Воин-Врач IV

Глава 16 Стоптанный сапог

Эти схемы-таблички про бизнес-модель с солдатиками всю душу вынули, конечно. Нет, чисто технически с изложением её проблем не было, кроме того, что Глебка побухтел малость на предмет того, что подарочки больно щедрыми выходят, и кабы не воля батьки — чёрта с два бы он раскрыл коммерческую тайну. Но одно дело — написать понятные слова и цифры на родном языке, и совершенно другое, как выяснилось — на зарубежных.

С чехами и поляками было проще, с ними давно торговали на Руси, и в свете последних событий с каждым днём всё успешнее. С текстами для сербов, хорватов и болгар возились дольше. В тех краях в том времени ходили римские и арабские цифры, наравне с буквенным счётом, глаголицей и кириллицей. Придумать, как на этой суровой смеси символов изобразить тактику запуска на рынок нового продукта, оборачиваемость, валовую прибыль и маржинальность, оказалось делом очень непростым.

Слушая задумчивые пояснения среднего сына Всеслава, я только диву давался. Но потом решил, что раз уже были деньги, то, значит, были и большие деньги. И те, кто знал, что с ними делать для того, чтобы их становилось ещё больше. И то, что среди них оказался Глеб, было очень кстати. Отработав довольно долго главным врачом, я, конечно, имел определенное понимание об экономике и финансах. Сын князя же сейчас буквально на пальцах объяснял и показывал, что все мои «будущие» знания не шли ни в какое сравнение с его средневековыми. Это было с одной стороны невероятно, но с другой — вполне объяснимо. Больше тысячи лет назад римляне уже строили дороги и торговые центры, стало быть люди, что умели обращаться с денежкой тоже водились. И знания передавать потомкам тоже умели.

Самым трудным оказалось написать самоучитель по «солдатиковому» обогащению для северян. Суровые викинги считали в основном на пальцах, а для передачи данных использовали палочки с насечками, верёвочки с узелками и камушки разных цветов и размеров. У датчан, норвежцев и шведов были в ходу руны, очень похожие друг на друга внешне, но означающие зачастую совершенно разные понятия. Сыну пришлось крепко поломать голову над тем, как сделать изложение стратегии понятным для тех, кто должен был ухватиться за подаренную идею. Ставр в этом смысле помочь не мог почти ничем — он знал языки и мог легко объясняться с каждым из северян, включая тех, чьи диалекты были не самыми ходовыми, но ни писать, ни читать не умел ни на их, ни на нашем. Привлекать к составлению посланий Хагена и его банду приходилось очень выборочно и тонко, что было само по себе задачкой нетривиальной, принимая во внимание их вполне живой и изворотливый ум. Те, кто в моём времени считал викингов тупыми варварами и машинами для убийств, здорово ошибались.

Но результат Глебу наверняка бы понравился. Если говорить аллегориями, то у нас получилось заинтересовать и заручиться поддержкой мировых лидеров, сделать первый шаг на долгом и тернистом пути к миру и порядку. Начав его с жадности и тщеславия. Но мы с князем были уверены, что имели право использовать для достижения наших с ним общих целей любые мотиваторы. А чем ещё можно привлечь внимание властителей, королей и прочих монархов, если не деньгами и военной силой?

Саммит не очень большой средневековой восьмёрки, а точнее даже девятки, продлился три дня. За это время оговорено и принято было очень многое. Удалось разрешить миром, как и планировалось, стародавние споры по народам и территориям, тянувшиеся веками. И был положен задел на будущее, который вполне, кажется, устроил всех участников. Но вряд ли понравился бы Генриху, потому что во многом здорово откатывал назад и на запад успехи в захвате исконно славянских земель, которым десятилетиями планомерно занимались его предки. Но из собравшихся это мало кого волновало.

Выходило, по крайней мере на той самой карте, перед которой подолгу стояли князья и короли, на удивление быстро приходя к соглашениям и компромиссам, примерно следующее.

