Волновая функция

I. Глава 3. Октеты не горят

Когда волна бьется о берег, лишь внешне она не оставляет следов. Волна за волной, волна за волной, и все остается неизменным. Может, лишь песчинки меняются местами, да и то, следующая волна путает их между собой снова, и сказать, что какая-то из волн что-то поменяла на берегу — нет, она не поменяла ничего.

Она поменяла все. Бесчисленные комбинации расположения песчинок, уникальные, неповторимые, каждая волна уничтожала одну комбинацию и тут же создавала новую.

И предсказать результат невозможно.

Казалось бы — всего лишь песок на пляже, кусок берега рядом с причалом, но не нашелся еще компьютер, способный просчитать, как именно песчинки разместятся после очередного удара воды.

Генератор псевдослучайных чисел в действии. Данные только снять затруднительно.

В пике своей ненависти ко вселенной, я считал, что меня бросает между мирами случайность.

До этого я наивно верил, что моих перемещениях есть хоть какой-нибудь смысл.

Теперь я вновь в затруднении. Вероятность того, что я случайно, прыгая между мирами, на двух мертвых планетах встречу одну и ту же письменность… ноль для этого звучит крупновато. Но где-то там.

Значит, закономерности все же были.

Но существовали и альтернативы. Как минимум две. Первая — этот народ успел исколесить всю вселенную, и это не я попадаю на их реликты, это их обелиски просто натыканы везде, где только можно.

Вторая — это мой бред. Никакой ядовитой планеты, пожирающей саму себя, никакого обелиска. Просто мое сознание достраивало что-то в ходе прыжка, словно яркие сны, чтобы восполнить какие-то, одному ему известные пробелы.

Если откинуть эти две крайности, то нужно эти закономерности все же определить. Оставалось понять, какие. Море там и море здесь. Остров там и остров здесь. Больше никаких особых совпадений я не находил.

Хотел я сюда, в этот мир? Да, хотел. Накопились вопросы. Плохо представил цель и промахнулся с первого раза? Возможно, но звучало как-то фальшиво. Что-то другое за всем этим грезилось. Хотя, для первого приближения, сойдет. Как рабочая гипотеза.

Я поднялся. Нужно было найти мою вопрошающую и доложить о прибытии.

Как я понимаю, я все еще под домашним арестом. Да и одеться не помешает. Хотя, как пойдет. Возможно, одежда потерпит.

Вопрошающая вышла ко мне навстречу. То, что она оказалась дома, у себя на острове, меня не удивило. В конце концов, я — ее основная работа.

А вот то, как быстро она оказалась на пляже, откуда я шагнул из этого мира в предыдущий раз, наталкивало на размышления. Явно не случайность. Какие-то средства мониторинга. Пяти минут не прошло, и она уже здесь.

И, судя по выражению ее лица, можно сразу одеваться.

Что-то происходит.

Что? Меня опять загоняют в тюрьму?

— У нас вторжение, — буднично произнесла она и положила мне на руки комплект с одеждой. — Что-то ты долго в этот раз.

— Приплюсовал несколько миров, — чуть ли не с гордостью похвастался я.

— Не выпал нигде?

— Мир холмов под вопросом. Уходил без сознания. Пока не скажу, сам не знаю. Кто куда вторгается? У вас и вторгаться то особо некуда… — Я обвел рукой по морю вокруг.

— Кто — не знаем. Какие-то энергетические твари, юркие и практически неуловимые. Шныряют по всей планете.

— Зачем? Или вообще может это природное явление?

— Это самое интересное. Открыто шагающих они не похищают, да видимо, и не могут. Но все это явно связано с вами. Во-первых, такие совпадения почти невозможны, чтобы в мире, который специализируется на изучении шагающих, кто-то появился украсть нашу рыбу…

Изучение — это красивый эвфемизм. Непрерывное заключение как-то плохо ассоциировалось у меня с исследовательской работой.

— Ну не знаю. Рыба то у вас тоже есть, так что совпадение и тут. — Вслух сказал я.

— На днях мы, наконец, поняли, что они целенаправленно ищут данные…

— Какие?

Она замялась. Сказывалось обучение. Вопрошающая ведет допросы, собирает информацию, вытягивает ее. Отнюдь не разбрасывает секреты направо и налево. В особенности — не выдает их идеологическому врагу — шагающему у нее под наблюдением.

