Время вороньих песен

5.3

Убрав беспорядок, я занялась домашними глупостями вроде перекладывания полудюжины тарелок из одного угла посудной полки в другой, мытья чашек, складывания полотенец, протирания окон, дверных ручек, перил… Остановилась я только когда поняла, что больше мне совершенно нечем заняться. Примерно в это время явился мой первый покупатель. И дом его впустил, хотя когда калач являлся с инспекцией, мне приходилось спускаться, чтобы дверь открыть. Степенного вида гном вошел в лавку и постучал по колокольчику.

После ухода посетителя я стала счастливой обладательницей пятнадцати чаров, а гном – набора трубок для курения в плоском футляре с инкрустацией. После гнома зашла веда Зу-Леф. Мы уединились в чайной комнате (буду так ее называть) и за чаем, обычным, посплетничали о соседях.

Сплетничала в основном Аманда, скользя зелеными глазищами по стеллажу с моими сокровищами. Та самая усыпившая меня убийственная музыкальная шкатулка и стеклянные, а точнее, каменные шарики, были среди прочего. Да и шкатулку я звала музыкальной просто по аналогии. Стоило открыть крышку и вращающееся колесико наполняло помещение густой тишиной. А шарики я просто в вазу ссыпала. Мне нравилось совать туда ладонь и перебирать их. Среди идеально черных и идеально белых был один светло-серый с черными угловатыми прожилками. Этот мне нравился больше прочих. Вот и сейчас, пока веда болтала я, стоя у витрины, перекатывала шарик в пальцах.

– Это хаулит, – сказала подкравшаяся Аманда. – Считается, что этот камень имеет душу, подобно живому существу. Кахолонг, вот эти белые, – чистый свет, а обсидиан – тьма. Но это все орочьи сказки. Просто живущим нужны символы.

– Алтарный камень в храме из кахолонга?

– Именно.

Я оставила хаулит и взяла кахолонг. Шарик был тяжелый и прохладный, но вспоминался мне не белый зал храма Света, а его копия-негатив, который я видела в полусне.

Веда заметила, что “волшебного” чая стало меньше, и принялась выпытывать. Но не делиться же с ней своим общением с надзирающим офицером? Рассказала про светну, чем знатно повеселила Аманду. Она так и ушла от меня, хихикая, подмигнула и пообещала намекнуть о лавке еще парочке знакомых.

Я отпраздновала свою первую продажу как настоящая женщина – пошла и все спустила, накупив ненужной дребедени и вкусностей. Заодно и подарок Асгера выгуляла. А потом разбирала покупки и совсем как в чужой и прошлой жизни корила себя за излишние траты и недоумевала, зачем мне еще одна чашка совершенно неизящного вида, толстостенная и покрытая темной глазурью, легшей неровными потеками. Но мне подумалось, что она будет прекрасно греть руки. Или вот эта миниатюрная вазочка… Применение нашлось быстро. Спустя минуту в ней красовался вороний презент.

Еще одной странной покупкой была баночка варенья. Я не ем варенья, но мне понравился цвет и веточка барбариса, выведенная на стекле тонкой кистью. Вазочка с веткой и варенье дивно смотрелись рядом. И чашка как ни странно – тоже. Но я убрала ее на полку, и она стояла там, надутая, отвернувшись к прочим чашкам длинной ручкой с клювиком.

Из полезного в покупках была стопка новых льняных салфеток взамен испорченных ураганом чистоты. И ботильоны из красно-коричневой кожи. Даже скорее туфли. Полезность была несколько сомнительной. До момента, когда настолько потеплеет, чтобы я смогла их носить, я могу и не дожить.

Сумерки пришли рано и тянулись, как кисель. Я сидела в кухне на подоконнике с новой чашкой. Штырь за окном был пуст. Внизу возилась госпожа Норкинс. Она снимала простыни и ловко складывала белоснежные полотнища, умудряясь не пачкать их о землю, несмотря на свой невеликий рост. Мы помахали друг другу. Было немного маятно, и я от скуки попробовала варенье. Оно оказалось странным на вкус, кисловатое, терпкое с легкой горчинкой и одновременно сладкое.

Какое счастье, что Пешта одарил невниманием с утра и можно спокойно…

В дверь стучали.

Спускаясь, я снова заподозрила в себе ведьму, так качественно сглазить могли только они. Снова раздался стук. Засов был отодвинут, но дверь не открывалась.

“Что за…” – подумала я, а когда прикоснулась к ручке, почувствовала на краю сознания смешливую щекотку – дом забавлялся.

Я открыла.

– Теперь-то что?

Меня снова отодвинули вместе с дверью. Вот же… бульдозер.

– Неужели нельзя войти, как приличный… просто, как человек, войти?

Ощущение, будто я сама с собой разговариваю…

А Пешта быстрым уверенным шагом направился к лестнице наверх. При всем желании я бы его не нагнала, а когда поднялась, обнаружила ведьмака, сосредоточенно роющегося у меня в шкафу. Но самое странное было даже не это, а то, что у меня нигде не дернуло, когда он мое личное пространство нарушил. Нигде, никак и никаким образом. Хотя, помнится, от одной мысли, что вверх по лестнице прогуляется госпожа Норкинс, меня просто перекашивало.

