Воин-Врач IV

Глава 9 Вот как выходит

Льдины плыли по Днепру гордо, величаво, неспешно, наползая вдоль берегов друг на друга, ломаясь с треском, слышимым отлично на высоком берегу, за крепкими стенами, на крыше княжьего терема, где я привычно встречал рассвет.

После вчерашней идеологически выверенной встречи, речей на площади, молебна прямо со ступеней Софии, где участвовал каждый житель от мала до велика, там же выставили вереницы столов и лавок, наполнившиеся яствами и напитками, как по волшебству. И я впервые в жизни, в обеих жизнях даже, увидел пир на весь мир. Народ стаскивал съестное с домов, корчмари собачились друг с другом, норовя накрыть побольше столов, чем сосед-коллега-конкурент, но как-то беззлобно, по-свойски. И потом до самого позднего вечера тянулось застолье, над которым пари́ла-высилась наша «стен-газета». Где не было больше чёрных туч и угрозы с запада. Зато прибавилось щитов со знаком Всеслава на землях пруссов, поморян и жемайтов на севере, и на территориях венгров, сербов и хорватов на юго-западе. И смотрелось это с нашей с князем точки зрения просто чудесно. Надо думать, погляди на нашу карту император Генрих или папа Александр — эмоции она вызвала бы диаметрально противоположные.

Про то, что во время нашего отсутствия прибыли посольства от двух северных племён и двух балканских народов, узнали только в процессе застолья, приметив слишком много незнакомых встревоженных лиц. И, ясное дело, аппетит не пришёл, глядя на них, даже во время еды. Сославшись на усталость после похода и изнурительных битв против бесчисленных полчищ негодяев, Всеслав прихватил от стола явно расстроившегося от этого Рысь и покинул банкет. По пути к терему выяснить особенно тоже ничего не вышло — успокаивали семью рассказами о том, что ничего, в принципе, сложного-то и не было. Ну, пришли пять тыщ подлецов. Дошло их гораздо меньше, почти половина, спасибо отцу Антонию и Леське, по пути облевалась да подохла в корчах, как ими и было обещано. Остальных побил громом архангел Михаил, а мы, дескать, вообще при штабе писарями отсиделись.

По сыновьям, даже по маленькому Рогволду, было ясно как днём — не верили. Дарёна тоже щурилась с большим сомнением, но ничего, хвала Богам, не говорила. А потом мы пришли на подворье, где Ставр, едва не выпав из кабины верного Гарасима, ухватил за рукав и начал горячо шептать хриплым голосом на ухо такие вещи, что не пойти вслед за ним в привычный зал заседания Ставки не оказалось никакой возможности. Там новости и узнали.

При деятельной поддержке Анастасии, Всеславовой тётки, дочери Ярослава и матери Шоломона, в землях Сербии и Хорватии прознали про новые веяния на мировой политической арене. Послы от тамошних элит, полномочия которых подтверждали грамоты самого высокого уровня, выводившее истории лиц, что тех послов направили, от каких-то Вишеслава и Властимира, древних и легендарных правителей тех краёв, пришедших на благостные Балканские земли с северо-востока, выразили великому князю Киевскому полнейшее почтение и уважение, подкрепив их весомыми подношениями в тёмно-жёлтом металлическом эквиваленте. И вскользь выразили одинаковую озабоченность тем, что Византия никак не может успокоиться, насаждая свои правила и свою власть на чужих для неё территориях. По посольским словам, угнетённый народ стонал под пятой гегемонов и тиранов, не имея ни единого шанса на победу. Проклятые ромеи понаты́кали своих гарнизонов по их странам так густо и связь между ними наладили такую оперативную, что все попытки революционеров проваливались. Как ляхи или латиняне недавно — под Днепровский лёд. Истории об этом, обросшие невероятными деталями, вроде крылатых кровопийц, огненных демонов и прочих элементов тамошнего фольклора, уже начинали гулять по Балканам, захватывая всё больше умов. Это дало тайным вождям сопротивления надежду на то, что у них могут появиться все шансы стать явными, если вспомнить о дальнем, очень дальнем кровном родстве и заручиться поддержкой старшего брата, Руси, у которой так лихо выходило «решать вопросы» с захватчиками.