Я начал одеваться. Я знал ее долго. Всю свою жизнь в этом мире я знал ее, и только ее. Убеждать бесполезно. Изображать обиду бесполезно. Угрожать оставить без секса — да просто смехотворно. Пойти рыбу половить, и то, наверное, будет более действенно.

— Когда выходим? — спросил я.

— Мы никуда не выходим. Куда нам плыть то?

— Ну как… Воевать. Строить редуты. Устраивать засады, мужественно сражаться, все такое.

— Сражаться с ними не очень выходит. И они не сильно хотят сражаться. Их мало. Юркие. Мы прячем информацию, которая, как мы думаем, им нужна. Ищем варианты воздействия. Плыть для этого никуда не надо.

— Тогда зачем я оделся? — задумчиво спросил я.

— Этикет? — предположила она.

— Но я соскучился… Знала бы, в каких передрягах пришлось побывать… — Я мысленно исключил Землю из списка, чтобы звучать более убедительно.

Вопрошающая. Такие уловки на нее тоже не действуют. Давить на жалость, давить на любопытство. Бесполезно. Не помогло.

— Про передряги еще расскажешь, — сказала она. — Как, с кем, в каком мире. Но сначала давай пообедаем. Я недавно поймала вкусную рыбу. И теперь у меня есть вторая тарелка.

— Почитай мне что-нибудь, — попросил я.

Вопрошающая удивленно подняла брови. Потом решила, что, раз уж я заговорил, то, видимо, есть больше не буду. Встала, забрала обе тарелки и отнесла их к чему-то вроде раковины. Местные раковины имели прямой выход к морю, в этом я уже разобрался. Прямоточный насос, фильтр, потом проточная вода, в которой можно помыть посуду, и соленая вода снова утекала в море. Видимо, дань традициям. Потому что затем тарелки все равно обрабатывались каким-то паром и ультрафиолетом.

Как и весь этот мир — нагромождение технологий и архаики. И если технологии понадерганы отовсюду, из всех странствий шагающих, из всей информации, которые местные вопрошающие сумели добыть, ведя допросы, то вот архаика у них своя. Доморощенная.

— Что-нибудь что? — нейтрально ответила хозяйка, обозначая, что она еще не согласилась.

— Легенду может вашу? Что-нибудь, что мне можно знать. — Я видел, так ее не пробить. Чтобы что-то взять, нужно что-то сначала дать. Правило информационной мены. Рыбу на одежду. Спасение холма на убежище. Справедливость на доверие. Улыбку на дружбу. — В двух мирах, нежизнеспособных мирах, я видел символы. В мертвых мирах, понимаешь. И мне кажется, это символы одного и того же народа. Хочу разобраться. Хочу увидеть вашу письменность.

— Это не мы, — равнодушно парировала вопрошающая. — В каких мирах, опиши их.

Началось. Все, как всегда. Ну правда, ты же не думал, что ночь под звездами на пляже что-то поменяет?

— Я и не думаю, что это вы. Проблема в другом, я не знаю письменности почти ни одного своего мира. Не за что зацепиться, когда вижу что-то незнакомое. — Видя нетерпение в ее глазах, я вздохнул и начал отвечать: — Один мир — сплошная лава. Множество монументов, которые в нее погружаются, медленно, явно не вчера началось. Погиб за минуту, две. На монументах я увидел эти символы впервые. Много, на каждом монументе разные.

— Запомнил?

— Ну так, может один-два из ближайших, — не говорит она, никакого резона бесплатно раздавать информацию и мне. Рыбу на одежду. — Вопрос не в этом. Мало ли что там случилось, на мертвой планете, артефакты погибшей расы, и все. Но вот только сейчас, перед вами, я опять попал в капкан другого мира. Какой-то химический яд, один вдох и все. И там снова увидел символ, почти наверняка из той же письменности. Очень похоже.

— Нарисуешь?

Да в конце концов. Что ж это такое.

— Почитаешь? — ответил я.

— Хочешь вернуться в приемник? — Вот они как называют свою камеру, приемник.

— Еще немного, и начну хотеть. — Я понимал, что грублю. Более того, я понимал, что действую неверно. Но что-то утомился я от всех этих игр. Слишком близко начал принимать. У меня доставало реальных проблем, чтобы еще вдобавок баловаться со всей этой конспирологией.

