Воин-Врач IV

Глава 15 Миропорядок

— Друзья, соседи, чуть потише! — неожиданно обратился к продолжавшему бушевать залу Всеслав. И шум стих.

— Чтобы сразу, не сходя с места, ответить на часть вопросов, посмотрите на ту стену, — и он указал ладонью на противоположную сторону.

Там по центру стояли двое Ждановых богатырей, держа вертикально что-то похожее на привычные всем древки копий, только будто бы обёрнутые тканью. По кивку князя оба начали разворачивать каждый свой рулон. И на стене появилась огромная карта Руси и Европы. Над странами тех, кто присутствовал в зале, виднелись родовые гербы и знаки.

Рисовала Леся, поэтому за достоверность можно было не переживать, ляхов верхом на деревянных козах и собаках по этой картине не скакало. А географические подробности прорабатывали с отцом Иваном и Ставром, которые только диву давались, когда князь уверенно чертил береговые линии тех мест, где совершенно точно и близко никогда не бывал. А я не уставал благодарить про себя Ларису Михайловну, учительницу географии, над контурными картами которой едва ли не плакал вечерами при свете керосинки.

— Натяжечку, натяжечку дай! Не видишь что ли — империя морщи́т! — окликнул князь того, кто держал левое древко-флагшток. — И у латинян, вон, «сапог» волной пошёл!

Этого в сценарии не было, но получилось удачно. В зале послышались нерешительные смешки европейцев и дружный гогот северян.

К древкам наверху и внизу были приделаны медные петли-«ушки», начищенные до блеска. Ждановы, переглянувшись, одновременно вытянули из-за поясов по паре длинных гвоздей и синхронно вколотили их в стену. Потратив по пять одновременных ударов на каждый. Голыми ладонями. Смех скандинавов оборвался, сменившись недоверчивыми возгласами. Копейщики выполнили не прозвучавшую вслух команду «нале-во!» и вышли из зала, как неизвестные здесь пока кремлёвские курсанты, чеканя шаг и оттягивая носок.

О том, что у рукавах у них — железные пруты с ремнями, крепившими их на предплечьях, и прямоугольной накладкой как раз в ладонях, знали в зале только четверо. Как и то, что каждый из Ждановых и без этих «тузов в рукавах» валил быка-трёхлетку с одного удара. Остальные провожали чудо-богатырей задумчивыми или изумлёнными взглядами. Вбить здоровенный трёхгранный кованый гвоздь в бревно голой рукой — это впечатляло. И все видели, сколько таких громил приехало с великим князем.

— Перед нами — карта мира. Можно увидеть, будто с неба, свои зе́мли и соседние края, моря, реки, озёра и леса, — объяснял Всеслав. — Поэтому то, как мы с вами сидим за столом, просто отражает наши страны, как оно есть на самом деле: я на востоке, рядом северные друзья, дальше сверху вниз Польша, Чехия, Венгрия и Болгария, народы хорватов и сербов. Нет сейчас с нами рядом моего друга и брата с южных земель, Шарукана, под рукой которого бесчисленные воинства и бескрайние степи от Русского моря до Хвалынского и дальше, аж до края земли.

Князя слушали, крутя головами от него к карте и обратно. А Всеслав тем временем протянул руку свежеиспечённому королю, опёрся на его крепкую ладонь и спустился с престола, провожаемый удивлёнными взглядами Олега и Феофании. А из той же неприметной дверки вышли Буривой с Рысью.

— Половецкие воины сейчас помогают нам привести в разум папу Александра, который надумал ставить себя выше Господа и самому решать, кому жить, а кому умирать. Им в свою очередь, как многие из вас, наверное, слышали, помогают в этом богоугодном деле легионы Генриха на севере и войска франков на западе.

