Время до Теней

30.

— Всё настолько серьёзно? — спросила Линви.

— Есть такое мерзкое предчувствие, — отозвалась я, рассеянно почёсывая цвиэски по брюшку.

Ящерица перевернулась на спину, хрипло курлыкая, и, щёлкая по столу длинным хвостом, сбила флакончик с лаком. Лин кратко, но выразительно ругнулась.

— Мне чётко сказали — на конфликт с местными не идти, — ох, Триединый, кто бы знал, как тяжело мне это даётся. — Ладно, быстрей собирайся, я на улицу.

Подруга кивнула в ответ, сосредоточенно пытаясь рассмотреть своё отражение в крошечном зеркальце, и сказала:

— Тварь свою не забудь.

Нэире’Лаисс с довольно унылым видом сидел на ступеньках крыльца.

— Линви красит ресницы. Это надолго, — сообщила я, усаживаясь рядом и выщелкивая из пачки сигарету. — Будешь? — Нилас помотал головой. — Ну, не хочешь, как хочешь.

Мы немного посидели молча. До встречи с Иларом в северном квартале оставалось ещё больше получаса. Острова выделяли локальные пути для различных городов долины в определённых временных рамках каждый день, и нелюдь с крайне зловещим видом посулил: «Только попробуй опоздать, человек».

— Нилас, может, ты объяснишь, зачем Илар тащит меня в условную столицу?

Нелюдь помедлил, а потом ответил:

— Мы серьёзно попали с этими Тенями… в основном, из-за Илара… и тебя… поэтому отвечаете вы, — я скривилась, — на Островах свободные взгляды. Итаэ’Элар считает, что с верховными Владыками договориться проще, чем с властью Цитадели. Он там жил раньше, наверное, остались знакомые.

Я мрачно кивнула — все мои худшие предчувствия подтверждались.

— Тем более, — Нилас хмыкнул, — мы понимаем, что ты занимаешь наверняка значительную должность в Старой Москве. Никогда бы не стал говорить такое человеку, но, учти, Илар хочет использовать твоё имя и влияние для того, чтобы прикрыть наши… манипуляции с Тенями.

Ага, моё имя и влияние, конечно… гибрида четвёртого поколения, которого некоторые радикалы даже за человека не считают, нищего контурщика, наследницы с конца второй сотни претендентов… Я хотела, было, развеять радужные представления нелюдя о степени лакшери моей персоны, но он перебил меня:

— И для того, чтобы спасти твою жизнь. Война с Метрополией не выгодна.

Я затянулась до лёгкого головокружения и уселась поудобнее — мышцы ломило от вмешательства Зеркала в моё магнитное поле.

— Мор, — тихо обратился ко мне Нилас, — я хотел посоветоваться… что мне делать, если Лин вернётся в Старую Москву? — выпалил он, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Я немного помедлила, тщательно взвесив все «за» и «против» правды и рассеянно разглядывая профиль нелюдя. А он красивый, и цвет глаз у него тоже изменчивый, как море — правда, в этом цвете преобладает синева южных морей, а не зелень ледяного океана, как у Илара. В конце концов, он счёл нужным предупредить меня…

— Мы с Линви знаем друг друга уже почти шесть лет…

2275 год. Пространство класса «омега».

Степь вздыхала горячим ветром, волновалось жёлтое травяное море. Могила получилась глубокая и сухая — холм был сплошь песчаным. Я стояла рядом с гигантским флаером, привёзшим всех сюда от поста на Старую Москву. От машины шёл жар остывающего мотора и запах раскалённого металла. Солнце слепило глаза даже сквозь тёмные очки. Время текло странно, звуки пробивались как через плотную ткань. Я отрёшенно наблюдала, как яростные порывы горячего ветра треплют чёрную вуаль матери, слушала, как священник скоро и монотонно бубнит тихие и бессмысленные для меня слова, как трещат в натянутом воздухе выстрелы почётного караула, как комья песка и земли стучат по крышке гроба.

Мать первая вошла на борт флаера. За ней потянулись остальные. Наконец, у могилы осталась одинокая женская фигурка.

— Госпожа Морруэнэ, вас ждать? — окликнул меня пилот.

— Летите без меня! — крикнула я, пытаясь переорать рёв двигателя и свист лопастей.

Флаер тяжело поднялся в воздух, его тень накрыла холм, когда громадная машина развернулась. Свист рубящих воздух лопастей стал удаляться — махина взяла курс на восток, к посту на Старую Москву. Пыль немного улеглась, и я огляделась в поисках других средств передвижения, кроме моего запылённого драндулета, ничего не обнаружила, и подошла к одиноко стоящей женщине.

Она была намного выше меня, из-под чёрной шляпки с вуалью выбивались вьющиеся высветленные локоны.

— Вы — его дочь, — то ли спросила, то ли констатировала она, отбрасывая вуаль на шляпу и открывая лицо.

Огромные синие глаза — вряд ли это их настоящий цвет, вздёрнутый носик, тщательно запудренные веснушки. Да она моложе меня. Как такая кукла могла нравиться ему?

— А вы его любовница.

Я узнала её даже под вуалью — три года назад отец где-то откопал эту проститутку провинциального происхождения. Мать происходящее комментировала единственной презрительной фразой: «Дети мои, у вашего отца нет никакого вкуса». Я поморщилась и закурила.

— Морруэнэ, я хотела поговорить наедине. Не подумайте, что я набиваюсь к вам в друзья… — начала она, теребя в пальцах крошечную чёрную сумочку.

