Возлюбленный для Железной леди

Отчаянье

— Как ты мог? — меня всю начало трясти, как в лихорадке, а под кожей словно целая колония муравьёв поселилась, активно бегая туда-сюда, вызывая нестерпимый зуд. — Почему ты позволил ему это сделать? Моя жизнь не ценнее его!

Я впала в самое настоящее неистовство и дёрнулась в сторону брата, даже не отдавая себе толком отчёта в том, что собираюсь делать. Однако Аверьян резко опрокинул меня на пол и навалился сверху, не позволив ничего сделать.

— Уведите его, — через плечо бросил он своим парням. — Я обо всём позабочусь.

Мне хотелось кричать и выть от отчаянья и горя, переполнявших меня, однако я лишь крепко стиснула зубы, не позволяя лишним звукам слететь с губ, пока старый оборотень бормотал какую-то успокаивающую чушь мне на ухо.

— Тише, девочка, тише, — говорил он, одной рукой удерживая меня поперёк груди, с недюжинной силой прижимая к полу, а второй необычайно мягко, можно даже сказать нежно гладя по голове. — Что сделано — то сделано. Назад уже ничего не вернуть. Ты только себе хуже сделаешь этой истерикой. Так что давай, возьми себя в руки и успокойся, — его голос стал жёстче, и у меня по спине пробежали противные холодные мурашки. — Ну же!

Его окрик возымел жуткий эффект: моё тело как по команде расслабилось, а сердце, до этого заполошно колотившееся в груди, замедлило бег, за какую-то жалкую пару секунд выровняв свой ритм.

— Вот и умница, — удовлетворённо кивнул Аверьян, слегка ослабляя хватку. — А теперь спи. Когда проснёшься — тогда и поговорим.

И вновь моё тело действовало словно против моей воли: глаза сами собой закрылись, а разум выключился, точно чья-то невидимая рука нажала кнопку «выкл».

Последующая череда дней не отличалась особенным разнообразием. Я просыпалась, ко мне приходил Аверьян со своими товарищами-оборотнями и приносил еду, после чего позволял брату навестить меня. Однако при одном виде Славы я то впадала в истерику со слезами и соплями, то приходила в самое настоящее бешенство, и старейшине приходилось силой удерживать меня, чтобы я не причинила брату вред.

Умом я понимала: подобные эмоциональные качели — нечто противоестественное, но хоть как-то повлиять ни на что не могла. Словно вновь стала гормонально нестабильным подростком, который сам не знает, чего хочет.

Одежду мне так и не выдали, поэтому в недолгие часы бодрствования я была вынуждена обматывать вокруг себя простынь на манер тоги. Впрочем, особо разгуливать мне было негде: помимо комнаты, в которой находилась большую часть времени, я могла выйти в узкие сени, где опять-таки не было никакой мебели, а из них — в крохотную коморку, отведённую под биотуалет, в котором стоял просто отвратительный едкий запах. И мне даже не хотелось думать о том, кто здесь наводит порядок.

По большей части мысли вяло ворочались у меня в голове, и все они крутились вокруг Ольгерда. Я никак не могла понять: зачем он так поступил? Я ведь, в сущности, была для него практически посторонним человеком. Да, он заявлял о желании ухаживать за мной и даже один раз поцеловал. Но ведь это не равносильно тому, чтобы отдать за меня жизнь!

Мысль о том, что я даже не поняла, — не захотела понять! — насколько сильна была его привязанность, сводила меня с ума, заставляя сворачиваться калачиком на матрасе и тихо выть в кулак от разъедающего внутренности чувства вины.

— Что же ты себя так изводишь… — в один из дней, находясь на грани сна и бодрствования после очередного витка истерики, во время которой предприняла провальную попытку выцарапать старейшине глаза, я услышала тихий, до боли знакомый голос, наполненный сожалением, заставивший сердце болезненно сжаться от тоски и отчаянья. — Куда же делась моя Железная леди?..

Голос Ольгерда звучал так ясно и чётко, словно мужчина находился со мной в одной комнате. Более того, сидел совсем близко — только руку протяни, и сможешь почувствовать. Я поддалась этому малодушному порыву и, не открывая глаза, потянулась рукой к источнику звука, однако, закономерно, нащупала лишь пустоту.

«Кажется, я начинаю сходить с ума», — мелькнула в голове бесцветная мысль.

— Саш, может, ты откроешь глаза? — между тем мягко так, участливо поинтересовался Ольгерд, отчего я жалобно заскулила и отрицательно покачала головой.

— Нет, — категорично заявила я. — Не хочу снова оказаться одна в пустой комнате.

— Ты и не окажешься. Я же здесь.

— Ты — умер! — горло сдавило спазмом, и я замолчала, ощущая, как в уголках глаз скапливается влага. — Тебя больше нет!

— Частичка меня навсегда осталась с тобой, — возразил он. — И теперь куда бы ты ни пошла, я буду рядом.

Звучало, как по мне, просто отвратительно, о чём я и сообщила своей внезапной шизофрении, добавив, что предпочла бы, чтобы он следовал за мной по пятам, будучи живым.

Ольгерд издал какой-то странный звук, напоминавший насмешливое фырканье, и я, не сдержавшись, всё же рискнула открыть глаза.