От карты рывком повернулся каждый. Про то, что император двинул воинов к Альпам, знали все. Про франков — почти все. О том, что делалось это всё по воле русского колдуна, для помощи его дикому кочевому союзнику, никто и представить себе не мог. Судя по растерянным лицам — даже и сейчас не пробовал. И лишь у одной красивой и величественной взрослой сероглазой женщины промелькнула тень понимающей улыбки. И вовсе уж еле уловимая радость при взгляде на сидевшего рядом с ней сына. Всеслав же продолжал говорить чистую правду, пусть иногда чисто техническую и не всегда всю:

— Мы обсудим торговые и военные вопросы, спорные земли и вековечные тяжбы. И, я убеждён, решим всё мирно, по-дружески, как добрые соседи, что подчас бывают ближе иной родни. Я знаю, о чём говорю, — чуть нахмурился и подпустил в голос строгой скорби Чародей.

Гости молчали. Они тоже знали, о чём он говорил.

— И первым делом я приветствую вас, друзья мои, на первом соборе земель русских и союзных. Тебя, тётушка Анастасия, рад видеть особо, не ждал, что выберешься вместе с Шоломоном.

— Благодарю за приглашение, за встречу и за тёплые слова, Всеслав, — голос Ярославны, низкий и глубокий, завораживал.

— Мы очень рады с Сашей побывать в гостях у тебя. И, если дозволишь, остались бы на свадьбу Романа Всеславича. А там я бы и в Полоцк съездила, не бывала, интересно глянуть.

То, что она назвала сына домашним именем, выдало её волнение, никак более не различимое.

— Рад буду видеть вас! Каждого рад буду видеть, но кого дела не пустят — пойму и не осержусь, — ответил Всеслав, совершенно органично смотревшийся и звучавший уверенно и спокойно, как полноценный и полноправный хозяин и застолья, и дома, и страны, и положения вещей в целом.

— Присоединяюсь к словам матушки, дядя Всеслав, — продолжил властелин мадьярских земель на хорошем русском. — И от всего сердца благодарю за приглашение, непременно будем. А ещё благодарю особо за содействие в переговорах с Шаруканом. В том, что на моих землях теперь мир да лад — огромная твоя заслуга.

Он поклонился со сдержанным уважением и почтением.

— Для того, чтоб принять предложенную помощь, нужны терпение и мудрость. Я рад, что они есть у тебя, Саша! — ответил Всеслав. Давая понять, что «семейным» именем его называть тоже может, раз уж «дядя», по-родственному.

— Хаген, друг мой, заслуживший славу, достойную саг в лютой сече на Александровой пади, — с ценимыми северянами торжественностью и патетикой воскликнул Чародей, привлекая внимание викингов. — Рад видеть тебя здоровым и таким же рыжим! Представь мне соседей и помоги нам понять друг друга хорошо, если им неведома наша речь.

— Грозный конунг Всеслав, сын Брачислейва, потомок Рёнгвальда! Как я мог пропустить такой важный тинг, да ещё и не откликнуться на твой зов⁈

Рыжебородый будто не говорил, а висы пел. И было заметно, что его распирали удовлетворение и гордость за то, что в той кровавой бойне никто из других северных стран участия не принимал, в отличие от него, и что личного приглашения он удостоился первым из северян, вызвавшись собрать остальных.

— Я, Хаген «Тысяча черепов», — с характерной своему племени и роду занятий скромностью начал он, надувшись, — рад представить тебе друзей. Великий и славный Олав, король земель Северного Пути, которые на щедрых и необъятных просторах Руси зовут Норвегией.

Коренастый, почти квадратный, бородатый блондин справа от него поднялся и прогудел:

— Благодарю за приглашение, брат Всеслейв! Путешествие было забавным. Нам попались в порту две лодьи латинян, что везли Александру серебро с наших земель. Плешивые в коричневых платьях, слуги епископа, ещё не знали, что Белые Горы закрыл Генрих. Мы разошлись миром. Серебро осталось нам, а монахи отправились прямиком к Господу, докладывать о проделанной работе и принятых му́ках, как им и положено.

