Солнечные лучи проникали даже сквозь закрытые веки, поэтому я зажмурилась покрепче. Меня в кои-то веки окружали тепло и уют, даже просыпаться было немного жалко. Я блаженно вздохнула, закапываясь в одеяло и устраиваясь поудобнее.
— Уже проснулась, Мор?
Я чуть не подскочила от неожиданности и широко распахнула глаза. Картина была достойна занесения в архивы — под боком очень трогательно устроился нетбук, зачем-то укутанный в одеяло, поверх этой кучи взгромоздилась мирно посапывавшая цвиэски. Комната была залита солнечным светом (это вам не эпсилон), а, значит, было уже около девяти-десяти утра. Но самым ужасным было отнюдь не это. Пресвятая Триада, знала я — тяга к теплу до добра меня не доведёт.
— Что ты делаешь, Итаэ’Элар, Бездна тебя возьми? — прошипела я, ощутив, наконец, тяжесть его руки на своей талии.
— Сплю. Ты такая холодная.
Он вздумал переместить руку несколько… как бы это сказать… выше, если вы понимаете, о чём я. Проклятущий нелюдь перехватил инициативу. Это было необычно — и напрягало. От тепла тела Илара, ещё мгновения назад дарившего ощущение уюта, теперь бросало в жар. Нет, это не было неприятно, просто… зачем он так со мной? Зачем он меня дразнит?
— Кровь у меня холодная, — буркнула я, барабаня пальцами по крышке нетбука.
Чёрт, ну как я вчера умудрилась заснуть за работой, да потом ещё перебраться поближе к нелюдю? И, что главное, зачем, зачем я это сделала?! Я застонала и уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как моя псевдохолодная кровь приливает к щекам. Да, мне было стыдно за своё поведение. Полежав в такой неудобной позе и покаявшись в грехах своих, я немного расслабилась, чтобы по моей напряжённой спине Илар не понял, как я… озадачена происходящим. Хотя, судя по тому, как Итаэ’Элар насмешливо фыркнул, дыханием взъерошив волосы мне на затылке, он уже уловил мой настрой. И этот настрой его позабавил.
Я аж зарычала разгневанно, приподнявшись на локте и развернувшись лицом к нелюдю. Он улыбался. Этот говнюк улыбался! В утреннем свете его глаза снова приобрели цвет ледяных вод северного океана… спасибо хоть, что руку с моей тушки убрал… ну, всё, хватит.
— Нехило тебя разукрасили, — заметила я, коснувшись шрама на его ключице и смело встретив взгляд нелюдя.
Проняло?.. или нет?
— Да… Мало того, что меня выгнали с Островов, так ещё пришлось какое-то время спать на левом боку, — пожаловался он. — Вот ты, Мор, на каком боку спать больше любишь?
— На правом, — рассеянно отозвалась я, слегка расслабившись и опустившись на спину.
— Я тоже, — хмыкнул нелюдь и откинулся на спину.
Несмотря на ироничный тон, Илар вздрогнул, когда я коснулась его, и поморщился. Их общество ещё более ублюдское, чем наше. Стоило его покровительнице приказать долго жить, как его клеймили как какую-то скотину, изуродовали и спихнули на самое дно. Понятно, почему он защищал Ттемекке. Я сделала судорожный вдох и попыталась очистить мысли — эта липкая пелена едва сдерживаемого гнева — не моя. Не совсем моя. Я лишь воспринимаю её.
Нет-нет, мне вовсе не хотелось впадать в грех сочувствия нелюдю — но моё эстетическое чувство до сих пор коробит, когда я имею сомнительное счастье лицезреть эту его характерную асимметричную полупарализованную ухмылочку. Я повернула голову к Илару и невольно попыталась представить, каким он был лет, скажем, пятнадцать назад.
Наши руки почти соприкасались. А я почти успокоилась. Мы временные союзники, и, пока у нас общие цели, почему бы не потерпеть соседство друг друга под боком на единственную ночь?