— Мне кажется, как раз набиваетесь, — безразлично перебила я. — Иначе, кто, как не я, подбросит вас до поста на Старую Москву. Топать на… — я пригляделась к её обуви, — шпильках по раскалённому бездорожью двенадцать миль — сомнительное удовольствие.

— Морруэнэ, я только хотела сказать, что ваш отец был хорошим человеком. Он очень помог мне… — она вдруг странно усмехнулась и, судя по интонации, процитировала что-то, — «её до себя возвышая».

— Мой отец был жестоким человеком. Сентиментальность побочное свойство жестокости.

Она судорожно выдохнула и глухо произнесла:

— «И под землёю скоро уснём мы все, кто на земле не давали уснуть друг другу».

— Что это?

Папаше нравилось, когда ему устраивали поэтические вечера, я не понимаю?

— Одно очень грустное стихотворение почти четырёхвековой давности.

Я иронично приподняла бровь, выдохнув облако ментолового дыма.

— Так вы не просто шлюха, как о вас говорят, а гейша, раз читаете по памяти стихи?

— А вы не просто бессердечная дрянь, у которой денег куры не клюют, как о вас говорят, раз прячете слёзы за стёклами тёмных очков? — спросила она с той же интонацией.

И кто меня только так отрекомендовал, интересно? Я бросила окурок под ноги, раздавив его каблуком сапога. Мы переглянулись.

— Меня зовут Линвиль, но не потому, что среди моих предков можно найти аэлвов, а потому, что мифический папаша аэлв куда лучше, чем реальный папаша алкоголик. И я училась на художницу, — сказала она, протягивая мне маленькую ладонь, на среднем пальце блеснуло в солнечных лучах тонкое золотое колечко.

— А я, действительно, бессердечная дрянь, но ко мне можно на «ты», — сказала я, сжав её горячие пальцы, потом покосилась на мотоцикл и добавила: — Будем надеяться, этот рыдван выдержит двойную нагрузку.

— Поэтому, — завершила я басню непременной моралью, — ответ на твой вопрос: ничего не делать. Если ты или твои родственники не скрытые миллионеры, то — извини, — развела руками я.

Нилас уныло кивнул. Меня же несло дальше по бурным волнам словоблудия:

— Не мне разводить расистско-видистские разговорчики, но чушь это всё, ничего путного из таких отношений не выходит.

Ага, кому, как не мне, это знать. Три долбанных недели!

Цвиэски зашипела, но не потому, что хотела придать мрачности моему повествованию, а потому, что я, ёрзая на холодной каменной ступеньке, придавила ей хвост. Я пересадила брыкавшуюся ящерицу на колени и продолжила:

— Линви в этой жизни интересуют не только деньги, но, я склоняюсь к мысли, что в её списке приоритетов лидируют именно они, — я бы могла распинаться в таком духе и дальше, но догадалась бросить взгляд на часы. — Чёрт, Илар меня придушит.

— Ваша верность всегда окупала все проступки, — напомнил дед.

Верность… сердце, судя по ощущениям, упало куда-то вниз. Он знает. Я и не задумывалась, как трудно будет утаить что-то от человека, который старше меня, по меньшей мере, в четыре раза и который почти всю свою жизнь связал с умением читать между строк о том, что люди по своей воле говорить не желают…

— Морру, я верю, что ты живая можешь принести больше пользы, — заявил Государь, проницательно взглянув на меня. — Расскажи мне… ещё что-нибудь об эпсилоне.

Я судорожно вздохнула и почти шёпотом ответила:

— Я… я не знаю…

— Брось, княгиня! — фыркнул дед. — Ты не в том возрасте, а на кону не те цели, чтобы просто пожурить тебя, погрозить пальчиком и оставить без подарков на Рождество.

Мой взгляд скользнул по гладкому серому металлу полумаски, точно повторяющей черты лица Государя. Дед больше походил на механизм, сплошь состоящий из металлических и полимерных конструкций, хотя механизм этот всё ещё обладал разумом человека. Очень проницательным разумом.

Тени… Я погладила для успокоения нервов сидящую на плече цвиэски и покосилась на Илара, ожидая, что сейчас он мысленно передаст мне, какая интересная судьба меня ждёт, вздумай я предать эпсилон. Но нелюдь ответил мне совершенно невозмутимым взглядом и лишь слегка кивнул, фактически благословив подписать смертный приговор эпсилону.

— Я жду, — мягко напомнил Государь.

— Тени, — выпалила я. — В Пространстве класса «эпсилон» наблюдаются миграционные потоки субстанции неизвестной природы, которая может временами становиться материальной и принимать различные звероподобные формы. Местное правительство… советники способствуют поддержанию страха перед этим явлением, — тараторила я, как заведенная. — Хотя лично мне кажется, что так называемые «Тени» — отголосок какой-то давней катастрофы, уничтожившей большую часть видового разнообразия. И ещё… — я перевела дух, ошеломлённая легкостью, с которой обрекала целый мир на экспансию Государства. — Ещё… как оказалось, можно… что-то вроде… «мысленно позвать Тени», то есть, подтолкнуть субстанцию материализоваться…

Государь молча выслушал меня, видимо, ожидая, когда я, наконец, подведу итог своим умозаключениям.

— Я… я предлагаю использовать страх аборигенов против них самих. Это всё.

Меня вывели из оцепенения медленные хлопки в ладоши.

— Браво, княгиня. Я доверяю твоему профессионализму. Твоя жизнь снова принадлежит тебе. У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы покинуть Старую Москву и никогда больше не появляться в Пространстве класса «альфа» и других мирах, находящихся под протекторатом человечества.