Всеслав хищно усмехнулся, показывая, что против встречи с работодателем ещё некоторого количества католиков ничего не имеет.

— Одну лодью я оставил себе, а вторую отправил в Полоцк по Двине. Не в обиде ли ты? — он поднял белесую бровь, и вся группа скандинавов выжидающе уставилась на великого князя.

— Какие могут быть обиды, Олав? Ты вернул то, что забрали у твоих людей мои враги. На это серебро они купили бы стрел и мечей, наняли ещё одну толпу убийц. Топи их потом… И так раки уж в Днепре с собаку вымахали, — последнюю фразу князь проговорил озадаченно, будто бы в сторону, но услышали все. Северяне начинали улыбаться.

— А если монахи заблудятся и вместо своего Бога отправятся к толстой Хель — я тоже не расстроюсь. Старая выдумщица найдёт, чем занять этих хлюпиков!

Два блондина захохотали, как и Рыжий, что смотрел на обоих с превосходством, мол — «Видали? Что я говорил? Он с самой владычицей мира мертвецов накоротке!».

— Добычу ты поделил по-братски, так о какой обиде может идти речь⁈ Никаких обид меж друзьями и роднёй! И мой поклон, лучшие пожелания и искренняя благодарность тётушке Елизавете-Эллисив. Это она научила тебя нашей речи? — продолжил Всеслав, переждав одобрительные крики и смех северян.

— Верно, языку русов учила Эллисив. Она передала дары, много добрых слов тебе и своей сестре Анастасии, — норвежский король вежливо кивнул матери Шоломона, которая приняла поклон и ответила таким же. Зря я думал, что этикет и викинги существуют на параллельных прямых и не пересекаются.

— Она готовилась отправляться в Полоцк, когда я уходил. Если у Богов будет хорошее настроение, увидимся там.

— Добро. Я всегда рад видеть родню на своих землях и в своём доме, Олав. Благодарю, что смог добраться первым, брат!

— Великий и славный Свен Эстридсон, владыка морей и земель гордых данов, из рода самого́ Бьёрна Железнобокого! — Рыжебородый, что называется, вошёл в раж, представляя последнего из северян, как антрепренёр на зарубежных рингах моего времени или балаганный зазывала любого другого.

Высокий жилистый мужчина в годах повёл рукой над столом, выключая разошедшегося было шведа одним движением. В нём издалека чувствовались сила, привычка и умение править, что драккарами, что странами. И по рисунку морщин было заметно, что на этом лице яростный оскал и хитрая усмешка гостили примерно с одинаковой частотой. Викинги ввиду вредных условий труда, сложности и напряжённости, которые не то,что встречались, а прямо-таки не покидали их при выполнении должностных обязанностей, и начинали выглядеть на со́рок сразу после двадцати. Этому с одинаковой вероятностью могло быть и сорок пять, и шестьдесят пять.

— Я рад встрече и знакомству с тобой, Всеслав. Я нечасто выбираюсь за пределы наших родных морей с подобными, дружескими, визитами, — он выделил предпоследнее слово голосом, подчеркнув уникальность ситуации.

Шутку гоготом оценили оба соседа, и Олав, и Хаген, не раз слышавшие и даже принимавшие участие в других, «недружественных» визитах датчан. Случалось им и принимающей стороной выступать, и воспоминания были не из приятных, но к чему ворошить прошлое за накрытым столом, среди друзей?

— Для меня честь — видеть тебя здесь, Свен Ульфсон, — с уважением кивнул Чародей, давая понять, что наслышан и о родном отце вождя датчан. — Слава твоих походов и твоего мудрого правления вашими землями широко шагает, и я рад, что твой визит на Русь отличается от посещений земель кельтов, англов и франков.

Швед и норвежец одобрительно загудели что-то на своих языках.