Какие общие цели я тогда себе напридумывала, остаётся загадкой до сих пор. Итаэ’Элар всегда поступал так, как ему вздумается, и считался только с собой. Тогда моя жизнь и связи в обществе нужны были нелюдю, чтобы остаться в Старой Москве и занять высокое, насколько это вообще возможно для нечеловека, положение в столице. Я поморщилась — разумеется, бояться нелюдя, несмотря на всё вышеперечисленное, было бы глупо — слишком я привыкла к нему, но доверие, другая крайность, было смертельно опасно. Мне показалось, что после аудиенции у Дарующей я разглядела в Итаэ какой-то намёк на человечность. Правда, теперь меня грызли сомнения — не было ли это удачной игрой на моём сочувствии? Триада, насколько же мне спокойнее рядом с Орвилом… я устало прикрыла глаза.
— Мор, прекрати обо мне думать, я нервничаю, — буркнул Илар.
Периферийным зрением я понаблюдала за ним — внешне нелюдь казался спокойным, хотя глаза были закрыты не полностью — только затянуты плёнкой третьего века — а, значит, всё не так-то просто. Я не выдержала и фыркнула, живо представив, как мы оба старательно делаем вид, что расслаблены и спокойны, а сами только и ждём друг от друга подвоха. Мы с нелюдем переглянулись и одновременно заржали.
— Ты, что, постоянно отслеживаешь, когда о твоей персоне кто-нибудь думает? — лениво поинтересовалась я, отсмеявшись.
— Ты чувствуешь, когда на тебя смотрят. Это почти то же самое. Мозгам щекотно, — помедлив, популярно объяснил Илар.
Я отчаялась понять их восприятие окружающего мира и блаженно потянулась. Пора было поднимать себя с матраса и отправляться варить кофеёк — какую-никакую, а всё-таки пищу.
— Может, устроим маленькую революцию над системой и будем спать дальше? — вдруг лукаво вопросил нелюдь. — Или, может быть, ты предпочитаешь другое время препровождение?
Мысленно я вскинула сжатую в кулак руку: миссия выполнена, он меня домогается. Широко открытыми глазами уставившись в потолок, я несколько секунд переваривала полученную информацию, а потом резким движением повалила навзничь приподнявшегося на локте Илара, нависнув над ним. Он ухмыльнулся, обняв меня за талию и перекатившись, подмяв меня под себя. Я не придумала ничего лучше, чем глупо, но довольно ы-хы-хыкнуть. Отбрыкиваться было несолидно, и, в общем, я была морально и физически готова согласиться на подобное предложение, как в дверь позвонили.
Упс.
Нелюдь внимательно взглянул на меня. Я пожала плечами, заявила: «ой, ну прямо снова школьницей себя почувствовала» и легонько отпихнула его. Несмотря на общее моё пофигистическое настроение, желудок всё равно почему-то тревожно сжался тугим комком где-то у солнечного сплетения. Я соскочила с кровати, мимоходом проверив благонадёжность своего наряда (заворачиваюсь в полотенце я с впечатляющей скоростью), и поплелась открывать.
Я без особой надежды потыкала консоль управления под видеофоном (на моей памяти он работал только первые два года из девяти лет моего житья на этой квартире), потом сдалась и убитым голосом спросила:
— Кто?
— Как «кто»?! — истерично завопили снаружи. — Мне придётся снова подавать жалобы в домоуправление. Открывайте, Морруэнэ!
Я закатила глаза, щёлкнула замком и толкнула дверь.
— Здрасьте, Ираид Константинна, — смиренно поприветствовала я соседку и привычно запустила механизм абстрагирования от потока посыпавшихся на мою голову обвинений.
Н-да, сему гласу впору озвучивать мои ночные кошмары. Ираида Константиновна, социально активный элемент Государства с чёткой гражданской позицией, непримиримый борец с распущенной и развратной молодёжью, член таинственной секты «Жэ-Кэ-Ха» и просто старая кляузница, испортила мне немало крови.
