мой гнев, Бальца, ты оберегала, как могла. Простите мое предубеждение, мадам Арден, вы заботились, как умели. Прости мне мое презрение Огаст, ты не мог и не умел, ведь тебя почти лишили воли еще до твоего рождения, а я прощу тебе подушку на моем лице. Потому что это позволило мне снова быть… живой?

– Как понять, что перед тобой лич?

– Поначалу никак. Если тёмный вне категории, и трансмутация прошла хорошо, он долгое время выглядит и ощущается как живой. Не дышит, не моргает, не ест, но это все очень просто имитировать.

– Как его убить?

– Без филактерия, вместилища его души, никак. Пока филактерий цел, лич вечно-не-мертвый.

– Что это?

– Что угодно. Любая вещь, украшение, камень с дороги, игла, кость, артефакт… Что-то, что способно храниться очень долго, даже если не будет магической подпитки, и при этом само аккумулирует энергию, которой лич может питаться, если не будет иных источников.

– Я как та красная сфера… “Бита”, а Сафина Арден и Огаст – заложники, – прошептала я.

За закрытыми веками было темно и спокойно. Было бы, если бы не раздражающая звезда, колючая и горячая, как камин. Глаза пришлось открыть. Дивное дитя говорило смотреть, чтобы тьма не бросилась. Что ж, попробую. Тем более, что две свечи слишком близко от моего лица. Этот точно не бросится. Во всяком случае не сейчас. Ему бы себя удержать. Сел, руки дрожат. Одна у меня на лице. Провез по щеке раскаленным пальцем, размазывая соль и горечь. Утешает или снова любопытствует? Будто не видел моих слез… Ах, да, чай. Хотя, кто его разберет? Ворнан… Ворон. Волосы-перья, нос клювом и шрамы. На лице, на боку, на плече тоже. Много, будто паутина.

– Мне больше нравится “импульс”, чем “бита”. И вы ошиблись с заложниками. Заложники – ваш покойный муж и я, а мадам Арден была “битой” до вашего появления, просто не удержалась на краю. Но она сделала вам невероятно щедрый подарок. Оставила место, где можно спрятаться. А вы безнадзорно болтаетесь по…

– Свиданиям?

– И это тоже.

– Вам что за дело?

– Никакого.

– Вы знали обо всем или догадывались, и не обмолвились ни словом!

– А что бы это изменило? Удержало бы вас в четырех стенах? Я вас умоляю… Вам проще разрешить, чтобы вы чего-то не делали. – И глаза закатил. Вот честное слово, пну. Но раз ему настолько лучше, что он сидит и глаза закатывает, можно и простыни поменять…

Загрузка...