— Весёлый перезвон мечей, свист стрел, гул и треск пожаров, крики умирающих — услада для ушей настоящих мужчин и храбрых воинов. Но, думаю, эту музыку мы оставим для наших врагов, которых за этим столом нет, — чуть подражая торжественному стилю саг и вис северян, продолжал великий князь, отметив, какими одинаково хищными стали лица гостей с того берега Варяжского моря.

— Одно лишь тревожит меня, Свен, в том случае, если Боги не лишат нас мудрости и позволят сговориться о будущем, — чуть нахмурился Всеслав.

— Что именно? — датский король не двинулся ни на волосок, но стало как-то предельно ясно: напрягся, изготовился к бою и стал ещё опаснее.

— Враги, мой добрый сосед, враги… Они у нас станут общими. А мои, знаешь ли, очень быстро заканчиваются. Не заскучаем ли? — ответил Чародей, глядя в его льдистые глаза. И улыбнулся лишь в самом финале фразы.

Плечи викингов неуловимо расслабились, а на лицах показались одинаковые улыбки-оскалы.

— Об этом рано говорить, друг мой, — начал Свен на правах старшего из северян. И все они согласно кивнули. — На наш век врагов хватит с избытком. Боги, которым, как известно, по́ сердцу шутки и забавы, наверняка придумают, как не дать нашим мечам заржаветь, а телам — заплыть салом, недостойным воинов. Мир огромен, жизнь долгая, я точно знаю, о чём говорю.

— Ты прав, мой друг, ты совершенно прав. И дел у нас впереди достаточно. И для того, чтобы сделать жизнь ещё дольше, и чтобы лучше узнать, насколько именно огромен мир. Шепнула мне на ухо одна птичка, что за ледяными островами Зелёной земли лежит нетронутый богатый и щедрый край, куда под силу добраться лишь лучшим мореходам на лучших кораблях. Уверен, что на ваших землях, северные соседи, найдётся и то, и другое.

Интерес проявился даже в прозрачных глазах Свена. Хаген и Олав же, в силу молодости, пусть и относительной, только что стойку не сделали, как легавая на утиной охоте.

— Но об этом будет разговор позже, отдельный, обстоятельный, — закруглил разговор Чародей, убедившись, что все трое викингов совершенно точно «клюнули». И перевёл взгляд, кивнув опустившемуся на кресло датчанину, дальше.

— Рад видеть тебя в добром здравии, родич! Очень приятно, что дела и заботы не помешали тебе выбраться. Пусть ты и проделал меньший путь по сравнению с другими, но это не умаляет важности нашей нынешней первой, но, я надеюсь, не последней встречи. Добро пожаловать на русскую землю, мой добрый сосед Болеслав!

В поднявшемся правителе ляхов сейчас никто не узнал бы того, кто неделю кряду пугал дворню и советников, заливая волнения сперва дорогими южными винами, а после них и местными простонародными напитками. Великий князь польский выглядел идеально, даже чересчур. На фоне выступавших перед ним северян он смотрелся, как дорогой спортивный кабриолет рядом с тяжёлой военной техникой. Пусть он не сильно уступал им физическими кондициями, и золота на каждом было примерно одинаковое количество, но ощущение было именно таким. «Чего только не придумают» — удивился Всеслав, глянув на промелькнувшие в моей памяти образы сверкающих машин без крыши и колонн Т-62 и БТР-70 «Сороковой» армии, пыливших по жёлто-серой афганской земле.

Болеслав склонил голову в изящном венце и поправил жестом, выдавшим некоторую напряжённость, могучую орденскую цепь, возлежавшую на облаке белоснежных кружев.

— Благодарю тебя за эту встречу и добрые слова. Здесь уже было сказано о мудрости и терпении, кои есть высочайшие добродетели правителя. Уверен, многие из тех, кто знает тебя или хотя бы слышал о тебе, подтвердят, что великий князь русов славен и тем, и другим. И я не устаю восхвалять Господа и пани Богородицу за то, что они вразумили меня, не позволили повторять ошибок моего бывшего воеводы, изменника и предателя Сецеха, что осмелился против моей воли ступить на твои земли.