Сейчас она, облачённая в необъятный домашний халат в мелкий цветочек, канонические расхлябанные домашние тапочки и хозяйственные резиновые перчатки, брезгливо держала за крыло цвиэски, слегка обалдевшую от такого обращения. Ума не приложу, когда и как ящерка успела улизнуть из квартиры.
— … мало того, что меня залило в прошлом году…
О, она начала перечисление грехов с прошлого года — это надолго.
— Это была не я, биокомпонент экспериментального охладителя просто вызвал непреднамеренное локальное цунами в ванной, — попыталась отбиться я.
(На самом деле мы с одним красавчиком плескались в пенке, и наводнение стало лишь итогом нашей увлечённости друг другом, но вы этого не читали.)
— … мало того, что вы регулярно устраиваете оргии с этими иномировыми чертями, — голос соседки вознёсся к осыпающейся штукатурке потолка с редким для этих мест суровым пафосом.
— Давно уже ничего такого не устраиваю.
Собиралась, да вы мешаете.
— … так теперь притащили в дом очередную гадость, которая выжрала мне всю герань.
Герань. Дело приобретало угрожающий оборот, ибо моя соседка верила в герань так, как некоторые в Государя и Триаду не веруют. В общем, принимая во внимание отягчающие обстоятельства, я ожидала возобновления и усиления потока словесного селя, но тревога оказалась ложной — соседка замерла упитанным, настороженным, почуявшим хищника грызуном и, не отрываясь, смотрела куда-то за меня. Я мысленно застонала и обернулась, задрав голову — Итаэ’Элар с вежливым, но каким-то энтомологическим интересом внимал речам Ираиды Константиновны. Наконец, он изобразил некое подобие улыбки, впрочем, больше напоминавшей оскал, положил ладонь мне на плечо и проворчал:
— Оргии? А мне как-то не повезло ещё.
Татуированный с ног до головы, говорящий на слегка акцентированном русском и мрачный спросонья зубастый иномировой чёрт впечатление производил серьёзное. Соседка шумно сглотнула, но дар речи вновь благополучно обрела:
— Так я зачем пришла-то, — пробормотала она, растеряв львиную долю куража. — Вот, забирайте это… животное. Я, как только эту тварь увидела, то сразу поняла, чья она, — женщина с нервным смешком сунула мне в руки упирающуюся цвиэски (ящерка в прямом смысле вошла во вкус резиновых перчаток). — А цветы всё равно бы помёрзли, Триада с ними…
От сердца у меня отлегло, я прижала к себе непокорное пресмыкающееся, отступив на шаг назад, уперевшись спиной в Илара (исключительно для блага соседки — уж больно плотоядно он на неё поглядывает). Неизбежные пикантные сплетни о моей личной жизни — сравнительно ничтожное последствие моего триумфального возвращения в столицу. Соседка уже собралась лишить нас своего общества, как вдруг остановилась на полпути к лестнице, покопалась в кармане халата и извлекла на свет Божий слегка помятый конверт, протянув его мне со словами:
— Вот, чуть не забыла, ящики-то почтовые у нас почти все доломали, я почту и храню. Сегодня утром смотрю — батюшки! — документ серьёзный, печати царские стоят — на ваше имя письмецо пришло, — она как-то странно дёрнула ртом, будто бы в подобии странной улыбочки, и, шлёпая тапочками, стала спускаться вниз.
В гробовом молчании я терпеливо ждала, когда на четвёртом этаже хлопнут входной дверью и загремят архаичными замками с дверными цепочками. Пульс бухал где-то в печёнках, комок тупой боли и гнетущего предчувствия уютно угнездился в солнечном сплетении. Щурясь при тусклом свете, льющемся из грязных окон лестничной клетки, я внимательно рассмотрела плоский конверт из плотной белой бумаги, машинально смахнув с гербовых печатей хлебные крошки, поселившиеся на них после кратковременного пребывания в халате Ираиды Константиновны.