— Спасибо за рыбу, — буркнул я тихо. — Действительно вкусная. В приемнике вы ее видимо пропускали через молекулярный расщепитель, чтобы я случайно не понял, что это рыба.

— Возможно, там и не рыба была, — пожала плечами вопрошающая. — Я тебе прочту одну легенду. Чуть позже. Не торопи меня. Мне надо нарушить пару устоев, наступить на собственные правила и практически стать преступником. Это требует подготовки и настроя.

— Давай, на чем рисовать? Последний символ я запомнил. Наверное. Только как-то слишком гладко там все прошло. Скажи, а у ваших шагающих нет ничего такого? Бред там, видения, несуществующие друзья?

— Я твой несуществующий друг.

— Понятно, а кроме тебя?

Чувствовалось, что я наступил на какую-то очень больную мозоль. Даже при ее выдержке, проблема существовала, и настолько сильная, что пробила весь ее панцирь и лезла наружу, как только что размножившийся паразит в теле жертвы.

Я попал во что-то очень чувствительное, и теперь сам жалел о своем вопросе.

— Что за видения? — она с трудом справлялась с собой, но вопрошающий есть вопрошающий. Она будет задавать вопросы даже если ее разбудить посреди ночи.

— Ну вот этот последний мир. Настолько все коротко, гладко, безболезненно. Один вдох, и я вышел, точно навсегда. Теперь вообще думаю, а был ли этот мир вообще?

— Это хорошо, что ты об этом думаешь. И аппетит есть. Не волнуйся, скорее всего, чего-то надышался. Мир был, но из-за того, что ты там чего-то глотнул, он показался тебе иллюзорным.

— Ага. А символ тогда как? В случайном мире, символ той же расы? Монумент, символ, и все это непонятно где, куда меня случайно забросило. Или неслучайно?

Она снова вздрогнула. Я дал себе зарок помолчать, иначе лечить тут скоро придется не меня, а ее. Какой все-таки нежный островной народ. Ладно я, ну пусть даже шизофреник, но я как-то почти и не волнуюсь на этот счет.

— Может, символа и не было. — Пошла она на попятную. — Вдохнул, да хоть через поры какой-то галлюциноген вошел. И увидел символ, какую-нибудь несуществующую комбинацию того, что встречалось тебе раньше и отложилось.

Я кивнул.

— А монахи тогда как? Тоже через поры?

— Какие монахи? — Они присела, прямо у раковины, прямо на пол. Просто что-то почувствовала слабость. Все-таки, я пережал. Про монахов то я еще не отчитывался.

Она ведь будет задавать вопросы, даже теряя сознание. Вообще никаких стоп-сигналов и тормозов. Научили выпытывать, не научили вовремя останавливаться.

Вместо того, чтобы ответить, я подошел и присел рядом.

Обнял ее за плечи.

— Давай ты отдохнешь чуть-чуть, и я все-все тебе расскажу. И нарисую. Каждый свой глюк в красках опишу. Ты не спеши, дыши. Вдох, медленный выдох. Еще раз.

Про монахов она знала. Мне, кто участвовал в сотнях допросов, иногда длящихся днями напролет, мне ли этого не видеть. Даже когда рассказываю лишь я — смотреть и анализировать то это не мешает. Я видел ее реакции, умел их различать. Она — вообще единственный человек в этом мире, с которым я когда-либо общался. Может — и мира то нет, она одна, а все остальное — лишь дополненная реальность.

Но ее мимику, микродвижения губ, уголков глаз, подрагивания жилки на шее, крохотные движения пальцев, словно она что-то смахивает со стола, или с экрана, покачивание ногой, которое ей кажется незаметным, чуть, на миллиметр, приподнятое плечо. Расширяющиеся и сужающиеся зрачки, частота морганий… Я только один список мог перечислять долго. И в каждом элементе можно было найти свои тонкости.

Наверное, это невозможно, я даже соглашусь. Но только не в том случае, если это твое единственное развлечение в замкнутой комнате.

Они добились того, на что и нарывались. Отстранив меня от всей прочей информации — они оставили мне один единственный ее источник — вопрошающую и ее движения.

В этом мире я настроен на нее, как чуткий радиоприемник. С электронной подстройкой под волну. Что бы она ни делала, я чувствовал ее, знал, правду, полуправду, ложь, которой она почти никогда не баловалась.

Про монахов она знала. Я облегченно выдохнул. Но рано радовался.

— Значит, у тебя это монахи, — кивнула она.