Свен, Олав и Хаген, за которым два законных правителя признали право говорить от лица всех шведов, поломавшись исключительно для приличия, подписали соглашения о мире, взаимопомощи и незыблемости границ. И уже все вместе договорились о добрососедских отношениях со всеми славянскими племенами на южном берегу Варяжского моря, земли которых пока простирались до правого берега Одера, а в планах должны были дойти и до Лабы-Эльбы.

Хорваты получали Истрию, Карниолу и Каринтию. Подумав, Петар Крешимир и Михайло Воиславлевич ударили по рукам и, по примеру северян, уговорились о союзном государстве. Но пошли дальше и внутренние границы решили сделать чисто номинальными, вроде как на память. И с неожиданным азартным удовольствием приняли предложенное Всеславом название для нового союза: Югославия. Условились и о том, что уже летом, если не случится чего-то незапланированного и непоправимого, Чародей с дружиной посетит их гостеприимные и тёплые края. И лично убедится в том, что отправляемые им уже сейчас военные и гражданские специалисты ничего не напутали и всё сделали правильно. В числе поставленных задач было строительство и укрепление оборонительных сооружений по границам с Диррахием. Что означало это слово, я не имел представления, но судя по карте, располагалось оно на том месте, где в моём времени находилась Албания. Отец Иван пояснил потом, что Византийская империя ромеев делилась на военные округа́, фемы. Одной из таких фем был и Диррахий, крупный портовый и торговый город, откуда шла Эгнатиева дорога, один из тех самых римских трактов, что вёл через Фессалоники прямиком к Царьграду-Константинополю. Всеслав, делая вид, что не замечал бледных сжатых губ и тревожного блеска в глазах Феофании, Олеговой жены, уверенно говорил, что визит будет сугубо мирным и соседским, и на земли ромеев заходить не будет.

К идее визита с горячим одобрением и восторгом отнёсся и делегат от Болгарии, Георгий Войтех. Он вторым из присутствовавших не был наследным правителем, как и Хаген Рыжебородый, но к личной власти и не рвался. Целью его приезда было приглашение на болгарский трон какого-нибудь родовитого князя-воина, чтоб помочь с организацией, а то и возглавить восстание против Византии, которая собирала деньги на войну с сельджуками со всех подконтрольных территорий, но на этот раз делала это очень уж сурово. Про восстания и революции за столом не говорили, щадя чуткую душу и уши Феофании, но решение уже было, и болгарского олигарха, представителя одного из древнейших аристократических родов, более чем устроило.

Чехи и поляки перестали бодаться за какие-то леса с лугами, поняв, что в изменившихся условиях, с теми самыми шестьюдесятью четырьмя ратниками вместо одного, это было мелко и несерьёзно. И в их разговорах зазвучали слова «Франкония», «Швабия» и «Бавария», наверняка всерьёз озадачившие бы Генриха. Хотя, доведись ему очутиться здесь, его бы очень многое удивило и расстроило, конечно.

Общее торговое пространство и военный союз от Норвегии до Албании — вот что получалось. Контроль над Вислой, Одером и Дунаем. Выход к Адриатике. Поэтапный переход на расчёты русскими гривнами и гривенками, который обещал очень упростить взаимодействие, убрав все те лишние этапы, что так расстраивали Глеба. Чтобы получить что-то из, к примеру, франкских или фризских земель, требовалось договариваться либо с северянами, либо с Любицкими, либо с венграми. Первые два варианта выходили выгоднее — торговля и доставка по воде всегда была гораздо дешевле, чем по суше. Но чтоб понять цену, требовалось учитывать очень многое, от урожайности года до настроения кормчего и погоды по маршруту. Всё это влияло на конечную стоимость, а то, что покупалось за марки, фунты или гульдены, потом продавалось нашим за гривны. Которые на Двине, Днепре, Десне или Волхове имели разный вес. Раньше. Теперь уже одинаковый.