Поморяне, последний блок племён на севере Европы и южном берегу Варяжского моря, наслушались убедительных и лаконичных рассказов от вождей ятвягов и латгалов. А потом через их земли как-то тайно постарались пробраться посланцы от Олава Мирного, короля норвегов. Но сама делегация не отличалась ни миролюбием, ни способностью путешествовать, не привлекая внимания. Узнав, что злые северяне держат путь на Русь, чтобы передать слова почтения от их короля и его брата Магнуса, и что снарядила их в путь прежняя королева Эллислив, народы южной Балтики решили не отставать и двинулись вместе. Потому что помнили про то, что Эллислив — дочь Злобного Хромца с Руси, при личном и деятельном участии которой снаряжались все последние походы викингов на богатые и щедрые земли англичан. Елизавета Ярославна, одна из трёх дочерей Ярослава Мудрого, пользовалась на родине мужа непререкаемым авторитетом. Заслужить такой было очень, очень сложно. Эта как-то справилась.

Таким образом выходило, что все три дочери великого князя, о котором на Родине до сих пор отзывались очень по-разному, но в силе и влиянии которого сомнений ни у кого не возникало, признавали Всеслава Чародея как минимум равным себе. И все три, из земель франков, мадьяр и норвегов, направили дипломатические ноты разного характера, но каждая их которых сулила всемирные поддержку и участие, при условии взаимности. Ясно, что, как сказал Всеслав, «трясти гривой», то есть соглашаться, прямо сразу было невыгодно ни коммерчески, ни политически. Поэтому, прослушав сперва суровые, но восхищённые реплики Ставра и Буривоя, а потом и подтянувшегося отца Ивана, к переговорам князь был готов. И, встретив послов в подобающем моменту зале, выслушал их со сдержанным превосходством. А после заверил в том, что направившие их могут быть уверены в том, что Русь не думает о том, чтобы прирасти их землями, а вот верные друзья, что смогут помочь в торговле, и, не приведи Боги, войне, нам нужны. А о том, как начинают в самое короткое время себя чувствовать все союзники «диких земель» к северо-востоку от цивилизованной Европы, желающим можно было справиться у степняков, мадьяр и латгалов. Но они наверняка это уже сделали и без подсказок, и не раз. В общем, послы уехали крайне довольными. И увезли с собой плетёные клетки с голубями. Которые в этом времени были очень недооценённым, но уникальным средством связи. И поэтому — огромным военным и экономическим преимуществом.

После не сказать, чтоб сложных, но непередаваемо важных переговоров, в результате которых флажки со значками на нашей «стенгазете» оказались размещены уже не авансом, а в полном соответствии с договорённостями и международным правом, в этой эпохе значительно более простым и понятным, чем в моём. Помнится, один из «каскадёров» в Кабуле рассказывал, какими хитростями и премудростями этого института пользовались американцы, поставляя Пакистану ракеты, которыми душманы потом сбивали наши вертолёты и самолёты. Здесь было значительно проще, конечно. Не было ни воздушных судов, ни санкций, ни квот. Ни американцев, что характерно.

Ситуация получалась очень оригинальная. На восточном краю Европы формировалась коалиция, о которой, пожалуй, можно было только мечтать. Или вспоминать Союз, до которого ещё где-то восемьсот пятьдесят лет. Только лучше. Если принимать во внимание Хагена Рыжебородого и пославших его авторитетных граждан Швеции, Елизавету Ярославну и Олава Мирного из Норвегии, вождей с южного берега Варяжского моря и важных товарищей из Сербии и Хорватии, выходило, что территория дружественных стран тянулась от Норвегии до Адриатики. И, если мериться чисто площадями, лесом могли и должны были широко шагать и Византия, и Италия, и Священная Римская Германская империя. Оставалось договориться с датчанами, чтобы акватория моря оказалась полностью под контролем этой нашей новоявленной коалиции. Придумать и сделать, если без деталей. Если с деталями — найти нужных людей, найти тех, кто сможет выйти на них, подобрать место, время и нужные слова, и учесть ещё несколько немаловажных факторов. Но ставки в этой игре были такими, что вся эта подготовительная работа обязательно должна была сделаться. И быстро.

Поэтому ночью, когда я снова очутился на крыше, глядя на далёкие огни дозорных башен, слушая треск льдин на Днепре и негромкие разговоры людей на подворье, мне было, о чём подумать. И я использовал это время по максимуму.

Солнце поднялось над дальним берегом полностью, но высоко оторваться от горизонта не успело, когда я снова оказался в нашем с князем теле. Расслабленном, лёгком, как пёрышко, сильном и здоровом. Непередаваемое ощущение для того, кому не так давно было под восемьдесят.