Дипломатически фраза была очень хороша. Но, судя по скучному лицу Рыси, он был совершенно иного мнения о том, кто именно вразумил ляхов. Но упомянутая компания ему явно льстила.

— К чему ворошить былое, друг мой? — легко прервал Болеслава Чародей. — Жизнь не стоит на месте, бежит вперёд. Не след и нам копаться в прошлом. Ведь живём мы настоящим и во имя будущего, не так ли?

Поляк кивнул согласно. Кажется, чуть поспешнее, чем планировал.

— То, что осталось позади, будет служить напоминанием, уроком для тех, кому жадность и злоба начнут застить глаза. Думаю, таких нет за этим столом. Поэтому смотреть будем вперёд, не отвлекаясь на мелкие неприятности в прошлом, — ровно проговорил Всеслав, твёрдо глядя в глаза ляху. Отметив, как качнулись кружева на его груди. Ну да, не всякий сможет отнести потерю двух тысяч воинов к разряду мелких неприятностей.

— У нас впереди долгий день, полный разговоров, и, пожалуй, не один. А следом — непочатый край работы. И, если не будет возражений с вашей стороны, начать я хотел бы с подарков. Маленьких памятных сувениров, как говорят в землях франков, — пояснил Всеслав непривычное слово. И щелкнул пальцами.

Заметить, как из потайных стенных ниш показались нетопыри, смогли, пожалуй, лишь он сам с Рысью да патриарх с великим волхвом. И ещё Хаген сделал вид, что ничуть не удивился появлению из воздуха восьмерых вооружённых воинов. Пусть мечи их и оставались в ножнах за спинами. Рыжебородый видел своими глазами, что для того, чтобы превратиться из неподвижной статуи с каменным лицом в смертельную мельницу, вокруг которой свистят и гудят неразличимые глазом полосы бритвенно-острого железа, любому из этих демонов требовалось меньше мгновения.

В руках у них были светлые короба-шкатулки, плетёные из бересты. На богатые дары не похожие вовсе, и от тех, в каких беднота хранила крупу да сушёные грибы, отличавшиеся только знаком великого князя, выжженным на центральном верхнем квадрате.

Поставив беззвучно свою ношу перед гостями, воины по кивку Гната вышли за дверь. Которая не издала ни звука, как и половицы под их ногами.

— Мои сыновья, Роман и Глеб, с детства любили играть в ратников. Мастерили их сами из глины или палочек, — начал Всеслав, собирая удивлённые взгляды. — Теперь у старшего под началом несколько тысяч настоящих, живых, и наших, и степняков. А младший удумал вот таких. Откройте.

С шорохом и берестяным скрипом поднялись и легли в сторону крышки. А гости вынимали из коробок фигурки деревянных ратников.

Три северянина с круглыми щитами, кто с мечом, кто с копьём, кто с секирой. Лях-копейщик. Моравский лучник. Мадьяр с тесаком. Болгарин с саблей. Хорват с дубиной и серб с топором на длинном древке. По одежде и броне, по щитам, форме усов и бород было понятно, к каким племенам принадлежали воины. Викинги покрутили детские игрушки в широких ладонях и поставили перед собой без интереса. Балканцы восхищённо цокали языками. Чех и лях разглядывали фигурки в руках друг у друга, привычно, наверное, стремясь найти в своих изъян и обидеться: конечно, этому-то хорошее подарили, не то, что мне, как в старом анекдоте про лошадку для двух братьев, оптимиста и пессимиста. С той лишь разницей, что эти обидчивыми пессимистами были оба. И лишь юный венгр смотрел на ратников с улыбкой, а на Всеслава с ожиданием очередного чуда. Как и его мать.