Задумка Глеба по товарообороту вполне уверенно выполняла и перевыполняла план, наводя на светлые воспоминания о комсомольской юности и социалистических соревнованиях. К уже имевшимся во владении или пользовании великокняжеского торгово-логистического товарищества лодьям и насадам в скором будущем должны были добавиться ещё три судна, работа над которыми уже велась на новгородских верфях. По Двине такие, чтоб могли брать на борт до двадцати тысяч пудов груза, никто не делал, а на Ильмень-озере были мастера. В стоимости судов приняли посильное участие любичане, которых сын в очередной раз «купил» — пообещал «простить» часть ранее выданных кредитов, если они вложатся в постройку. И взрослые пузатые и бородатые дядьки привезли новгородцам настоящую гору серебра, в пояс кланяясь потом Глебу за оказанную божескую милость. Фактически просто перекладывая его же деньги из одного его кошеля в другой, тоже его, отдавая уже имеющийся долг не в казну или сундуки, а сразу внося условленный задаток за строительство флагманов будущей торговой флотилии. Ещё и на доставке сэкономил, хитрец, на перевозке серебра от Киева до Ильменьских доков против течения. Об этом с ним ещё один многообещающий разговор получился.

Сидели над картой, планируя, считая и проверяя по нескольку раз временны́е и денежные преимущества новых маршрутов, которые должны были стать доступными русским грузам, если удастся сговориться во Владимире-Волынском. До выхода оставалась буквально пара дней.

— Смотри, вот тут, где Двина наша в Варяжское море впадает, места есть красивые и удобные. Там бы порт заложить большой, со сходнями и пристанями хитрыми, на две высоты, чтоб с наших лодий на кнорры северян перегружаться быстро. Можно, наверное, придумать, как та́ли и блоки использовать, но тут Кондрата надо звать, сам я не соображу, — я смотрел на то место, где в моём времени была Рига. — Если под Смоленском, тут вот, где с Ка́спли на Днепр волок лежит, тоже что-то поумнее сладить — дня три-четыре можно сберечь. А то и все пять, — князь почесал правую бровь.

— Те же та́ли, какими рыбу с Почайны поднимали? — уточнил Глеб.

— Да. Говорили, что даже те, что мы на скорую руку сляпали, чуть ли не три сотни пудов вытянули. Рыбы там, конечно, мало было, льдин больше наловили…

— Дядька Кондрат говорит, весны ждёт-не дождётся, как берег оттает, чтоб можно было быки-опоры ладные вколотить. На них, на дубовых, грозился этот твой «кран» сделать таким, чтоб пять сотен поднимал за раз, — внимательно глядя на карту и «шагая» по ней очень импровизированным циркулем из расщеплённой и перевитой ниткой палочки, отозвался сын.

Восемь тонн выгрузить или перебросить на другое судно разом — это очень хорошо. Значит, новгородцы смогут раз в пять меньше на разгрузке-погрузке стоять, сперва тут, у нас, а там, глядишь, и по остальным крупным портам задумку переймут. Вон, стиралки-то переняли уже, в Европу и Скандинавию теперь десятками уходят. И, что удивительно, спрос не падает в тех краях. Наши-то ушлые, Псковские-Новгородские, взяли по парочке, нехотя и лениво, на пробу, дескать, а потом стали сами такими приторговывать. Попроще, понятно, и ломались их поделки-подделки чаще гораздо, но они показали высокое коммерческое мастерство и изворотливость, восхитившие разозлившегося было Глеба: стали за небольшие деньги чинить свои стиралки, подрядив под это по одному плотнику почти в каждом крупном городе в своих краях. Схема, идеально работавшая тысячелетиями, как выяснилось: купить дешёвое барахло, а потом потратить ещё три-четыре его стоимости на починку или расходники. Но не сразу же, не одновременно. А это куда как подъёмнее, чем купить сразу хороший товар, но подороже.

Пересчитав ещё раз маршруты, сын крепко задумался, чиркая свинцовым карандашом по бересте.

— Ну, как ты, бать, говоришь — не дороже денег. Санные да речные караваны с серебром часто гонять придётся, на охрану, на кормёжку, на ночлег тратиться. Но оно точно того стоит, — уверенно кивнул он. А я вспомнил ещё кое-что из той книжки, что из-за Лёшиного забора бубнила искусственно-интеллектуальная девка из смартфона.