Дарёна в длинной нижней рубашке расчёсывала светло-русые волосы, негромко что-то напевая и улыбаясь, поглядывая на мужа, что лежал на одеялах, потягиваясь, как довольный, сытый хищный зверь. Волька в люльке ворочался, из последних сил борясь со сном, который всё никак не хотел выпускать княжича из своих цепких лап. Но парень был не промах, он сучил ногами, сбивая одеяльце, хмурился и причмокивал. И побеждал. Как отец.

— Про переезд-то не передумал ли, Всеславушка? — уточнила жена, натягивая верхнюю одежду. Князь любовался её фигурой, прибавившей в объёмах, но не утратившей гибкости и грации. Ставшей лишь более любимой, хотя, казалось бы, куда уж больше?

— Нет, ладушка. Здесь останется Ромка с женой. После их свадьбы и отправимся. Думаю дядьку Василя́ по пути с Витебска с собой позвать, что скажешь на это? — отозвался он.

— Вряд ли согласится, — с сомнением пробурчала жена, борясь с во́ротом, что никак не желал пропускать голову, одна макушка торчала.

— Ну так я не спрашивать буду. Мне верные люди под боком нужны будут сильнее, чем обычно, а кому, как не батьке любимой жены, ещё доверять? — делано удивился князь.

— Так уж и любимой? — с изрядной долей кокетства переспросила Дарёна, оправляя одежды на груди и бёдрах.

— Экая ты недоверчивая, мать. Ну-ка, иди сюда, ещё раз-другой докажу! — Всеслав приподнялся на локте, добавив в голос мёда, а во взгляд тумана.

— Нет уж, верю-верю! — замахала жена руками в притворном ужасе. — Тебе волю дай — вовсе из горницы не выходили бы. А тебе никак нельзя: и о прави́ле воинском забывать, и о том, что земле русской хозяин нужен всегда. Да и поесть бы не помешало — вон отощал-то как в походе! Опять, поди, одними сухарями сыт был, да кровищей вражьей?

На последних словах притворный ужас усилился почти до комического.

— А то! Упырь настоящий, кого не съел — тех понадкусывал! — подыграв ей, князь нахмурился, ощерился и зарычал.

Вот тут-то и одолел сон маленький княжич, поднявшись в люльке, хлопая заспанными глазками:

— Тятя! Ам!

— Иди ко мне, солнышко моё, — подошла к нему, беря на руки, мать. — Конечно, «тятя ам!». Наш тятя всех «ам»! Пойдём и мы покушаем, Рогволд Всеславич!

— Да! — не до конца проснувшийся сынок приоритеты расставлял верно, быстро, по-мужски. Если предлагают поесть, то отказываться — не наш вариант, конечно.

За сервировкой стола наблюдала бессменная Домна, смотревшая на своих «лебёдушек» так, как старый и суровый ротный смотрит на молодых зелёных бойцов. Вроде и молча, а вроде и «двумя нарядами вне очереди» веяло от каждого её взгляда из-под густых чёрных бровей. Поэтому сервис в великокняжеской столовой был такой, какого, наверное, и при дворе иных королей-императоров не увидишь. Но сравнивать было не с чем — при чужих дворах не бывали. Пока.

После того, как утолили первый голод князь с семьёй, в зал зашли ближние люди, к числу которых как-то сами собой прибились воровской авторитет Звон и его зарубежный коллега Хаген. Который, может, и был посланником и вольным ярлом, но в вооружённых грабежах со взломами без сомнений толк знавал наверняка.

— Отведайте, други, угоститесь, чем Боги послали! — обвёл рукой богатый стол Всеслав.

Раздались сообразные ситуации отклики и здравицы, народ расселся и принялся со знанием дела уничтожать продовольствие. Всё-таки от военных в этом времени почти в каждом мужчине было гораздо больше, чем в моём.

— Скажи-ка, друг Хаген, а в датских землях есть ли знакомцы у тебя? — обратился с вопросом к зарубежному уголовнику Чародей.

— Я знаком с сами́м Свеном Эстридсоном! — вскинул голову Рыжий. Мы с великим князем еле вспомнили, что так звали нынешнего то ли короля, то ли главного ярла Дании. Он был племянником Кнуда Великого, что объединил Данию, Норвегию, Англию и часть Швеции, создав «империю Северного моря», которая предсказуемо развалилась по швам после его смерти. Когда вокруг такое обилие гордых и свободолюбивых вооружённых людей, отлично умеющих воевать и грабить, удержать хоть что-то хоть сколько-нибудь долго — очень тяжёлая задача.