Необходимый официоз соблюдён. Курьеры оказались на диво расторопными. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь подавить зачинавшуюся панику, очень спокойно закрыла входную двери, посадила на пол цвиэски, тут же принявшуюся брезгливо чиститься после бесцеремонной хватки соседки, и поддела ногтем гербовые печати, аккуратно вскрыв конверт. Письма такого разряда никогда не рассылают в электронном виде — Государь может позволить себе шикануть и свести тысячи гектаров лесов Сибирского архипелага на пригласительные. Содержание выпавшего из конверта листа плотной бумаги было мне и так приблизительно известно.
«Во избежание непонимания г-же Морруэнэ для выяснения и обсуждения некоторых спорных вопросов явиться не позднее 18:00 18 октября 2281 года».
Куда явиться пояснять и не требовалось — печати говорили сами за себя. Пока я читала, нелюдь с интересом заглядывал мне через плечо, но потом сдался и совершил почти невозможный для Наставника поступок — добровольно сознался в собственном невежестве.
— Что это? Прочитай.
Я поворчала для порядка, как это они, ликбезы недострелянные, грамоте нашей не обучены, а говорят так складно, но его просьбу послушно выполнила. Больше всего в тот момент мне хотелось, чтобы этого дня не было вовсе. Я уткнулась лбом в холодную стену коридора и судорожно вздохнула.
— Мор, — осторожно произнёс Илар, склонившись ко мне. — Мор, судя по вашей дурацкой временной системе, у нас есть часов восемь времени ещё, а это не так уж мало…
— «У нас»? — я вложила в это уточнение все доступные на данный момент запасы недоверия с презрением пополам. — Мы больше ничего друг другу не должны — ты корыстно не дал мне сдохнуть, а я оптом и совершенно непреднамеренно спасла твою шкуру вместе со своей от советников. То, что происходит сейчас — моё личное дело. И мои проблемы, — глухо отчеканила я.
Илар страдальчески поморщился, видимо, силясь подобрать нужные слова для того сумбура, что творился у него в голове, и мужественно продолжал:
— Просто… у вас есть нелогичное понятие, «одиночество в толпе». Но у тебя сейчас похожая ситуация. Нет союзников, — безжалостно констатировал он. Я вынуждена была с ним согласиться. Однако, нелюдя несло дальше по волнам косноязычия: — И… и я хотел сказать, что я с тобой, Морру. Просто так.
Илар сделал, было, движение, чтобы похлопать меня по плечу, но потом одумался и досадливо зашипел. Было невооружённым глазом видно — нелюдь уже сам пребывал в тихом ужасе и смиренном раскаянии от только что сказанного. Мне хотелось прижаться к Итаэ’Элару, ощутить, как его сердце гонит по жилам слишком горячую для человека (тридцать восемь целых и четыре десятых градуса по Цельсию) кровь, просто поверить ему по-настоящему, в первый раз, но я… я не посмела. Не посмела ещё больше осложнять ситуацию. (Какая я тогда была молодец. Жаль, что недолго).
— Это ж надо так загнуть! Что, Итаэ’Элар, была у тебя когда-то глуповатая человеческая подружка, которая заливала тебе про чёрствость и жестокость человеческого мира и про то, что только ты один, сволочь зубастая, её понимаешь?
Илар улыбнулся во все сорок четыре зуба (как-то раз я не удержалась и всё-таки спросила точное их количество):
— Так ты со мной?
— А что остаётся делать? — сварливо сказала я, инстинктивно стараясь замаскировать недавний порыв размягчённой души. — У тебя готов очередной сомнительный план?
— Обстоятельства просто могут сложиться удачно снова, — туманно отозвался нелюдь. А потом вдруг сказал то, что оставило меня в ещё большем замешательстве: — Мне не нравится, когда ты несчастная.