— Гляди-ка, сын: ставим в Полоцке, здесь, в Киеве, да в том порту, что в устье Двины будет, и ещё, где надумаем, по теремку или даже острожку малому. Или покупаем, подумать надо, посчитать, ты лучше справишься. В каждый из них разом, одним большим обозом закидываем мешки с золотом. А на бересте или коже, да хоть бы и на медной табличке пишем: сто гривен, тысяча гривен, сто тысяч гривен. И печатью моей заверяем. Кто такую штуку в любой из острожков-теремков приносит — тому нашей волей столько и выдаётся, сколь написано было. Дело не стоит, денег не ждёт неделями, как вон в распутицу, например, или когда лёд не крепок ещё. Золото в теремки те торговый люд сам приносит, чтоб на таблички сменять, а не тянуть через семь рек да девять во́локов. А запасы или излишки возят только наши дружинные, на которых нападать дураков почти нет. Что думаешь?

По разгоревшимся глазам Глеба было совершенно ясно: думал он много, очень много, напряжённо и во все стороны сразу. И схватывал влёт. Поэтому планы первой на Руси банковской системы они с Одаркой принесли уже на следующий день, сверкая одинаково красными, но одинаково счастливыми глазами. Мысль, переходящая в действие со скоростью, совершенно не характерной для размеренного Средневековья. В других местах, не в наших. И голуби полетели в Полоцк и Олешье, город возле устья Днепра, где средний сын великого князя русов и старший сын великого хана половцев ещё с зимы обустраивали порты и склады, удивляя греческих шпионов неожиданным для не самого проходного места размахом. Судя по заделу, должно было получиться круче, чем в Суроже, Белой Веже и даже самОй Тмутаракани.

Всё это было в новинку королям с князьями. Не было в ту пору, да и не только в ту, у властителей привычки делать что-то друг для друга просто так, бесплатно. А тут непонятный Чародей подарил, вот взял и даром отдал, небывалую штуку: возможность из никому не нужных щепок при помощи стариков и малых детей, к труду в полях и на море непригодных, получить стабильный источник дохода, живых денег. Которые народ отдавал сам, без гнева, страха или обиды, практически с удовольствием. А озвученные мысли о том, что иноземных ратников будут с радостью покупать на любом торгу, где уже хоть пару месяцев торгуют собственными, правителей тоже удивили. Выходило, что не нужно было ни бороться за рынки сбыта, не выживать с них конкурентов. Потому что конкурентов не было. Один и тот же товар — простая, да не простая деревяшка — должен был продаваться при соблюдении двух простых условий. Фиксированной цены и наличия детей. Хотя диковину в Киеве, например, уже начинали покупать, собирая маленькую, игрушечную, но Всеславову дружину, и взрослые.

В последний день саммита, когда были обсуждены все первоочередные вопросы и примерно три четверти тем «второго приоритета», к которым относилась и международная торговля деревянными солдатиками, в зал вошёл быстрым шагом один из Алесевых. Короли с князьями насторожились было — их дружинных в соответствии с негласным Рысьиным протоколом запускали только в сопровождении минимум двух Всеславовых, из тех, что умели ходить сквозь стены и появляться на голом месте без единого звука. Но воин прошёл спешно к воеводе, протянул с поклоном какую-то белую тряпочку, и вышел, развернувшись странно и красиво, в два приёма, чеканя шаг подковками сапог.

Гнат пробежался глазами по мелким убористым строчкам, не поведя бровью, сложил тряпочку вдвое и передал так великому князю через волхва и патриарха. Старцы не стали разворачивать послание, но на Рысь уставились с нескрываемым интересом, даже можно сказать — с очень явной выжидательной настойчивостью. Сиди они в «Ставке», наверняка уже орали бы наперебой: «Ну чего там? Да не томи ты, бесова душа!».

Рысь посмотрел на то, как сощурились глаза Чародея, медленно, вдумчиво, слово за словом вбирая текст послания. Увидел знакомый жест, когда друг, как всегда в минуты крепкого раздумья, чесал ногтем большого пальца правой руки старый шрам над чуть поднятой правой бровью. Посмотрел на отца Ивана с Буривоем, которые уже только что не дымились. Пожал плечами и ответил со свойственной ему лёгкостью и несвойственной лаконичностью:

— Папа — всё.