– Решили на платья перейти?

Мне был явлен клювастый профиль и дернувшаяся бровь. Пальто на нем было другое. Я бы сказала – на выход. Из кармана торчали перчатки, а шляпы не было и сумерки моросью осели на жестких волосах.

– У вас есть что-нибудь приличное?

Словно дожидаясь этих его слов, спрятанное в глубине красное платье кокетливо высунуло уголок подола. Пешта сдернул его с вешалки, окинул взглядом и бросил мне.

– Одевайтесь. – И встал, сложив руки за спиной.

– При вас?

– Что я там не видел?

– Много чего, – ляпнула я и была в какой-то мере права. В наш единственный раз хоть и было достаточно светло, но он не утруждал себя тем, чтобы всю одежду снять, что с меня, что с себя. Разве что тогда, в Управлении…

– Вот и посмотрю.

– Обойдетесь, – прошла к шкафу сама, чтобы взять недостающие детали наряда. Пешта меня… смущал. Вел себя странно и странно смотрел, как светна Левин под чаем. Он пьян? Другого разумного объяснения у меня не было.

– Госпожа Арденн, вот вы женщина…

– Вы заметили?

– …тогда ответьте, для чего вам надевать на себя столько… всего? – поинтересовался ведьмак, попеременно глядя то на меня, то на кружевную горку у меня в руках.

– А вам?

У него щека дернулась и взгляд стал такой… задумчивый. Я развернулась и с достоинством (ну, сколько было) отправилась в ванную, радуясь, что он не видит, как мое лицо приходит с платьем в невероятную гармонию. Хорошо хоть спина не краснеет, да и под одеждой не видно… Тьма… Что ему вообще в голову взбрело?

Одеться труда не составило. Сложнее было волосы уложить. Я роняла шпильки и чертыхалась, забывшись, что здесь принято в таких случаях поминать тьму, бездну, демонов… Но эти все как-то быстро закончились, а черти – нет. Иначе кто подбил ведана надзирающего офицера, презрев все правила приличий, сначала усесться, а потом почти развалиться у меня на постели и сверлить взглядом затылок? Черт… Мне не видно было его лица в зеркало, и я нервничала.

Он велел оставить трость дома, аргументировав это тем, что так меня проще будет изловить, если меня куда-нибудь не туда понесет. Вот балда, стоит женщине что-то запретить, и она обязательно это сделает.

А потом нервно пронаблюдав, как я борюсь со ступеньками, сгреб в охапку, снес вниз по лестнице, как куль. Это было быстро, и я чуть не крикнула “йухху” исключительно по привычке, но успела прикусить язык. В буквальном смысле.

– Куда вы меня тащите? – спросила я уже в экипаже, расправляя подол. Мы тронулись. Голым рукам в рукавах пальто было свободно и мурашечно. Подходящих платью перчаток у меня не было, благо хоть туфли нашлись. Надеюсь, он не заставить меня добираться домой пешком? Впрочем, учитывая отсутствие трости, я вообще никуда не уйду.

– Мне нужно быть сегодня на балу в магистрате, – Надо же, до ответа снизошел. – К сожалению, туда пускают исключительно парами.

– Как вы выкручиваетесь, когда у вас нет подследственных, на которых можно надеть платье?

– Платье можно на любого надеть. Обычно я беру кого-нибудь из заведения матушки Боней, но дамы подобной категории, как правило, всем там присутствующим знакомы.

– А я нет?

– Нет, вы – исключительно узкому кругу лиц, – и ухмыльнулся гадко.

Потрясающе, меня приравняли к элитным шлюхам.

Пешта сидел в тени, а на меня светило светсферами с улицы, и ведан имел неудовольствие наблюдать мое лицо. Надеюсь, не слишком выразительное, потому что я именно что выражалась. Про себя. Вернее, про него. А в паузах вновь поправляла складки на платье. Мне нравилось ощущение гладкой ткани под пальцами. Из рукава пальто выглянуло голое запястье с лентами печати, и я физически ощутила, как калач скривился.

Он коротко глянул в окошко, дал вознице сигнал остановиться, взглядом пригвозил меня к скамейке и вышел. Сбежать? Но как он резонно заметил, далеко я не убегу, и я решила не обострять. Опять-таки камера и лавка с духом-шутником две большие разницы.

Кажется, он слегка удивился, что я осталась, когда вернулся. Потом произошел… акт дарения? Без предисловий мне на руку, туда, где чернела печать, был надет широкий браслет – серебро и какие-то красные камни. В полумраке было не разобрать, но сверкало красиво. Запоздалым движением Пешта сорвал ценник с украшения и выпустил мою руку из горячих пальцев.

Мило. Даму полусвета с собой на раут привести можно, а подследственную нет?

Экипаж остановился. Приехали.