— У меня? А у других кто, бегемоты?

— Кто такие бегемоты?

— Звери такие есть на Земле, не отвлекайся. Большие добрые звери. Но видят плохо, могут не заметить и наступить. А при их весе — это не их проблемы.

— Часто наступают? Живут в континенте Африка? А разве они не вымерли?

— Что у других? Не монахи?

— Неважно. Нет никаких монахов. Есть психопрофиль. Считается, что шагающего можно свести с ума. Нам это незачем, мы этим не баловались, сразу скажу. Но тему изучали, как ты понимаешь. А сейчас — особенно, с тех пор как началась эта заваруха с исчезновениями.

— Но если шагающий сойдет с ума, он же все равно у вас появится.

Она не ответила. Значит да. Значит, не просто теоретически появится, я появлялись, и не раз. Свихнувшиеся шагающие, которых они держали в закрытых камерах. Или изгоняли их из своего мира, чтобы не тратить силы? Или наоборот, исследовали по посинения. Какой материал.

— Удалось хоть кого-то откачать? — спросил я. — Привести в чувство?

— Редко получается, — кивнула она. Сколько же их тут, запертых сумасшедших? Я-то думал, что эта планета — тюрьма для шагающих. Теперь оказывается, это просто такой курорт? Филиал психбольницы для реабилитации безнадежных?

— Но даже когда получается, что толку? — она продолжала. — Они снова перешагивают в новые миры, а с их сознанием их может занести в очень плохие места. Потом они возвращаются, и, чаще всего, еще хуже, чем раньше.

Только что она мне сказала, помимо того, что произнесла вслух и кое-что другое. Подтвердила, что состояние сознания может прямо влиять на адрес прыжка. «Просто представь». Совет амазонки обретал новые очертания.

— И что? Монахов нет, и я тоже медленно съезжаю с колеи после всех этих смертей?

— Может и есть. Я не знаю. Никто не знает. Иногда это и не обязательно, знать точно, правда твой прыжок или вымысел. Но твой профиль говорит, что первыми признаками разрушения целостности сознания будут ритуальные убийства по прибытии в новые миры. Не потому, что у нас тут такие отличные прогнозисты, или развита психиатрия. Просто потому, что ты идешь по определенному шаблону.

Насчет ритуального убийства. Я сразу вспомнил тот мир, с звездными кораблями на рейде и тремя аборигенами, которые прогнали меня из мира пиками. Куда уж ритуальней. Лучше ей вообще об этом не рассказывать, точно переведут в отделение для буйных.

— В рамках этого шаблона — монахи подходят хорошо. Но если верить в лучшее — монахи могли не привидеться. Можно представить, что так все и было.

— Так специалисты рекомендуют? — прозорливо догадался я.

— Да, — тут она даже не стала отпираться. — Если ты веришь в реальность всего того, что видишь, то медленней скатываешься в безумие.

— Насколько медленней?

— С вашими возможностями, можно лет на тысячу растянуть. — За этот день она улыбнулась впервые.

Я взял палочку, кинул горсть песка, которые взял у порога, кинул прямо на пол. И по памяти нарисовал символ, иероглиф химического ада.

Она покачала головой. Символ она видела впервые, это точно.

Но мне важно было другое:

— Значит, ядовитый океан действительно существует?

— Или ты использовал любой другой символ, который видел в абсолютно ином мире. Не пытайся доказать себе свою вменяемость. В твоих условиях это практически невозможно. Тем более, не пытайся доказать ее мне. Ты, шагающий между мирами, мог видеть такое, что я даже представить себе не смогу. И это может быть как реальностью, так и вымыслом, бредом. По большому счету, если смотреть отсюда, с маленькой точки крошечного острова маленького мира — разницы и нет.

— Для меня есть.

— Тогда лучше верь в реальность всего. Ты мне нужен бодренький, а не бьющийся головой о мягкие стены.

Я кивнул. Пока что примем эту тактику за основу.

Она вздрогнула, явно не из-за моего быстрого согласия.

— Нас отрубили. Связи нет, все ушло в автономный режим.

Оглядевшись, я не почувствовал никакой разницы и вопросительно посмотрел на хозяйку.

Она лишь чуть дернула плечами. Какие-то датчики на теле, или же свой остров вопрошающая чувствовала без приборов.

— Случайностей не бывает. В этот раз не спорь. Они добрались до нас.