— Глядите: можно выбрать единоплеменника, любимого воина. Одного. И играть только им, — чуть тише и медленнее заговорил Чародей, возвращая внимание аудитории. И приковывая его к себе каждым следующим словом.

— Можно взять весь отряд. Восемь бойцов, каждый в чём-то хорош. Кто-то на копьях ловок, кто-то стреляет без промаха.

Хаген набрал воздуха и открыл было рот, видимо, чтобы сообщить, что шведские молодцы побьют любого на море и на суше хоть с мечами, хоть без них. Но Свен, не то услышав, не то почуяв, не глядя на него поднял ладонь и чуть качнул ею. Рыжебородый выдохнул и рот закрыл. А Всеслав, мимолётно благодарно кивнув королю данов, продолжал:

— А можно взять все восемь отрядов. И получить силу, равных которой в мире нет и близко. Которая будет принадлежать каждому, но обходиться в восемь раз дешевле. И с которой нам будет сам чёрт не брат. И с которой мы сможем установить и поддерживать на наших землях мир и порядок.

На деревянных солдатиков смотрели так, будто увидали их впервые, а не крутили в руках всё это время. И на соседских глядели уже по-другому, и не только лях с чехом.

— Но подарок не в этом, — вдруг сказал Чародей. И улыбнулся, когда все до одного вскинули на него глаза, кто со скрытой тревогой, кто с недоверием. И лишь Шоломон и Анастасия смотрели с прежним ожиданием чуда.

— Там на дне в коробочках расчёты Глеба, который эти игрушки придумал. Но не просто поиграл да и кинул, как в детстве случалось. Вырос сынок. Там написано, как сделать так, чтобы эта деревянное малое войско смогло нанять и прокормить настоящее, живое. Я, други, сам не верил сперва. Но убедился, пересчитал сам, и теперь вам говорю, как у нас, русских, принято, прямо и честно: расчёты верные.

Зашуршали снова коробки, потянулись знакомые нашим берестяные блокноты на кольцах, и тоже именные. Правители раскрывали их и всматривались в столбики чисел и строчки пояснений. Кто с бо́льшим интересом, кто с ме́ньшим. Но до нижней строчки добрались все. И снова подняли глаза. На этот раз с одинаковым изумлением.

— Вот так, друзья. Делают их две дюжины мальчишек-пострелят, учеников одного-единственного хорошего плотника. Не так давно в подмогу к ним взяли десяток ратников увечных да полдесятка стариков убогих, что зиму чудом перезимовали, при церквах да монастырях Христа ради побираясь. Старики и дети. Те, кто в тяжкую зиму погиб бы без помощи, кого по сию пору считали обузой и дармоедами. Там указано, сколько они заработали. За месяц, други. В одном только городе. И это уже за вычетом еды, дров, одежды и прочей мелочи, что Глеб на них потратил.

Все снова нырнули в записи.

— Некоторые зовут народ паствой. Их, мол, только доить да стричь можно, да молиться и уповать, чтоб отбить сено да труд работников. Я же советую в них людей видеть, а не овец. Они, сами видели, на добро сторицей отвечают, больше даже.

Это те, кто редкой удачей в метель за забором от морозов да голодухи не околел. А есть и другие, кто в науках силён. Кто лекарский инструмент делает, оружие новое, настои чудодейные, о которых вы наслышаны. Те товары других денег стоят, об них в коробке с игрушками не пишут.

Но мысль-то та же самая: не дави их поборами, поддержи, помоги посильно. С тебя не убудет. А вернётся прибытком небывалым. На ровном месте. Не в богатых одеждах слава правителя. Не в пышных хоромах, не в блюдах золотых, с каких, бывает, и есть-то нечего. Не только в мечах и топорах воинов та слава. А в том, чтобы голода не было, дети не мёрли, чтоб всякий при деле был, честь знал и пользу приносил.

Вот тогда, други, будет мир и порядок. Порядок и мир.