— Я был бы не против найти друзей в Роскилле, — спокойно и неторопливо, будто разговор шёл о покупке продуктов к ужину, сказал Всеслав. Помня, что с этими северными волкодавами было крайне опрометчиво показывать личную заинтересованность в чём бы то ни было.

— Свен, конечно, ничего не сто́ит против своих великих предков. Взять хотя бы Бьёрна Железнобокого? Вот тот был воин на зависть всем! И хоть говорили злые языки, что против отца своего, Рагнара «Кожаные штаны» он был слабоват, мы в Швеции так не думаем. От него пошёл хороший род, у нас зовут его Мунсё. Твоя двоюродная бабка, княже, Ингигерда, жена Ярослава Хромца, была из этого рода, — судя по всему, Рыжебородый наладился пересказывать несколько саг сразу: он расположился на лавке поудобнее и взял кубок побольше. Но слушать легенды и мифы древней Скандинавии в планы Чародея не входило.

— Придумай, как намекнуть в те края, что меньше, чем через две луны во граде Полоцке, на Двине, я соберу гостей. Прибудут мои друзья и те, кто был бы не прочь стать ими. Народ подберётся важный, мест лишних нет. Но кого-то одного от датчан я бы принял. У них был должок перед моим близким, но не так давно те, кто был виноват, его выплатили полностью, кровью и своими головами. Можно и о будущем поговорить, если тот, кто приедет, будет к этому готов, — перебил Рыжего Всеслав. И обозначил точно требования.

Хаген помолчал, погонял желваки по скулам и лишь кивнул. Явно думая о том, как это может отразиться на будущих отношениях всех скандинавских стран и Руси. Потому что в делегации отбывших спешно домой норвегов он признал несколько старых знакомцев. И с ними переброситься парой слов тоже успел.

— Гнатка, а чего там от Шоломона слышно? Перестал ли Шарукан забижать его, как обещал? — перевёл взгляд на воеводу князь.

— Не нарадуются молодой король и маманя его на ваши со Степным Волком договоры, — отозвался тут же Рысь, отложив чей-то здоровенный мосёл, который самозабвенно обгладывал. — Половцы покинули земли мадьяр, перешли на торговлю. Говорят, пряности, ткани и даже янтарь, что поступают с этой стороны, в германских и моравских землях нашли такой спрос, что ахнуть! С ромеями они торговлю, как было уговорено, свернули почти всю.

— Это правильно. Византия — великая держава. Была. Вот пусть сама с собой и торгует, — кивнул задумчиво Всеслав. — А нам и так неплохо. Мы и без их деревянного масла проживём. От самого Шарукана что слышно?

— Седмица, две от силы — и приедут. Те, что весь левый берег Днепра заср… Ну, в общем, те, что от латинян под твоей околицей прятались, в обратный путь пошли, дома́ восстанавливать да к севу готовиться. Говорят, гостей со стороны невесты будет тыщ десять. Врут наверняка, но там, с той стороны, за речкой, всех разместить сможем. Они ж народ привычный — домики свои войлочные поставят, костерки разведут промеж коней стреноженных, и будут себе песни свои скулить заунывные.

— Ты мне будущую родню срамить не моги! — повысил голос Всеслав, заметив, как напрягся было Ромка. — И шутить над ними тоже не смей. Они — народ вольный, обидчивый. Прирежут тебя, дурня, на пиру, а мне забот потом: их вешать да по колам сажать, тебя хоронить! Нет уж, отставить!

Очередное новое слово, тоже в этом времени не бытовавшее, но быстро принятое дружиной за краткость и вес, враз привело Гната в чувство.

— Есть — отставить! Встретим, накормим-напоим и спать уложим, батюшка-князь! — гаркнул воевода, разом натянув вид старого служаки.

— То-то же мне… Ещё не хватало на ровном месте из-за дури людей терять. И своим скажи, — уже тише и с нажимом продолжил Чародей, — чтоб не вздумали ни старых дрязг поминать, ни новых заводить. Мы с ханом мир устроили. Кто по глупости решит нам его испортить — не жилец.

— Понял, княже. Передам каждому в дружине, и городским расскажем вон со Звоном, — Рысь ловко перевёл стрелки на криминального авторитета, который только согласно кивнул. А что ему ещё оставалось?

В этот момент распахнулась дверь и вбежал, потревожив стоявших по обе стороны от неё Немого и Вара, один из Алесевых.

— Батюшка-князь! — гаркнул он, потрясая зажатой в кулаке белой лентой. — От тётки новости!